Виктор Некрас - Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды

• Название: Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды
• Автор: Виктор Некрас
• Жанр: Фэнтези

После гибели Ростислава Владимирича Всеслав Чародей продолжает борьбу с Ярославичами. Война стремительно втягивает в свою орбиту всё новые земли, и, наконец, в битве на Немиге Ярославичи и Всеслав сходятся лицом к лицу…

---

Длинный четверик под шатровой кровлей, островерхая звонница с осьмиконечным крестом наверху.

— Давно поставили? — спросил Калину кого-то из кметей.

— Да лет пять, — отмахнулся тот на ходу.

У ворот пятого дома, около самой церкви, Гудой остановился, несколько мгновений разглядывал резьбу на вереях.

— Чего стоим? — не выдержал Калина — его душу тоже грызло нетерпение. — Стучи!

— Погоди, — процедил сквозь зубы Гудой, словно думая о чём-то своём. Калина пожал плечами, и тут старшой оборотился. Глянул на лесовика одновременно весело и злобно. — Знаешь, кто здесь живёт?

Калина поднял бровь — похоже, тут была какая-то семейная тайна.

— Мы с хозяином этого дома когда-то к одной и той же девчонке вместе сватались… — старшой посмеивался, а в глазах его плавилась какая-то странная тоска.

— И?.. — Калина начал понимать.

— Она за него вышла, — бросил Гудой, вдруг охмурев. — Он богаче был, а у меня всего достояния было — только меч да кольчуга… да…

Он решительно шагнул к воротам и стукнул в них кулаком — прямо в середину нарисованного на досках креста.

Стучать пришлось недолго — уже после пятого удара из-за ворот донёсся недовольный голос.

— Ну кто там ещё?

— Отворяй, Борята, — усмехнулся Гудой. — По слову тысяцкого!

— Гудой? Ты, что ли? — калитка, чуть скрипнув, отворилась. В проёме стоял косматый мужик в длинной рубахе — видно, только что из-под одеяла. Калина вздохнул про себя — и вот за это пугало вышла бывшая невеста Гудоя? — Чего надо-то?

Гудой молча оттеснил Боряту с дороги, прошёл во двор. Кмети один за другим стремительно просочились следом. Калина остановился в проёме калитки.

— Да что такое-то?! — Борята хотел грозно взреветь, но его голос неожиданно сорвался на визг. Страшно было Боряте, но держал Борята лицо. — Неуж тысяцкий прислал тебя мой двор разорить?! Альбо ты своим почином пришёл?!

Гудой шагнул к нему вплоть, приблизил своё жёсткое лицо к самой бороде Боряты.

— Страшно? — спросил он жутковато-доверительным шёпотом.

Калина досадливо дёрнул щекой — сейчас они будут препираться, спорить, друг друга пугать… а время-то уходит… Его не оставляло ощущение, будто они все — и тысяцкий, и Гудой, и он сам, лесовик Калина — что-то упустили из виду… Что-то важное.

Лесовик отвёл глаза, нетерпеливо окинул быстрым взглядом небедный двор христианина — пять добротно срубленных клетей, крытая стая с двумя стогами сена за ней, добротный дом в два яруса, мощёная плахами дорожка от ворот к крыльцу, высокий заплот из островерхих палей. Небось, и работников держит человек пять-шесть, подумал Калина про себя.

Он поднял глаза выше заплота, глянул на медленно сереющее небо, зацепил взглядом невысокую звонницу стоящей неподалёку небольшой церкви, и вздрогнул. На верху звонницы виднелся человек, едва различимый в полумраке зимнего утра.

Несколько мгновений Калина молча смотрел на него, потом оборотился к Гудою, собираясь спросить, но старшой уже шагнул к широким воротам стаи.

— Отворяй!

— Да что ты там искать будешь?! — пожал плечами хозяин. Глянул воровато на кметей и потянул засов.

Что-то уж больно много пара идёт из щелей, — запоздало удивился Калина, протискиваясь ближе к старшому.

Ворота отворились, Гудой шагнул внутрь, светя жагрой. Пламя отразилось многочисленными огнями в стальных жалах нагих клинков, и они тут же ринулись навстречь.

Яркой вспышкой ударил в лицо широкий рожон рогатины.

Гулко ударил на звоннице колокол.

И почти тут же от южных городовых ворот восстал многоголосый вопль.

Ярославичи пошли на приступ — с рассветом.

Калина устало прислонился к заплоту, опустив окровавленный топорик. Дымящиеся капли крови падали с лёза на снег, протаивая в нём глубокие дорожки, замерзали на оружии. Лесовик тяжело дышал, жадно глотая морозный воздух с привкусом гари.

Менск горел, запалённый Ярославичами от южных ворот, багровое пламя плясало над городом, бросая густо-чёрные клубы дыма.

