Сергей Сергеев-Ценский - Кость в голове

• Название: Кость в голове
• Автор: Сергей Сергеев-Ценский
• Жанр: История

---

- Вот стерва какая! - и Евсей провел языком по смешливым губам.

- Прямо, вижу я - женщина весь свой стыд потеряла. Не зря, значит, она при мне на диване лежала и ногами разделывала. Подымаюсь я с кресла домой иттить, а она меня за руку: "Куда вы?" - "Извините, говорю чистосердечно, мадам, мне подобное слушать, первое дело, не в привычку". А она: "Ничего, привыкнете! - и все мою руку не отпускает. - Мы, говорит, здесь исключительно одни в комнате, и никто сюда войти не смеет, и Феня ваша ничего знать не будет". А от нее, конечно, дух, и руки у ней белые, жалостные... "Вы, говорит, по человечеству рассудите!" Я говорю: "По человечеству сознаю, по человечеству я все решительно могу про другого рассудить, если бы я судья был, а так - посудите сами: какими же глазами мне тогда на Феню смотреть?.." - "Во-от, - она говорит, - в первый раз такого мужчину вижу: бабы боится! Хоть бы уж она действительно жена была, а то первая попавшая!" Я потом ей: "Рассудите, я и сам больной: только недавно с одра поднялся..." А она мне: "Вы-то уж поднялись, а я вот и подняться не могу, а у вас ко мне ни капли жалости нет!" И вдруг это, вижу я, слезы у ней в глазах... Ну, одним словом, долго ли, коротко ли, ульстила.

Прихожу я потом от нее домой и сам не свой... А Феня моя стирает, локтями толстыми ворочает, юбка подоткнутая...

- Ульстила, значит? - перебил Евсей участливо.

- Ульстила же!

- Вот стерва!.. Ну, уж раз баба наготове, нашему брату трудно тогда приходится, - и Евсей цыркнул через зубы.

- Хотя бы другого на мое место поставь, кого угодно, - это дело такое... одним словом, называется - жизнь!.. Ну хорошо. Вот я сумку с бутылками поставил, бутылки еще раз, хоть они людями мытые, теплой водицей сполоснул, сам виду не подаю, а покажись мне, что Феня моя все на меня зыркает в сторону, а с рук у нее мыло так клочьями и летит, а руки красные, как у гуски лапы... А ресницы эти называемые у нее совсем белые были, и по всей личности конопушки... Ну, хорошо... Сам я виду не подаю, а она все будто на меня с каким смешком зыркает... Потом слышу от нее: "Упарился, Павлуша?" - "И то, говорю, упрел... с непривычки... Ничего, отойду". "Посиди на солнышке, посохни". А сама будто все губами перебирает. Сел я на солнышке, и пошли у меня думки: "Трудится баба, как черт ворочает, для обчей нашей пользы, а я кто же выхожу перед ней? Выхожу я перед ней спальный обманщик". Обедать потом стали, и все мне корпится перед нею покаяться, перед Феней, а только вот с чего мне начать - слов таких не нахожу... Конечно, развитости мозгов у меня тогда после моей болезни и быть не могло.

Пообедали мы, она мне, не глядя, так и говорит из сторонки: "Вот все-таки от тебя теперь помочь по хозяйству будет... Теперь каждый день молоко на места носить будешь". Я ей на то: "Тяжелого труда в этом не вижу..." А сам про себя думаю: "Только уж от дамочки этой теперь надо подальше стоять!.."

И что же ты думаешь? На другой день приношу молока ей, трафлю, чтобы мне и в комнату к ней не всходить, нет, зазвала...

- Зазвала? - передернул губами Евсей.

- За-зва-ла!

- И скажешь, небось, опять ульстила?

- Уль-сти-ла!

- Вот яд!

- Чистый яд!.. И все Фене своей я не спопашусь как покаяться, потому что эта волынка пошла у нас каждый день... И так, что уж дама эта говорить начинает, что без меня она жить не может и меня от Фени оторвет, а меня в Чугуев-город возьмет. Я ей разъясняю, конечно, что двор этот, в каком мы жили, и опять же козы две, с каких молоко ей пользу доставляет, это все моя рана в голову смертельная, моя есть сила рабочая, кровь моя пролитая, кости мои поломанные... Что этого я ни в жисть не могу решиться, что это - мой угол вечный...

А тут уж октябрь месяц на дворе, и холодеть по утрам стало, и дамочка моя домой собираться вздумала: она в Севастополе вроде как на даче жила, крымским воздухом пользовалась, а муж ее в Чугуеве служил. "Собираюсь, говорит, я домой... Отпросись у своей Фени, меня хоть до Харькова проводи... За это от меня тридцать рублей получишь: вам с Феней лишние в хозяйстве не будут, а ты не больше как за трое сутков обернешь..."

Ну, конечно, за три дня три золотых десятки кто не хочет заработать. Всякий, я думаю, не против этого... Я Фене и говорю: "Так и так - женщина хворая, нуждается в помощи... Как ты мне скажешь?" - "Пускай, говорит, деньги вперед дает". Я той сказал, а та на это уперлась: "Я и так израсходовалась, а в Харькове меня муж стренет, у него возьму, тебе дам". Гляжу, на это Феня хоть поворчала, однако меня пускает.

