Михаил Смолин - Тайны русской империи

• Название: Тайны русской империи
• Автор: Михаил Смолин
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1498-9

Феномен имперского государства с его православной духовной основой является, по мнению историка М.Б. Смолина, вершиной мирового человеческого общежития. Он весь наполнен таинственным смыслом, ускользающим от пытающегося приблизиться к нему. Это недостижимый в своей окончательной абсолютности, но жизненно необходимый для постоянного развития идеал христианской государственности.

К началу XXI века русская нация изжила коммунистический соблазн. Вероятно, возврата к нему уже не будет, так как в обществе выработались идейно-политические иммунитеты на эту духовную заразу. По современная Россия больна новыми и одновременно старыми западническими либеральными соблазнами: организм русского общества заразился ими сразу же после падения коммунизма. Главным лекарством должны стать такие «политические препараты», которые соответствуют давно сложившемуся генетическому коду русской цивилизации.

Автор книги не боится обвинений в тенденциозности и субъективности, он исходит из собственных убеждений, своего понимания добра и зла в истории. Он выбирает православный подход как единственно возможный и правильный в объяснении прошлого, настоящего и будущего. Тайный смысл русской империи — вот предмет исследования данной книги.

---

Глубоко уверенный в непобедимости Русской армии, он утверждал как принцип, что «стоило только когда-либо какой-нибудь европейской армии претендовать на звание “первой в мире”, как всякий раз на своем победном пути она встречала неунывающие русские полки — и становилась “второй в мире”. Вот основной вывод нашей военной истории. Так было и так будет»{278}.

Второй книгой была «Философия войны», опубликованная в 1939 году, а первоначально печатавшаяся с конца 1932 года в сокращенном виде в газете «Царский вестник». Это был опыт написания «Науки побеждать» XX века, опыт, удавшийся безусловно. «Философия войны» является блистательным рассуждением о войне как о научной «патологической социологии», без малейшего модного тогда и сейчас пацифизма. Вообще, А.А. Керсновский не любил пацифистов — эту «интеллектуальную чернь» двадцатого века, как он их называл, — рассказывающих народам байки о кровожадных генералах, «пушечных королях», «вырождающихся династиях» и секретной титулованной дипломатии, которые, дескать, только спят и видят, как бы пролить побольше народной кровушки. Он считал войну неизбежным следствием человеческой жизни, а разоружение народов — невозможным, так как для достижения этого «надо прежде всего этим народам запретить источник конфликтов — политическую деятельность. А для того чтобы запретить политику, надо запретить причину, ее порождающую — непрерывное развитие человеческого общества, в первую очередь развитие духовное, затем интеллектуальное и, наконец, материальное и физическое. Практически это выразится в запрещении книгопечатания и вообще грамотности (явление совершенно того же логического порядка, что запрещение удушающих газов и введение принудительной трезвости), обязательном оскоплении всех рождающихся младенцев и тому подобными мероприятиями, по проведении которых “моральное разоружение” будет осуществлено в полном объеме, исчезнут конфликты, но исчезнет и причина, их порождающая, — жизнь.

Есть одна категория людей, навсегда застрахованных от болезней, — это мертвые. Вымершее человечество будет избавлено от своей болезни — войны»{279}.

Войну он не считал самым большим бедствием для человечества, считая, «что “идеологи” обошлись человечеству дороже завоевателей», напоминая, что «последователями Руссо пролито больше крови, чем ордами Тамерлана»{280}.

После нападения Германии на Францию в 1940 году А. А. Керсновского призывают во французскую армию. Во время боевых действий он получает тяжелое ранение, затем демобилизуется, но продолжает до последних дней заниматься исследовательской работой.

Умер Антон Антонович 24 июня 1944 года. Он жил в великое и страшное время, во время крайнего напряжения всех европейских сил, во время мировых войн и революций, в эпоху, когда рождаются герои и гении. «Мировая война и последовавшая за ней революция останутся поэтому перманентно современными темами для историков и публицистов, — писал он. — Они будут современными до тех пор, пока мы не преодолеем окончательно революционный период нашей истории и не вернемся домой. До тех пор эти события будут отделять нас от исторической Родины, как вавилонское пленение отделяло иудеев от обетованного Израиля. Пленение для нас, по-видимому, подошло к концу, но ищем ли мы свою дорогу домой?»

«Мы должны твердо знать, — писал Л.Л. Керсновский, — что если освобождение России во власти Божией, то приближение сроков ее освобождения — во власти каждого из нас»…

Первая мировая война была последним подвигом, который империя совершала, объединяя всю нацию (исключая, конечно, революционных отщепенцев). Это последнее имперское дело за весь XX век так и не было по достоинству оценено Отечеством. Из опыта огромной, всесветной войны и последовавшим за развалом армии крушением империи мы так и не сделали никаких выводов. Советская историография взахлеб писала лишь о своей революции. Современные историки также имеют свои новейшие революции, путчи и забастовки, которые интересуют их больше, чем что-либо другое. Пожалуй, лишь эмигранты, участвовавшие в грандиозной военной эпопее начала XX столетия, пытались извлечь из военного и политического опыта Первой мировой войны пользу и урок для будущих русских поколений.

