Эндрю О'Хоган - Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро

• Название: Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро
• Автор: Эндрю О'Хоган
• Издательство: ACT, Астрель, Харвест
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-075397-0

Самая необычная книга о божественной Мэрилин Монро — глазами ее близкого друга и беспощадного критика… песика Мафа, подаренного Фрэнком Синатрой. Мэрилин Монро — и ее окружение. Внешний блеск — и тайные страхи и сомнения, неудачи в личной жизни — и тягостное бремя славы. Достоверный, удивительно яркий, исполненный симпатии портрет легендарной актрисы XX века — и тонкая ирония, с которой ведет свое повествование Маф, рисующий поистине незабываемые картины светской и богемной жизни Америки «золотого века»!

---

Я выскочил из рук хозяйки и на мгновение пожалел, что вообще уехал из Шотландии. Кто я такой, чтобы охранять несчастную актрису? И кто все эти люди, которые живут чужими жизнями на экране, но не могут разобраться в собственной? Я убежал в гостиную и сделал лужу на оранжевом гессенском ковре. Кстати, забыл сказать, что в доме Синатры все было отвратительно-оранжевым. Собаки плохо различают этот цвет, но разум Фрэнка полнился оранжевой яростью, и я прекрасно его чувствовал. Все удовольствия интерьерного дизайна могут выйти тебе боком — стоит (пусть даже мысленно) попасть вот в такое оранжевое место: стены были оранжевато-персиковые, диван оранжевато-коричневый, картины оранжевые, как душный вечер в Мадрасе, а ковер агрессивно-оранжевый, как вулканическая лава. Я чувствовал все эти оттенки нутром. Мои настроения обычно окрашены в индиго или васильковый, так что в огромных комнатах Фрэнка я едва не сошел с ума. Синатра однажды сказал, что оранжевый — цвет радости, но, судя по тому, как истерично он окружал себя этим цветом, он постоянно жил на грани нервного срыва. Фрэнк любил оранжевый и красный — цвета тревоги.

Мэрилин всегда носила в сумочке книгу. Она жила в постоянном ожидании важного открытия, озарения, которое изменит все. Полагаю, эта надежда задавала тон нашему совместному путешествию. Крепкие отношения между людьми строятся на инстинктивном стремлении защищать иллюзии близкого человека: если же вы начинаете разрушать их, ломать его оборону, подрывать план выживания, принижать его в собственных глазах — считайте, ваша любовь уже вымерла, как бескрылая гагарка[48]. Мэрилин, должно быть, всю жизнь провела в поисках человека с богатым воображением, который бы ее полюбил, а теперь ее надежды умерли — Синатра глядел на нее с нескрываемой ненавистью и приговаривал: «Ты такая тупица, Норма Джин. Поняла, б…? Ты, Лоуфорд и президент — вы все ничтожества. Слышишь меня? Ничтожества!»

Я подошел к Мэрилин, стоявшей у дверей во внутренний дворик. Она рыдала, прижимая к груди стакан, и я потерся об ее лодыжки. Колени у нее дрожали: она наблюдала, как Фрэнк вытаскивает одежду из гостевой комнаты — костюмы для гольфа и купальные халаты Лоуфордов. На ходу он орал что-то про звонки в Атланту, которые делал во время выборов, и бесчисленные услуги, оказанные им Джозефу Кеннеди.

— Видала, Норма Джин?! Видала, никчемная шлюха?! — заорал он, стоя в дверях и показывая ей на ворох одежды. В следующий миг он вытащил из кармана «Зиппо», и над бассейном взметнулись языки пламени. Мэрилин наблюдала за происходящим с безразличным видом, как будто видела это каждый день. Я залаял и забегал кругами, а Фрэнк, все еще крича что-то про патриотизм и Вашингтона, вынес из другой гостевой спальни детские шапочки, полотенца и кеды. В конце концов пламя так разгорелось, что чуть не перекинулось на шезлонги, и тогда Фрэнк сбросил все полыхающие тряпки Лоуфордов прямо в бассейн. Огненные языки какое-то время порхали над водой, а Фрэнк носился по комнате, хлопая дверями и проклиная тот день, когда он приехал в Палм-Спрингс. Мы с Мэрилин стояли у входа; дым витал над бассейном точно привидение. Потом мы подошли к краю, моя хозяйка опустила ноги в воду и допила шампанское: паленые тряпки плавали в голубой воде и напоминали островки суши на обугленной карте! Мы стали смотреть на них. Казалось, прошел миллиард лет, прежде чем темные континенты собрались в середине, и Америка — крошечные купальные трусики с обугленными завязками — заняла свое место; потом свет в доме неожиданно погас и наступила кромешная темнота.

Глава пятнадцатая

Может, наутро мы и не просыпаемся помудревшими, но все-таки нас не покидает надежда, что ночь привнесет немного красок в наши духовные странствия. Иногда я лежал рядом с Мэрилин в ее спальне на 5-й Хелена-драйв: бугенвиллеи будто бы дрожали в темноте за окном, и луна высасывала из нас кровь, пока мы спали. Но чаще всего Мэрилин спала одна. Она допоздна рассматривала обложки пластинок или заучивала роли; в темноте душной комнаты ее глаза сверкали двумя белыми точками. Стоило мне залаять — даже тихонько тявкнуть, — как меня тут же выставляли в коридор. Я торчал под дверью, цитируя Еврипида, царапая дерево и мяукая, как кошка. «Один верный друг стоит десяти тысяч родственников».