Из невеликой дружинки Гудоя опричь Калины не спасся никто — в большой стае пряталось не меньше трёх десятков оружного народу. Как только рухнул под ударом рогатины Гудой, они рванули наружу, и во дворе завязалась свалка. Калина, отбиваясь, выскочил на улицу (он стоял к калитке ближе всех) и остолбенел — с обеих сторон по улице к дому Боряты бежали оружные и окольчуженные люди — явно не на помощь к кметям тысяцкого. Вмиг поняв, что от его помощи уже ничего не зависит, а вот тысяцкого предупредить надо, Калина ринул в ближайший переулок. Но до стены он не добежал — уходя от погони, запутался в причудливом переплетении улиц и переулков чужого, хоть и небольшого города. Дважды отбивался, кровавя оружие, и отбился-таки. Но теперь понимал, что и на стену бежать поздно — Ярославичи ворвались в город, Менск горел, шум боя медленно смещался по Замковой горе от ворот к вечевой площади.

Калина перевёл дыхание и оттолкнулся спиной от стены. И тут из-за угла вылетел всадник. Конь шатался, роняя на грязный снег розовые клочья пены. Около Калины силы коня изменили, он рухнул в перемешанный с кровью и сажей снег, всадник откатился в сторону и распластался ничком, пачкая богатый зипун голубого сукна, надетый поверх кольчуги. По зипуну и серебрёной кольчуге Калина и признал тысяцкого.

Лесовик в три шага преодолел расстояние до лежащего, за плечо опрокинул тысяцкого на спину и понял, что уже ничего не сделать — сломанная стрела глубоко сидела в груди, пробив и зипун и кольчугу — с близи били. Изо рта протянулась кровавая пузырящаяся дорожка, но воевода уже не дышал.

Кончено.

Теперь осталось только уходить.

Калина выпрямился, встретился взглядом с конём. Конь хрипел, роняя розовую пену, косил налитыми кровью яблоками глаз, пытался встать — и не мог. Добрый зверь просил, прямо-таки умолял — не бросай так, помоги!

— Да что же я могу сделать для тебя, лошадка? — прошептал Калина. — Разве что…

Короткий взмах топорика — горловой всхрап коня — и лесовик побежал прочь, утирая слёзы рукавом. Конь больше не бился — душа его скакала по заоблачным лугам вырия навстречь Старому Коню.

Калина вломился в избу, выдохнул с порога, роняя на пол топорик:

— Собирайся, живее!

Дубор оцепенело замер у стола:

— Куда?!

— На… на Кудыкину гору! — едва сдержал Калина солёное словечко. — Ярославичи в городе, дура, тысяцкий убит! Живее!!!

На скорую руку похватали, что ближе лежало. Забава, второй раз за седмицу попавшая сбеги, даже не плакала, только мертвела лицом да прижимала дочку к груди. Дуборова жена, назвище которой Калина так и не удосужился запомнить, кусала губы и кривила лицо, но слёз на глазах не было…

— Ходу, Дуборе, ходу!

С хрипом вдыхая морозный воздух, бежали к северным воротам — была ещё надежда, что через них можно вырваться. Над городом стоял стон и плач, воинственные крики и звон железа, по улицам носились группки всадников и пеших воев, гоняясь за градскими и схлёстываясь с немногочисленными уцелевшими защитниками в бешеных кровавых сшибках.

Менск погибал.

На пути до ворот Калине ещё дважды пришлось кровавить оружие, отбиваясь от случайных кметей, видевших в маленькой кучке сбегов свою законную добычу.

По пути к сбегам прибился раненый менский кметь, тот самый, что вчера пил пиво у Дубора вместе с Калиной. Кметь едва стоял на ногах, на его лице засохла длинная полоса крови с рассечённого лба, прорубленная в двух местах кольчуга свисала с него как рубище.

Северные ворота — ворота на Свислочь! — были распахнуты настежь и пусты. За воротами лежала заснеженная гладь Свислочи — десять сажен. А на том берегу — густая стена леса.

Сбеги были уже в воротах, когда позади раздался конский топот и озорной разбойный посвист. Калина оборотился — десяток конных кметей догоняли. По знамену на щитах Калина признал — Всеволодичи. Переяславская конница.

Лесовик глубоко вздохнул — так хотелось ещё пожить… внучонка понянчить… он быстро переглянулся с пришедшей по нраву Забавой… не судьба, видно. Глянул на Дубора — на непроницаемом, словно и впрямь из дуба резаном лице усмаря сейчас было то же чувство обречённости. Дубор понял без слов, коротко кивнул.

— Уходите! — бросил Калина хрипло и страшно. — Ну!

— Я… останусь… — процедил кметь, цепляясь за рукоять меча скрюченными и помертвелыми от мороза пальцами.

— На ногах-то едва стоя, — безжалостно бросил ему через плечо Калина. — Ну!

Кметь сник и скрылся в воротах, влекомый женщинами.

— Идите через Свислочь! — крикнул вслед Калина. — К Нарочи идите, к Мяделю, на мой починок — в Моховую Бороду!

Калина и Дубор переглянулись, словно прощаясь, и дружно шагнули навстречь налетающим переяславцам — один с топориком, другой с рогатиной — в визг и крик, в конский храп, в стремительный пляс нагой острожалой стали.