В эмиграции, в большинстве своем эмиграции военной, было немало крупных военных писателей, оставивших ценнейшие труды об этом времени. Такие знаменитости, как генералы (и бывшие профессора военной академии) А.К. Баиов и Н.Н. Головин, каждый создали целую литературу. Но и среди этих маститых авторов выделялся талант военного слова А.А. Керсновского. Рубленый, волевой, энергический слог А.А. Керсновского был сродни речи командира перед атакой, призывом к подвигу. Он обладал словом, которое не увлечет за собой лишь человека, чуждого чувству гордости и сопричастности к славе русского оружия и боли за оскорбления героической русского армии, нанесенные ей революционным развалом 1917 года, отнявшим столь близкую победу. «Писать о подвигах прошлого не имеет смысла без твердой веры в подвиги будущего» — таковы первые слова «Истории Русской армии», таков смысл творчества А.А. Керсновского, человека, ждавшего новых подвигов, приближавшего их своей публицистикой и своими книгами.

IV. РУССКАЯ ИМПЕРИЯ. ВЕК XX. РЕВОЛЮЦИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

IV.1. «ВСЕРОССИЙСКОЕ ВЗБАЛТЫВАНИЕ». РЕВОЛЮЦИЯ И ИМПЕРИЯ

«Революция взвесила все земное, и оно оказалось легким». «Как странно! — писал один русский консерватор, оставшийся в советской России. — Благодаря революции мы приобрели родину. Мы стали крепки земле, крепостные России… Теперь нам не замешаться в европейской толпе, мы везде русские, везде на особом положении… Материальная обеспеченность отрывает от земли, и не все ли равно, где жить, когда мы имели в России источник средств существования. Но, когда Россия перестала являться источником, тогда мы все попадали на нее и почувствовали ее неодолимое притяжение. Когда мы были чем-то, Россия могла быть для нас ничем; когда мы стали ничем, Россия стала всем»{281}.

Социальная идея революции в 1917 году смогла победить государственную идею империи. Слом революцией имперского мира России на долгие годы поставил перед всеми мыслящими русскими людьми гигантскую по своим размерам проблему осмысления этого исторического факта.

Революция стала тем событием, перед осознанием которого пасовали и продолжают пасовать очень многие умы, стараясь всевозможными интеллектуальными вывертами сгладить грандиозность произошедшего обвала русской жизни и попытаться хоть как-то «вплести» революцию в историческую канву русского существования. «Интеллектуальная трусость» и псевдомиротворчество двигало прежних и нынешних комментаторов исторического процесса в России к «естественному» введению революции в поры русской истории. Глобальность революции многие из них хотят свести лишь к простому акту смены власти в февральские дни 1917 года; революция преподносится лишь как этап эволюции русской истории. Современные ученые испытывают глубокую робость перед метафизической значимостью такого события, как революция, поскольку оно вызывает необходимость выяснения смысла истории вообще и в отношении к России в частности.

Несмотря на то что наша Февральская революция (а именно ее только и можно вполне назвать революцией) как акт захвата власти в государстве свершилась более восьмидесяти лет назад, период, ею открытый, в нашей истории не завершен до сих пор. Революция как идея не замещена в сознании нашего общества идеей столь же значимой.

Необходимо различать революцию в узком смысле слова — как акт захвата власти — и революцию как идею социального переустройства в широком понимании. Революция — не просто разрушительное и кровавое событие в человеческой истории, революция — это прежде всего идея радикального социального переустройства мира. Совершенно не случайно до сих пор демократы нового и новейшего времени клянутся в верности «идеалам Великой французской революции» или «идеалам великого Октября», несмотря на то что эти революционные акты свершились соответственно более двухсот восьмидесяти лет назад. Для них эти идеалы вечны, как и сама идея революции.

Сводить революцию только к непосредственному кульминационно-революционному акту захвата власти значит упрощать и сужать ее значение. Революция не только действие, но и великая по мощи воздействия идея; идея радикального переустройства мира по глубоко субъективным психологическим посылкам. В своем радикальном порыве против реальной действительности идея революции перманентна, то есть не имеет остановки. Революция как идейный призыв к разрушению действительности во имя утопического «социального рая» — всегда возможное действие, и потому революция не имеет конца. Каждый новый человек, решающийся на революционную перестройку мира, будет стремиться к своему субъективному революционному проекту. Здесь нет конца для ломки настоящего во имя очередного «светлого будущего», точнее, нет удовлетворения от любого уже реализованного плана. Стремление к утопическому революционному идеалу абсолютного земного счастья имеет ровно столько путей действия, сколько человек участвует в революции. Каждому видится свое. Отсюда бессчетное количество либеральных, социалистических, анархических и т.п. проектов или путей к этому «социальному счастью», каждый из которых не устраивает абсолютное большинство революционеров, придерживающихся других проектов. Последствие возможной временной победы одного революционного проекта над другими — страшная резня Внутри революционного движения в целом.