Покупки из Мексики все еще лежали в коробках по всему дому. Как-то раз Мэрилин легла спать раньше обычного — было не по сезону холодно, шторы качались на ветру, а с бульвара Сан-Висенте доносился собачий лай.

— Ш-щ — сказал я. — Она меня выставит.

Мэрилин приняла снотворное, и ей снился Пьер Сэлинджер — на пресс-конференции, которую она смотрела по телевизору; он держал за уши белую крольчиху За-За и рассказывал смеющимся репортерам о том, что крольчиху подарил юной Каролин Кеннеди питсбургский фокусник. За-За приехала к ним вместе с рожком и открывалкой для бутылок.

— Господин секретарь, — прозвучал вопрос, — а вы знаете, что эта крольчиха — алкоголичка?

— Я знаю только одно, — ответил Сэлинджер. — За-За по идее умеет наигрывать первые пять тактов американского гимна на игрушечной трубе.

— А можно, она исполнит для нас какой-нибудь номер?

— Хорошо, я ее попрошу, — ответил Сэлинджер.

Потом Мэрилин приснился Хрущев. В ее сне он был похож на продюсера Джо Шэнка. Больше всего на свете вождь мечтал посетить Диснейленд. Он пригрозил США ядерной войной, если они не дадут ему встретиться с Микки-Маусом и псом Плуто. Мэрилин хотелось поговорить с ним о Шостаковиче, но он говорил только о животных-космонавтах. Хвастался Лайкой, Белкой и Стрелкой, твердил, что они увековечат славу Советского Союза. Потом Мэрилин приснилось лицо миссис Кеннеди, держащей на руках Пушинку — подарок ее дочери от русского вождя. Щенок преданно заглядывал в глаза миссис Кеннеди. Мэрилин стояла в одиночестве посреди какой-то пустыни, рядом с больницей — или то был обнесенный крепостной стеной дом в Койокане? В саду она увидела человека, который ухаживал за кроликами и с любовью прижимал их к себе. Обернувшись, человек улыбнулся в камеру, и ровно в эту минуту кролик заговорил:

— Кроме того, возможности искусства так же неисчерпаемы, как сама жизнь: те из нас, кого не прельщают ложные прелести и поверхностное декоративное искусство правящего класса, приходят к убеждению, что искусство намного богаче жизни, поскольку оно проливает свет на то, что значит быть вместе в этом мире.

Для «Что-то должно случиться» Кьюкор попросил оформителей студии «Фокс» соорудить на съемочной площадке копию своего дома на Корделл-драйв. Макет получился точь-в-точь такой же, вплоть до римских статуй, окон со ставнями, столика у бассейна и палисандра на углу. Как я уже говорил, собаки не имеют врожденной привычки различать вымысел и действительность — мы учимся этому, только если обращаем внимание на человеческие неврозы, — однако воссозданный дом Кьюкора оказался серьезным испытанием для моей веры в силу действительности. В конце концов даже собаки стали думать, что декорации в павильоне номер 14 больше похожи на дом Кьюкора, чем сам дом Кьюкора, только крыши у него не было, а статуи поднимались не в звездное небо Калифорнии, а в мешанину из кабелей и лампочек. Мы старались не обращать на это внимания.

— Ой, гляньте! Эдип-хромоножка!

— Очень смешно, Дино. Обхохочешься.

Уолли Кокс умудрился сломать ногу, и оттого голос у него стал еще писклявей, чем обычно. Дин Мартин любил подкалывать его насчет высоколобых друзей-интеллектуалов.

— Эй, Уолли! — сказал он. — Ты все еще дружишь со своими мозгоправами? Как думаешь, они окажут мне услугу? Только нужен целый вагон мозгоправов, один со мной точно не управится. Они мне помогут, Чарли?

— Обхохочешься, Дино.

— Скажи им, что я отпетый любитель гольфа из Штойбенвилла, Огайо. Они ведь сделают мне за это скидку?

— Наоборот, сдерут с тебя три шкуры, Дино, — ответил мистер Кьюкор, возвращаясь к нам от бассейна и хлопая по плечу исполнителя главной мужской роли.

— Безумие какое-то, Джордж. Здесь просто сумасшедший дом.

— Сумасшедший дом? Видел бы ты, как весело сейчас в Европе.

— В Италии?

— Вот именно, Дино. На съемках «Клеопатры». Они превысили бюджет на тридцать миллионов долларов.

Я стал гадать, хорошо ли там сейчас Родди Макдауэллу. Он наверняка получал удовольствие от хаоса. Мистер Мартин улыбнулся и обратился к мистеру Коксу:

— Уолли, так вот куда отправились все твои друзья? Дорогущие нью-йоркские мозгоправы? Они все в Чинечитте, помогают Лиз гримироваться?

— Очень смешно[49].

Кто-кто, а мистер Мартин знал толк в гриме. Лицо у него было цвета бурых оливок, поспевающих на побережье древней Лигурии.

— Не говори мне про бюджеты, Харви, — бросил он в сторону мистера Кьюкора. — У меня семеро детей. Спросите Уолли, он подтвердит. Семеро! Я трачу на молоко больше денег, чем на бурбон, Клайд. Серьезно. А этот хромоножка не хочет одолжить мне мозгоправа, хотя у него их штук двадцать в запасе. Ну разве это не самая гнусная подлость на свете?