Владимир Корнев - Нео-Буратино

• Название: Нео-Буратино
• Автор: Владимир Корнев
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-367-02091-5

Роман-мистерия самобытного прозаика Владимира Корнева «О чем молчат французы…» (3-е изд., 1995) и святочная быль «Нео-Буратино» (2000), образующие лиро-эпическую дилогию, впервые выходят под одной обложкой. Действие в книге разворачивается в полном контрастов, переживающем «лихие 90-е» Петербурге, а также в охваченной очистительным пожаром 1812 года и гламурной, ослепляющей неоновой свистопляской миллениума Москве. Молодые герои произведений — заложники круговерти «нечеловеческой» любви и человеческой подлости — в творческом поиске обретают и утверждают самих себя. В дилогии философски-возвышенное и романтичное гротескно переплетается с трагикомическими реалиями эпохи перемен.

---

Гвидон действительно готов был встретить Новый год в одиночестве. Гость, однако, нашелся сам по старой восточной пословице о Магомете и горе: чтобы сгладить свою вину, к нему пожаловал Бяня, да не с пустыми руками — откуда-то раздобыл целых два ящика водки, и это при том, что с деньгами у Бяни всегда была «засада». Со словами: «Можно я примкну к компании, из исключительной тяги к коллективу, как говорится „за компанию и еврей повесится“» — он видно, решил доказать соседу, что друзья познаются в беде, а беду, как водится, заливают чем-нибудь горячительным. Несколько приободрившись, Гвидон прикинул: в спектакле играть пятого числа, значит, до третьего можно лечить душу водкой, а четвертого — спокойно опохмеляться пивом. Словом, пятого он будет как огурчик, и возможно, его ожидает триумф на академической сцене. Ночь «миллениума» была бурной: по телеку бесновались счастливые до идиотизма звезды, с улицы то и дело слышались дикие крики обывательского восторга и грохот всевозможной пиротехники. Возбужденный праздничной обстановкой, пьяный Гвидон обзвонил всех знакомых и оповестил, что женится на Светиной, а в Германии будто бы грядет «модерновая» постановка с его участием про… Буратино.

Проснувшись, он первым делом с ужасом увидел на столе афиши, что для актера плохая примета. По приметам, афиши, во избежание неожиданных неприятностей, всегда должны находиться под кроватью. Зачем лишний раз привлекать внимание окружающих созерцанием своей фамилии, напечатанной, честно говоря, не столь уж крупными буквами ближе к концу списка занятых в спектакле? Гвидон понял, что с пьяных глаз опять хвастался перед кем-то своим профессиональным статусом: «Все теперь будут считать меня неудачником с манией величия». У соседки Клавки, перманентно бранившейся с Бяней, Гвидону все же удалось выяснить, что уже седьмое января, пять часов вечера. Значит, пятого он в театре не был, спектакль не играл и вдобавок пропустил уже две репетиции!

— О ужас! Это полное Ватерлоо! — причитал он, второпях путаясь в рукавах пальто и одновременно распекая Бяню. — Что я натворил! Осталось только повеситься в туалете… Меня же теперь вышвырнут из театра и будут правы!

— Слушай, открой окно, а то душнота. Я сам только что очухался — жрать потянуло, — лениво позевывая, выдавливал из себя Бяня.

— Господи, как от меня перегаром несет! Дохнул на зеркало, а оттуда как пахнёт, словно из отражения… Дай хоть денег на такси, что ли.

Опустившийся «дворянин» был невозмутим:

— Пощелкай семечек, мы ими вчера закусывали. Да ты все равно не помнишь… Пощелкай, перегар как рукой снимет. Перекрестись — только не на зеркало! — и казаться не будет всякая чушь. А с деньгами — ты же в курсе — у меня полный голяк.

— Спасибо, всегда утешишь в нужный момент.