Вот доехали мы до Харькова, и мне она десятку в зубы, - подавайся теперь, Павлуша, назад к своей Фене! "Как же это так? - говорю ей при всех на вокзале. - Выходит, вы есть - первая обманщица?" А она мне при всех свое слово: "Как это я - обманщица? Я ведь двадцать рублей Фене вашей уж отдала, а это последние - десять". - "Быть этого, говорю, не может!" - "Как это, она мне, - быть не может! А что раньше я за тебя сто рублей Фене твоей уплатила, этого тоже не может быть?" Я так голову свою в плечи всунул и, обомлевши, стою, а кругом, конечно, народ. "Ты, говорит, купленный мною был за сто рублей для моей утехи, а теперь поспешай домой скорей - может, обратный поезд идет, а то муж ее, Фени твоей, из города Омского должен со службы в запас приехать, можешь ты и дому свово не оттягать".

Как сказала мне это еще, я рот разинул, а закрыть его не в состоянии: свело мне тут все, и слова сказать не могу. А она мне: "Вот и муж мой меня ходит - ищет... Сейчас ему шумну, а ты уходи, меня при нем не срами, как меня срамить не за что: я свое уплатила". Оглянулся я, где этот муж, а она от меня в другую сторону, а кругом народ как в котле кипит, - так меня от нее и оттерли... Ну, все-таки я заметил, - в дверях назад оглянулся, - она с чиновником лет пожилых целуется, а он картуз зеленый над головой держит, и голова вся блестит, лысая: не иначе, что это и был муж ее... А тут вступило мне: "А что как не обманула... А вдруг к моей Фене и в сам деле муж из города Омского? Вдруг и в сам деле это все у них было сговорено?.. Что такое баба? Внутренний вор. Разве она по правде когда жила? Она только свою линию всегда соблюдала..."

Как вступило мне это, я сейчас на поезд, как раз встречный был, да домой. В поезде люди какие были, так мне и с теми говорить нет охоты: все думаю - сижу: "Как же это? Неужто баба моя так меня обмотала?.." Приезжаю в Севастополь и первым делом домой качу. И что же ты думаешь? Все оказалось правда. Отворяю дверь - за столом солдат сидит, из себя очень здоровый, водка перед ним, помидорами закусывает, а Феня возле плиты, - я же эту плиту сам и клал, как я и по печной части могу, - стоит возле плиты, яичницу жарит с колбасой.

Я это в дверях стал в удивленье, а она мне, стерва: "Что? Отвез свою кралю-то? А ко мне в дом муж приехал, - вот он сидит... Службу свою совсем окончил". А солдат этот рюмку себе налил, не спеша выпил, хлебом усы обтер да мне: "Садись, земляк, чего притолку зря подпираешь, она и так не завалится... Садись, гостем будешь!" - "Ка-ак это так "гостем", говорю, когда я есть здесь хозяин природный, когда это - мой угол вечный!" И только я это сказал, как Феня моя - руки фертом, голову совиную назад отвалила и залилась.

А солдат ее сидит, с лица весь кровяной, как арбуз спелый, да говорит, спешки не зная: "Ты, землячок, вещишки свои собери да катись отседа!" Ну, одним словом, их спротив меня двое вышло, а у меня головы кружение и в глазах заметило.

III

- Час я, не больше, в хате своей на порожку посидел, одежу, струмент свой щекатурный забрал, и вира! Потому суда с этой Фенькой, как с тем адмиралом, никакого быть не могло. У ней все, у стервы, оказалось по закону: землю участок она купила на свое имя, дом новый, хата наша, опять же на ее имя был записан-застрахован, - все, одним словом, по закону, и муж явился законный... Только мне в том хотелось удостовериться, правда ль она с этой чугуевской сто рублей за меня получила да еще двадцать за отвоз. И что же ты думаешь? Все до копеечки вышло правда... Вот как меня две бабы обмотали... Ну, одна хоть была из других классов, а Фенька-то, а? Вот и думай над этим... Внутренний враг!.. Ну, не случись мне в это время работа по печной части, - вот бы я и пропал вторично. Однако тогда уж на зиму люди готовились... Немного я подработал да в Симферополь перебрался - там зиму и весну провел, а летом, глядь, война.

- Война, тебе она что же? Калечные тогда дома сидели, - лениво сказал Евсей.

- Так я и сам думал, что не должны взять, и на комиссии чистосердечно всем объяснил, однако ж не помоглося мне - взяли! - торжественно поглядел на Евсея Павел. - "Мы ведь, говорят, тебя в ополченцы, там служба легкая!" Ну, я, конечно, в спор с ними не могу вступать, а на словах только изъясняю: кость у меня в голове. А они только посмотрели друг на дружку, - полковник один и доктор военный, и еще двое чинов посмотрели, и вроде бы им весело показалось, а полковник даже с шуткой такой: "Вот как совсем костей в голове не будет, тогда, разумеется, дело можно считать пропащее, а с костями которые - этих давай да давай сюда!" В одно слово - всю мою рану смертельную в какую-то шутку повернули и сами себе смеются, а я уж обязан был тогда на это стоять и молчать, как я, выхожу, значит, записан в солдаты и свободы-развязности никакой больше я не имею.