Михаил Голденков - Огненный всадник

• Название: Огненный всадник
• Автор: Михаил Голденков
• Издательство: Букмастер
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-985-549-039-6.

Михаил Голденков представляет первый роман трилогии о войне 1654–1667 годов между Московским княжеством и Речью Посполитой. То был краеугольный камень истории, ее трагичный и славный момент.

То было время противоречий. За кого воевать?

За польского ли короля против шведского?

За шведского ли короля против польского?

Против московского царя или с московским царем против своей же Родины?

Это первый художественный роман русскоязычной литературы о трагичной войне в истории Беларуси, войне 1654–1667 годов. Книга наиболее приближена к реальной истории, ибо не исключает, а напротив, отражает все составляющие в ходе тех драматических событий нашего прошлого. Читатель не только узнает правду о самой неизвестной войне истории, но и окунется в удивительный и ныне уже исчезнувший мир, в котором жили наши соотечественники в XVII веке.

---

— Яны найлепшаму жаўнеру зусім не саступают, — гордо заявлял Богуслав Петерссону и был полностью прав.

Еще в прошлом году Богуслав, побывав в Стокгольме, купил пятнадцать нарезных мушкетов.

— Мушкет с нарезным стволом изобрели немцы где-то полтора века назад, — объясняли Богуславу шведы, — в нем есть достоинства, но его недостатки так и не дали применить сию пищаль в армии.

— А что за недостатки и достоинства? — спрашивал Ра-дзивилл.

— Вращающаяся пуля из такого нарезного ствола летит вдвое дальше, чем из гладкоствольного оружия. Причем такой нарезной мушкет может прицельно бить аж на сто метров.

— И чем же он вам не подходит? — спрашивал Богуслав, поглаживая мушкет ладонью по инкрустированному прикладу.

— Увы, винтовые мушкеты непригодны для боя, так как загонять пулю и пыж в тугой нарезной ствол приходится молотком, стуча по шомполу. Очень тугой ствол. Таким образом, заряжается сей мушкет вдвое дольше, чем гладкоствольный. Ну, а в бою стрелять надо быстрее, а не точнее. В бою, где стена идет на стену, точность не нужна…

— Верно, — крутил в руках Богуслав экспериментальный образец мушкета, но думал он при этом совершенно иначе.

Шведы усовершенствовали нарезной мушкет, но все равно нашли его слишком медленным для использования в сражениях. Однако нестандартный мозг Богуслава заставил его взглянуть на эту «стрэльбу» с другой стороны.

— Ведь он точней бьет в два раза! — удивлялся Слуцкий князь, и в его голове азартного дуэлянта и охотника на куропаток тут же возникла идея создать в Слуцке небольшой егерь-ский отряд из самых метких стрелков. Они бы издалека отстреливали командиров, сигнальщиков и знаменосцев врага при нападении на город или расстреливали обслугу пушек. «Ведь все эти пушкари и сигнальщики не приближаются на расстояние точного мушкетного выстрела к стенам города. И вот тут «винтари» их могут запросто накрыть там, где они и не ждут опасности. А что такое армия без командиров и сигнальщиков? Тупое стадо!» — рассуждал Богуслав.

— Я покупаю все ваши нарезные мушкеты по самой высокой цене, — заявил Радзивилл шведам на немецком, но, чтобы произвести впечатление и сделать собеседников сговорчивее, добавил по-шведски:

— Mig dessa musköter intresserade (Меня эти мушкеты заинтересовали — гивед.).

Шведы удивленно смотрели и уступали ему пятнадцать из семнадцати мушкетов, оставив два мушкета себе для коллекции.

Уже в Слуцке Богуслав организовал группу из пяти лучших стрелков-егерей, которые в случае нападения казаков или московитов должны были беспрестанно вести огонь со стены по офицерам и знаменосцам противника. Каждому бойцу поручалось три мушкета. Молодые парубки, стоя за зубцами, должны были заряжать мушкеты, позволяя стрелкам вести пальбу почти беспрерывно. Затем князь решил посадить таких же стрелков в Жодино, своей новой крепости, и в Старом Быхове. Богуслав и сам пока не догадывался, какой неожиданный «сюрприз» он готовит своим врагам.

Надежную крепость представлял из себя и Старый Быхов. Тяжело пришлось московитским союзникам под стенами этой фортеции. Крепость этого города была неприступной твердыней, которую обороняли, правда, всего 500 человек — пятьдесет шляхтичей, столько же наемных венгерских солдат и около четырех сотен конных желдаков. Впрочем, им активно помогало и старобыховское мирное население: около тысячи еврейских торговцев и восемьсот мещан. Евреи понимали, что казаки в случае взятия фортеции уж точно их не пожалеют, и активно бились плечом к плечу со шляхтой и желдаками. В расположении защитников было четыре больших и двадцать шесть полковых пушек. Порох защитники изготовляли сами. Быховцы, естественно, отказали на требование атамана Золотаренко сдаться, как и проигнорировали царские грамоты, в которых обещалось сохранить свободу гражданам городка при капитуляции Старого Быхова и предать всех мечу в случае сопротивления.

— Пакуль будзе хлеба, датуль и будзем сядзеть, — отвечали горожане, — а чаркасов государевых мы ня хочам!