Гвидон схватил семечки, перекрестился на астрологический календарь из одного лишь суеверия, потом спохватился по той же причине: «На сцене щелкать семечки — спектакля не будет. Вон в балете тоже ножницы из рук в руки не передают, чтобы ноги не переломать, — тоже плохая примета». Еще одна мысль залетела в его безбожную голову невесть откуда: «Надо бы иконку купить, что ли?»

На улице Гвидон просочился в битком набитый автобус сорок шестого маршрута. Передняя дверь в автобусе не закрывалась — пневматика отказала, а жаждущие доехать до своей остановки висели на ступеньках, упрямо хватаясь за чужие пальто и «обливные» дубленки. «Граждане, зачем вы плющитесь у проходных отверстий — продвигайтесь в салон!» — увещевал водитель. Наконец, не вытерпев, он остановил автобус и, поигрывая мускулами, решительно направился трамбовать пассажиров.

— Не хотите, мать вашу, как люди ехать — поедете у меня, как шпроты в банке!

Гвидон тоже нервничал:

— Имейте совесть — уплотнитесь, пожалуйста! У вас праздник, а я на работу опаздываю.

— Это не повод, — философски заметил парень в наушниках и с плеером на груди, судя по всему, уже успевший попраздновать.

Водитель настолько увлекся процедурой прессования живой массы, что сам не заметил, как, проталкивая в салон полную женщину, добился того, что она оттеснила его внутрь мощным торсом, сама того не желая, навалилась всем телом на двери, и при помощи услужливого толчка доброхота-прохожего створки захлопнулись. Водитель рванулся было назад, проклиная завоевания демократии и резонно напоминая пассажирам, что нужно теперь открыть дверь, а пока он, водитель, не окажется опять в кабине, автобус с места не сдвинется, но некоторые философы из толпы отвечали ему: «Все мы здесь водители — и стоим. И ты стой и молчи». Гвидон давно заметил, что сорок шестой автобус остановился именно в том месте, где постоянно происходили аварии, причем с жертвами. «Ч…тово место!»

Ворвавшись в театр, дрожащий Гвидон с пристрастием изучил все объявления, ожидая найти сообщение о выговоре за срыв спектакля или что-нибудь подобное (о том, что его спокойно могут уволить, он и подумать боялся). Роковой акт на глаза не попадался. «Приказ, видимо, еще на подписи у директора. Подпишет как пить дать!» Встречные здоровались с Гвидоном как ни в чем не бывало. «Сохраняют корректность! Расстраивать не хотят раньше времени. Как будто я сам ни о чем не догадываюсь!» Гвидон, у которого голова шла кругом, чуть не столкнулся с Яном Капником — настоящим другом, который соврать просто не мог. Сердце выскакивало:

— Ян, так что было пятого числа?

— Как что? В театре всегда одно и то же: спектакль был, разумеется. С Рождеством, кстати!

— А кто вместо меня-то играл? — Гвидон словно не расслышал поздравления.

— Свидетельствую громогласно: ты сам и играл. Еще спрашивает! На комплимент нарываешься?! Нормально играл, как всегда.

— Да я ничего, просто гнетут смутные сомнения… Хотел узнать твое мнение. — А у самого камень от сердца отвалился: «Вот это да! На автопилоте сыграл и не помню ничего. Значит, профессионалом становишься, Гвидон!»

Шло завершающее действие проходной мелодрамы из «западной» жизни. В диалоге с Джоном (эта роль досталась Яну) Гвидон забыл слова. «Профессионал хренов! Монахов[5] новоявленный! — злился он. — Возомнил о себе Бог знает что! Так мне и надо, профессиональному склеротику». Как следует поступать в таких случаях артисту с провалами в памяти, он повернулся к суфлерской будке и сделал рукой красноречивый жест, дескать, выручай, все забыл. Оттуда на него злорадно взирала Зина. Текст, который она произнесла, был таков: «Ну что, Гвидоша, какой раз спектакль играешь? Со Светиной небось все позабыл? Пусть она тебе и напоминает: с Новым годом, милый! Ты коновал и шарлатан, мужик и неуч». Зиночка захлопнула книгу и ушла.

