Вениамин Тихомиров - Подвиг «Тумана»

• Название: Подвиг «Тумана»
• Автор: Вениамин Тихомиров
• Издательство: Военное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1960

В начале Великой Отечественной войны в состав Северного флота вошел маленький сторожевой корабль «Туман», переделанный из рыболовного траулера. Вооруженный двумя малыми пушками, корабль нес дозорную службу по охране советских берегов, участвовал в высадке наших десантов на побережье врага, отражал налеты фашистской авиации. Экипаж корабля состоял из людей смелых, спаянных крепкой флотской дружбой, беззаветно любящих, свою великую Родину, свой народ, свой корабль. В неравном бою против трех гитлеровских эскадренных миноносцев экипаж «Тумана» показал изумительные образцы доблести, несгибаемой стойкости и воли к победе. Подвиг мужественных моряков золотыми буквами вписан в историческую летопись нашего славного Военно-Морского Флота. Повесть о людях героического корабля — правдивое, запоминающееся произведение о советских военных моряках.

Автор книги Вениамин Васильевич Тихомиров в прошлом — морской офицер. В годы Великой Отечественной войны служил на Северном флоте. В настоящее время — журналист.

---

А вот поведения чаек он до сих пор не может понять. Чем больше наблюдает за ними, тем загадочнее для него становятся эти птицы. «Это, видно, оттого, что гордые они, — думал Виктор. — Дети моря…»

На мостик поднялся командир.

— А ты уж здесь, Петр Никитич? — удивился он, встретившись лицом к лицу с комиссаром.

— Отдохнул часок-другой — и хватит… Не спится что-то, Лев Александрович. Тревожно на душе.

— Ия, понимаешь, глаз не сомкнул, — признался Шестаков. — Причины будто нет, а не спится.

Командир долго молчал, всматриваясь в море. Он стоял лицом к солнцу, низко повисшему над синими сопками далекого берега. Хорошо выбритые щеки Шестакова то ли от солнца, то ли от возбуждения горели ярким румянцем. В матовом свете полярной ночи четко вырисовывалась его статная фигура. Старший лейтенант отличался педантичной аккуратностью в ношении морской формы. Никто из экипажа корабля никогда не видел своего командира небрежно одетым. Воротнички его кителя были белее январского снега, пуговицы сияли маленькими солнцами. Командиру старались подражать и все офицеры «Тумана».

— Самолет противника! — вдруг громко выкрикнул сигнальщик.

Распугав чаек, отзвенели колокола громкого боя. Корабль ожил. Гремя подковками ботинок по ступеням трапов, матросы бежали на боевые посты.

— Разведчик, — тихо сказал Шестаков, рассмотрев самолет.

— Всегда с разведчиков начинается, — также тихо произнес Стрельник.

Сигнальщик непрерывно докладывал высоту и курс самолета.

— Кормовому орудию открыть огонь! Носовому приготовиться! — приказал командир.

Фашистский воздушный разведчик шел на большой высоте. Ударили первые выстрелы. Несколько белых облачков повисли перед черной остроносой машиной. Самолет круто развернулся и ушел на запад. Вскоре он растворился в бледно-лиловом просторе неба. Над кораблем снова закружили скрывшиеся на время стрельбы чайки.

Отбой. На палубе оживление. Моряки подтрунивают над комендорами:

— В белый свет попали?

— Небось подыхать фрицы полетели…

Третий час ночи. До подъема еще далеко. Матросы вернулись в кубрики. Кажется, койки еще хранили тепло их тел. Не раздеваясь, ослабив только поясные ремни и сняв ботинки, люди снова легли спать. Не слышно ни разговоров, ни смеха. Дорога каждая минута отдыха.

Не спится трюмному машинисту Ивану Быльченко. Через час ему заступать на вахту. Хотел вздремнуть — и не смог. Вечерняя сводка тяжким камнем легла на сердце. Фашисты подошли к родным местам. Может быть, сейчас, этой ночью, они ворвались в село, подожгли хату, ведут на расстрел старушку-мать… А где сейчас та, которую он так и не посмел поцеловать, боясь обидеть? Где она, его первая любовь? Что теперь будет с ней? Он достал из кармана ее последнее письмо, вытащил из конверта фотографию.

Нет, никак не заснуть Ивану Быльченко. Широко открыты синие, как васильки, глаза. Он ворочается с боку на бок. Подвешенная к подволоку койка тихо качается. А сон не приходит. Скрипнула дверь, по трапу застучали шаги. Это идут будить вахту. Быльченко сунул портрет в конверт и спрятал письмо в карман.

В пятом часу утра вахтенный офицер Леонид Рыбаков обнаружил на горизонте еле видимые дымки. Они то исчезали, то снова появлялись над изломанной кромкой горизонта.

— Три неизвестных корабля! — коротко доложил он командиру.

Шестаков нацелил бинокль на горизонт:

— Неизвестные, говоришь?.. Не наши — это ясно. Объявить боевую тревогу!

Переливчатая трель колоколов громкого боя вновь разнеслась по кораблю.

Рыбаков записал в вахтенный журнал:

«…04 часа 25 мин. Обнаружены три эсминца противника. Дистанция 55 кабельтовых, курсовой угол 90 градусов правого борта. Объявлена боевая тревога…»

Комиссар поспешил в радиорубку:

— Оповещение о выходе наших кораблей в море было?