И первый приступ на город был успешно отбит.

Хуже дела обстояли под Борисовом, куда пошел воевода Юрий Баратынский с полком солдат и драгун. Под стенами Борисова они разбили корпус Поклонскош, но сам город сколько ни штурмовали, так и не смогли взять. Баратынский запросил подмоги, и царь выслал ему на помощь воеводу Богдана Хитрова и пять с половиной тысяч человек. С их помощью Баратынский вновь пошел на штурм, понес большие потери, но город взял, предав непокорный Борисов огню и разрушению. Борисовский гарнизон отступил за Березину, сжигая за собой мост. Однако московиты быстро восстановили его. Дорога на Менск была теперь открыта для завоевателей, а в самом городе не было практически никого, кто бы мог оказать достойное сопротивление.

Так город за городом, веску за веской, хутор за хутором страна теряла свои земли, обращающиеся в пустыри и заброшенные поля, теряла своих людей: одни гибли в боях, других беспощадно казнили, третьих угоняли в плен, четвертые бежали сами прочь из страны, подальше от всепоглощающего червоного потока войны, а пятые так же наивно, как и могилевчане, полагали, что придет добрый православный царь и всех русин — православных литвин — облагодетельствует. Но уже писали жалобы царю шляхтичи Рославля, Дорогобужа, Белой, Пропойска, Полоцка, которым еще вчера заявляли, что их веру и интересы никто не обидит. Уже с негодованием союзники царя наблюдали, как в захваченных городах с чиновничьих мест выгоняют всех лютеран и католиков и назначают лишь православных московской веры. Уже писал отписки царь с наказом «белорус-цев не трогать», хотя с таким же успехом он мог писать указ о запрете мора, бушующего в Москве.

Поклонский слал листы царю с просьбой о помощи, расписывая ужасы и жестокости поляков на берегах Березины и Днепра. «Ляхи… крестьян православной веры в двух местах, в Бобруйску и в Свислочи, по той стороне высекли», — царапал пером по бумаге Поклонский вечером 23 сентября. В этих строках, как в прозрачной воде Днепра, отражался трясущийся, как осиновый лист, Поклонский, не смеющий носа высунуть за стены города. За городским валом правили бал литвин-ские хоругви и партизаны, коих могилевский пан и называл в своих посланиях ляхами. Но пуще смерти он боялся даже не ляхов, которых в округе Могилева не было практически ни одного человека, и даже не отрядов Кмитича и Гонсевского, а вчерашних мирных крестьян, нападавших на обозы и посты, в плен никого не берущих и не знавших пощады к захватчикам и изменникам. Повстанцы подняли голову в жнивне, месяце, когда сам Бог велел собирать урожай. Но вместо урожая многим литвинам приходилось собирать свои пожитки и бежать. Другие брали в руки не косы, а пищали и бердыши. Даже православные крестьяне, чувствовавшие себя в безопасности в первые дни прихода московского войска, теперь переделывали косы в пики и присоединялись к своим братьям лютеранам и католикам, скрывающимся в лесах.

Казаки, стрельцы, татары и немецкие наемники грабили всех — у успевших накосить сено его забирали для нужд своих конюшен, у имевших достаточно хлеба его забирали для солдат, у запасливых на винные погреба забирали все вино и пили как в последний день… Для некоторых этот последний день и наступал. Московским ратникам не было дела до царских указов, и они беспечно продолжали наживать себе врагов среди собственных союзников все больше и больше с каждым днем. И все чаще и чаще натыкались захватчики на своих повешенных товарищей, на их тела с отрубленными головами, на порубленных саблей в кровавую кашу, с вилами в животе… Все теснее и теснее испуганно жались оккупанты в захваченных крепостях, боясь выезжать на проселочные дороги, в соседние деревни и хутора. Из-за каждого дерева, каждого куста, из окна каждой хаты мог прозвучать выстрел, вылететь стрела, выскочить пешая или конная хоругвь литвинов…

Но армия Радзивилла пока еще не могла ничего поделать с захватившими страну ордами. Словно крохотный челн во время морского шторма, металось маленькое войско Литвы от города к городу, не в силах противостоять многочисленному врагу. О найме войска за границей не могло быть и речи — к лету 1655 года Речь Посполитая вместо запланированных двух миллионов злотых от сбора налогов соберет лишь двести тысяч. Из Польши на помощь никто не спешил, напротив, сейм тормозил выборы великого гетмана, а стало быть, задерживалось и посполитое рушение — мобилизация шляхты. Тем не менее, Януш Радзивилл был в конце концов утвержден великим гетманом. И пусть многим казалось, что в Литву пришел Апокалипсис, Всемирный потоп, грозя оставить от русской Атлантиды лишь несколько маленьких островков, к гетману потянулись люди. Армия увеличилась до 20 ООО человек. Януш Радзивилл после бегства из-под Шепелевичей залечивал рану и набирался сил. Кмитич, в отличие от многих не терявший оптимизма, сейчас, казалось, чувствовал крылья за спиной, громя один за другим фуражные обозы московитов, нападая на их посты и разъезды. Гетман присвоил ему звание полковника, и вот-вот враг будет разбит и побежит без оглядки. Впрочем, молодой полковник пока что очень сильно торопил события.