Иннокентий Сергеев - Танец для живых скульптур

• Название: Танец для живых скульптур
• Автор: Иннокентий Сергеев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Было три часа ночи. Я сидел и думал об этом её звонке - что-то не давало мне забыть о нём. Что-то странное было в том, что она позвонила мне, не похожее на неё. Словно бы она извинялась за что-то... И тут меня поразила догадка. Я бросился к аппарату, и в этот миг раздался телефонный звонок.

Я не сразу снял трубку.

Всё оборвалось во мне, и я недвижно стоял посреди комнаты и смотрел на телефон.

Наконец, я протянул к нему руку.

В трубке прозвучал условный сигнал.

Они сделали это. Как я приказал. Один выстрел из гранатомёта, и для надёжности...

Я положил трубку.

Всё очень просто. Она была с ним. Она звонила мне от него.

И её не стало.

Я умер в ночь на восемнадцатое октября прошлого года.

В кинотеатре идёт вестерн, классический американский вестерн, и я смотрю его, не пропуская ни одного сеанса, снова и снова, и давно уже перестал вздрагивать, видя, как Негодяй наводит на Героя свой револьвер и вот-вот выстрелит. Ведь я знаю, что будет дальше.

Я могу вызвать какое угодно желание в ком угодно. Единственное, чего я не могу - это пробудить хоть какое-нибудь желание в себе самом.

Их желания - это мои желания, но я не хочу их желаний - всё так запуталось с тех пор, как не стало Леди...

Где заканчивается мой мир, как далеко простираются его пределы, какая теперь разница.

Все дела человека подвешены на тонкой нити - это известно уже давно,- и не нужен ни нож, ни пистолет, ни газовая камера - достаточно невзначай перерезать эту нить,- она так тонка,- или нащупать её и перерезать намеренно, хоть это всегда так неразумно, и наступит смерть.

Древние, относившиеся к приметам и предсказаниям со всей серьёзностью, лучше понимали это.

Мелеагр жил, пока оставалась недогоревшей головня. Достаточно было сжечь её, и он умер. И не нужно было размахивать мечом, пускать в него стрелы достаточно было просто дожечь головню...

Я вовсе не озабочен поиском какого-то смысла в том, что произошло, или поиском оправдания.

Никто не ступит в круг моих покоев, если я не захочу этого.

А я не хочу этого.

Слившись с миром, я отстранился от него как никто и никогда, потому что есть только одно настоящее отчуждение - отчуждение человека от себя самого.

Я - Король, или меня уже нет вовсе? Зачем я пытаюсь понять это?

Должно быть, я всего-навсего ищу Бога, а несчастный разум может представить себе Его только в виде единого ответа на все вопросы, измождённый бесконечно-издевательски-бесконечными их кругами, к слову сказать, им же порождёнными, не в силах ни уйти от них, ни справиться с ними, как тот охотник, что поймал медведя, а на деле, не он поймал медведя, а медведь поймал его, итак, этот измотанный, осатаневший мозг прекрасно понимает, что справиться с наваждением может лишь тот, кто поистине всесилен, а кто же всесилен, как не Бог?

Вот так. Получается, не человека я убил, Бога убил. А это совсем другое.

Я могу позволить себе пренебречь рационализмом, и это уже приятно, и, наверное, это что-то доказывает, ведь это свобода, а впрочем, всё это совершенно не имеет значения. Я могу утверждать что угодно, и это станет истиной в пределах меня самого, а разве есть какая-нибудь другая истина?

Мне это безразлично.

Когда что-то становится понятным, оно становится чем-то другим, это верно, конечно, верно.

Я распадаюсь на части.

Это, право, несколько забавно - кровь мира густеет в моих венах, моё тело остывает, а я забавляюсь тем, что вcпоминаю... или придумываю? Кто разберёт теперь.

Историки ворошат ветошь веков, исследуя окаменелые отпечатки прошлого, в то время как события дня сегодняшнего вот-вот разнесут их талмуды по атомам. Вероятно, всё это от того, что нам открыто лишь прошлое.

Да, я знаю, что я сделал.

Трудно поверить в то, что ты умрёшь когда-нибудь или скоро, пока не умрёшь на самом деле. И тогда в это трудно поверить. Но когда человек преодолевает мир, он оказывается лицом к лицу с самим собой. Тут-то всё и происходит.

Если человек потеряет два литра крови, он умрёт. Я не знаю, как велико моё тело, и смертельна ли эта рана, которую я нанёс миру.

Может быть, он уже обречён.

.................................................................

Прощаясь, она улыбнулась мне, я и теперь вижу перед собой эту улыбку. Мне никуда не уйти больше, потому что, я знаю, я остался там, навсегда, и больше я ничего уже не смогу сказать.

Я хотел бы почувствовать теперь хоть что-нибудь, если бы я умел хотеть.