Ян растерянно наблюдал за происходящим. Выдержав длиннющую мхатовскую паузу, он сам произнес слова Гвидона. У того в ухе что-то щелкнуло, в мозгу вмиг просветлело — Гвидон прекрасно помнил свой текст! Хорошо еще, он не вздумал произнести реплику вторично, в доказательство того, что с ним не все еще так плохо. Из партера слышался ропот, свидетельствовавший о том, что зрители начали волноваться.

Тут на подмостки вышел артист Поморцев и, обалдев от услышанного, вместо фразы: «Дружище Джон! Я никогда не забуду вашей любезности! Когда последний раз я был в тюрьме, вы нашли свободные нары, где я мог спокойно переночевать!» изрек: «Я никогда не забуду! Когда я в последний раз попал в тюрьму, мы любезно переночевали с вами на ваших нарах!»

Зал взорвался: это был даже не гомерический хохот, это был настоящий гогот. Вероятно, многие из обладателей самых «блатных» мест вспомнили свое блатное прошлое.

За кулисами актерская братия сильно напилась: еще бы — так опозориться, и на Рождество! Капа пытался утешить Гвидона:

— С кем не бывает! Монахов забывал, чего уж о тебе говорить…

— Спасибо, — поблагодарил Гвидон, подпирая тяжеленную голову обеими руками. — Настоящий друг не соврет, по крайней мере.

Ему тут же вспомнился единственный до сих пор конфуз, когда из-за него сорвалась премьера. Гвидону пришлось играть партизана, который должен был ворваться на сцену с криком: «Танки! Немцы!», а вместо этого у него вышло: «Танцы! Немки!» Сам главный режиссер еще долго потом напоминал ему: «У кого что болит, тот о том и говорит».

У Гвидона на глаза слезы навернулись:

— Не утешай меня, Капа, — это черная полоса. Хотел на Зиночке жениться — облом! Деньги на комнату пять лет копил, вот ведь недавно еще были — и нету! Судьба играет человеком!

— Да! — Гвидон с видом человека, решившегося на крайнее средство в достижении цели, отчаянно заявил: — Завтра же пойду в церковь и буду просить Бога, чтобы вернул мне деньги и мою Зину!

Ян тряхнул головой в знак согласия:

— Точно — иди! Тебя наверняка сглазили. Я знаю средство от сглаза. Короче, утром идешь в церковь — это важно, чтобы утром. Ну, в общем, чтобы к панихиде успеть. Перед панихидой напишешь записку на упокой всем своим врагам и завистникам… Обязательно семь имен! Купишь свечку, возьмешь черную шерстяную нитку и привяжешь на треть — запомнишь? — на треть снизу свечи, не перепутай! И чтоб никто этого не видел! Затем подойдешь к иконе Иоанна-воина, поставишь свечку в самую ближнюю к образу ячейку в подсвечнике — и читай молитву: «Мученик Иоанн, ты покорил множество сердец, покори же сердца врагов моих, раба Божьего Гвидона, всех недоброжелателей…» Постой: по-моему, не «покорил», а «укротил», да — «укротил»! И не «на упокой», а «об упокоении». Хитрая штука, молитвы эти, — половину слов не понять, а ошибиться тоже нельзя. Да, «аминь» не забудь в конце сказать! Молитву надо повторить семь раз с земным поклоном и потом к образу приложиться, ну то есть поцеловать. После всего этого потуши свечу, вынь огарок и брось через левое плечо через ограду церкви. Все запомнил? Только ничего не перепутай, а то все насмарку! Это ты правильно решил попробовать в церковь сходить. Там кто-то есть, это точно! — И Ян указал на потолок, имея в виду небо.