— Нет, товарищ комиссар, не получали, — доложил вахтенный радист Константин Блинов.

Стрельник возвратился на мостик:

— Да, это не наши!

— Эсминцы противника. Теперь уже их хорошо видно. Типа «Редер»… — говорил Шестаков, не отрывая глаз от бинокля. — Форсируют ход…

Комиссар взглянул в сторону вражеских кораблей. Они шли полным ходом, быстро сближаясь с «Туманом». Их темные силуэты резко выделялись на бледном полотне утреннего неба. «Многовато их!» — подумал Стрельник и вслух сказал:

— Нахально, однако, лезут… Нахально.

— Да уж чего-чего, а этого им не занимать. Нахальства у них хоть отбавляй, — поддержал Шестаков.

С боевых постов на мостик один за другим поступали донесения о готовности. «Туман» продолжал идти намеченным путем. Вражеские эсминцы перестраивались в строй уступа.

— Разворачиваются… — про себя сказал командир и быстро прикинул в уме: «Три эсминца, на каждом по пяти 130-миллиметровых орудия, большая скорость — и наш сторожевичок, переделанный из рыболовного траулера, с двумя 45-миллиметровыми пушками». — Мда-а, неутешительная арифметика, — сказал он вслух.

— О чем ты, Лев Александрович? — спросил Стрельник.

— Арифметика неутешительная, говорю, — усмехнулся Шестаков и приказал вахтенному офицеру: — Следовать прежним курсом! Доложите обстановку в штаб. Бой примем! — и снова повернулся к Стрельнику: — Что скажет комиссар?

— Примем! — решительно ответил Стрельник и направился к трапу. — Пойду к матросам. Поговорю с народом.

— Самый полный вперед! — резко передвинув ручку машинного телеграфа, прокричал в переговорную трубу Шестаков и спросил у Рыбакова: — Вам ясен мой маневр, лейтенант?

— Не совсем, — смутился помощник командира.

— Прижмемся ближе к берегу. Там нас прикроют наши батареи, — пояснил Шестаков и рукой, в которой был зажат бинокль, ткнул в сторону Кильдина, черным горбом выпиравшего из воды. — Успеть бы только… Скорость у нас маловата.

Дистанция между «Туманом» и эскадренными миноносцами противника быстро сокращалась. Командиру все время докладывали:

— Дистанция сорок кабельтовых… Тридцать пять…

— Поставить дымзавесу! — приказал Шестаков.

Химист Владимир Поляков включил аппаратуру.

У него давно все было наготове, и он только ждал команды. Густой шлейф дыма потянулся за кораблем, расширяясь и поднимаясь ввысь. Усилившийся ветер медленно смещал завесу вправо, оголяя левый борт корабля.

Орудийные расчеты застыли в ожидании приказа открыть огонь. Машины работали на максимальных оборотах. Напряженно дрожал корпус корабля. Черный дым завесы густым, непроницаемым облаком расползался за кормой «Тумана».

Комиссар, сойдя на палубу, замер у трапа. До него донеслись слова, которым он сразу даже не поверил.

— Уходить надо… — тянул кто-то испуганным, вздрагивающим голосом. — Их вон сколько…

Стрельник по писклявому голосу узнал говорившего. Это — молодой машинист Василий Лавренко. «Интересно, что он скажет еще», — подумал комиссар, но не вытерпел и пошел на шкафут, откуда доносился голос Лавренко. Стрельник в своих отношениях с подчиненными не любил окольных путей, он всегда действовал открыто, начистоту.

А писклявый голосок продолжал по-бабьи причитать:

— И пушек, гляди, сколько у них. Скорость к тому же… В один миг разобьют. Все равно что мухе против слона воевать…

Комиссар ускорил шаги.

— Лавренко! — громко и властно позвал он. — Что вы здесь делаете? Где ваше место по боевому расписанию?

— В ко-о-тельной… — заикаясь, ответил матрос.

— А почему вы здесь?

— Да вот, к земляку зашел… Ребята послали узнать, как тут наверху. В машинном ведь не видно нам ничего.

— Марш на свое место! — приказал комиссар.

— Есть! — выкрикнул Лавренко и метнулся к трапу.

— Я уж ему, товарищ комиссар, по-всякому толковал. Не гоже, говорю, нам от фашистов удирать. А он свое мелет. Арифметика, говорит, на их стороне. Хорошо, что вы подошли, а то бы я ему доказал одну теоремку по-нашенски, — показав огромный кулак, объяснил матрос Филипп Марченко. На голове у него еще белела повязка. Из госпиталя он выписался досрочно: не хотел отставать от товарищей.

— Ничего, он и так поймет, — сказал, уходя, Стрельник. А сам подумал: «Молодой еще, необстрелянный. Вовремя помочь, на правильный путь поставить — хороший боец выйдет».

Комиссар направился к кормовому орудию. Старшина Дмитрий Егунов приготовился доложить о готовности орудия, но Стрельник остановил его:

— Ясно, Егунов. Все готово — сам вижу.

— Скоро ли, товарищ комиссар? — взволнованно спросил наводчик Яков Колывайко.

— Скоро, товарищи. Уже скоро… Сами видите! — и Стрельник указал в сторону приближающихся эсминцев. Стволы их пушек были наведены на «Туман».

— А чего ждать? Начнем первыми! — нетерпеливо сказал заряжающий Тимофей Мироненко.