Хотя бы усталость.

А теперь пусть будет занавес.

Послесловие

....................

Мы познакомились, можно сказать, случайно, на одном из рождественских вечеров. Нас представили друг другу. Мы обменялись несколькими малозначительными фразами, после чего он неожиданно наклонился к моему уху и тихо сказал: "Сейчас я незаметно улизну. Приходите ко мне. Завтра. Я буду ждать вас".

И он скрылся, а я даже не успел спросить его, где он живёт. Однако, я узнал его адрес и на другой день явился к нему с визитом, не позвонив заранее и не будучи уверен в том, что застану его.

Он был дома.

Про Ганнибала говорили, что в его красоте есть нечто, приводящее в ужас. То же самое я мог бы сказать и о нём - его красота произвела на меня впечатление неизгладимое, вызвав одновременно чувство невольного преклонения и ощущение страха (мысленно я назвал его Ганнибалом и Сципионом в одном лице).

Мы стали беседовать.

Я, между прочим, сказал, что в последнее время меня занимает психология убийства, и я всё более убеждаюсь в том, что тяга к нему, косвенно или напрямую, связана с желанием высвободиться из-под власти чужой воли. В качестве самого простого примера я привёл пресловутый эдипов комплекс, который, по моему мнению, нельзя сводить к одной лишь ревности. После этого я долго говорил о теологии мёртвого Бога, цитировал Шопенгауэра, уж не помню, по какому поводу. Наконец, я замолчал.

И тогда он сказал: "Воля означает жизнь. Живые диктуют свою волю мёртвым".

Я возразил, что, как мне кажется, происходит как раз обратное - мёртвые диктуют свою волю живым.

- Да,- согласился он.- Я понимаю, о чём вы говорите. Люди верят только мёртвым. Но это от того только, что они сами, в сущности, мертвы и, тяготея к авторитетам, стремятся воплотить это тяготение в логически завершённой форме. Кстати сказать, заметьте, как переменчивы они бывают в своих суждениях, вопреки, казалось бы, стремлению обрести прочный авторитет. Абсолютный, непререкаемый, совершенный.

- Это всегда несколько смущало меня,- признался я.- Они проглатывают всё, что им ни преподнеси. Сегодня они идут за тобой, а завтра они кричат, чтобы тебя распяли, причём, и то и другое делают искренне.

- Это от того, что они не имеют воли. Что может сказать мертвец о жизни? Они всего лишь служат тому, кто повелевает ими сегодня. Что будет с ним завтра? Сегодня они возводят ему статуи, а завтра сокрушат их. Это очень утомительное зрелище, вы не находите?

И он рассказал, что когда-то был увлечён идеей великого синтеза творческого гения.

- Но это синтез небесный,- сказал он.- Его может осуществить лишь Бог, и осуществляет. В этом смысле, вполне обоснованно называть Его Небесным Диктатором, есть такое определение, вы знаете. Но я займусь Землёй,- закончил он несколько неожиданно.

Я спросил его, что он хочет сказать этим.

Он сказал: "Вот дорога, по ней движется колонна солдат. Вдруг в небе появляется ангел. Солдаты замерли, заворожённые его полётом. Но вот раздаётся окрик офицера, ангел скрывается из виду, и колонна продолжает своё шествие".

Я опять спросил, что это значит.

- Когда вы проповедуете людям,- сказал он,- они слушают вас, но это вовсе не значит, что они становятся такими, как вы, и осознают то, что осознали вы. Отнюдь. Они лишь наблюдают ваш полёт. Вы не можете увеличить количество себя, действуя таким образом.

Я возразил, что и не стремлюсь к этому.

- А я стремлюсь,- сказал он.

- Зачем?- спросил я.

Он пожал плечами.

- Я люблю жизнь. Она должна принадлежать мне всецело, расти во мне. Когда-нибудь мне будет принадлежать весь мир.

То, что он произнёс, было так странно, что я не знал, что и думать.

Он посмотрел на часы и сказал: "Сейчас вы её увидите".

- Кого?- не понял я.

Он не успел ответить. Я услышал, как открылась входная дверь.

Он вышел из комнаты.

Вернулся он не один - с ним вошла женщина. Я поднялся к ним.

И тогда я увидел Леди.

Она заговорила.

Я был словно бы под гипнозом, странное чувство охватило меня, как будто я вдруг вспомнил что-то, что всю жизнь тщетно пытался вспомнить, и не могу высказать, и волнение переполняет меня, и... нет уже ничего, только совершенный покой... и странное томление... Это было похоже на гипноз... Или, может быть, сон... Следующее, что я помню, это как я иду по улице, а на меня все оборачиваются, и я не могу взять в толк, почему, пока не замечаю, наконец, что смеюсь и громко разговариваю сам с собой.