Андрей Богданов - 1612. Рождение Великой России

• Название: 1612. Рождение Великой России
• Автор: Андрей Богданов
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0678-6

В 1612 году на карте мира появилась вместо Московского государства новая держава — Великая Россия. Величие ее состояло не в превосходстве над другими странами по размерам территории. Великой назвали свою страну выборные представители её уездов, подчёркивая, что власть принадлежит всей земле, а не только Москве. Столичные бояре призвали в Москву интервентов и потеряли право на власть. Только Земский собор сословий и районов России мог спасти разоренную гражданской войной и преданную своей верхушкой державу. Новая книга доктора исторических наук Андрея Богданова расскажет читателю тяжёлую правду о Смутном времени и православных людях, которые сумели его преодолеть.

---

Известное по Первой книге Царств покушение Саула на жизнь Давида было детской игрой по сравнению с коварством бояр, не желавших делиться властью над разоренной и попираемой неприятелями страной. Царь Василий и его родичи «многой лестью» ласкали Михаила Васильевича. Но князь проводил время дома, с женой и матерью. Он не терпел крепких напитков, не любил пировать. К тому же помнил, что Саул предательски бросил в Давида копьё именно на пиру.

Царские родичи придумали, как заманить князя на пир. Скопина просили стать крестным отцом новорожденного Алексея, сына князя Ивана Михайловича Воротынского. Мать и жена призывали Михаила Васильевича не ходить на пир. Друзья торопили выступить из Москвы. Но полководец не мог отказаться от участия в крестинах.

Народные сказания и песни описали убийство человека, на которого возлагала надежды Россия. Все знали, что ненависть бояр к воеводе была следствием его заслуг. Народ описал это в виде традиционных хвастливых речей на пиру. Одни бояре превозносили своё богатство, другие — силу. Воевода же сказал:

А вы глупый народ, неразумные,
А вы всё похваляетесь безделицей!
Я Скопин Михайло Васильевич,
Могу, князь, похвалить себя,
Что очистил царство Московское,
Великое государство Российское.
За это мне славу поют до веку
От старого до малого!

В жизни князь не любил хвастаться. В песне его речь была нужна, чтобы показать, что именно в нём боярам «за беду стало», почему они немедля «поддёрнули зелья лютого, подсыпали в стакан в мёды сладкие». Но подсыпать яду в чашу с хмельным мёдом было мало. Злодеям надо было заставить князя его выпить.

Князь, говорят в один голос сказания и песни, понимал, что его могут отравить. Он брал еду только с общего блюда и на пиру почти не пил. Боярин вообще не любил алкоголь:

А и не пил он зелена вина,
Только одно пиво пил и сладкий мёд, —

пели о Скопине в народе. За столом с боярами князь был особенно осторожен. Даже пиво и мёд он пил только налитый из общего сосуда. Злодеям нужен был человек, из рук которого Михаил Васильевич согласится принять приватный кубок.

Им стала кума Скопина, крестная мать княжича Воротынского, в честь которого шёл пир. Народные песни описывают её роль особенно ярко. Боярыня Екатерина Григорьевна была дочерью главного опричника, кровавого палача Малюты Скуратова. Имя Малюта и убийца стали в глазах народа синонимами, матери пугали им детей. Детство её прошло у трона Ивана Грозного во время опричной резни. Юность боярыня провела возле Бориса Годунова, замужем за которым была ее сестра Мария. При полном интриг дворе Василия Шуйского она чувствовала себя как рыба в воде. Муж её Дмитрий Шуйский был бездарным политиком и полководцем. Но он был родным братом старого царя, у которого не было детей.

Боярыня думала, что один шаг отделяет её от трона. Ещё немного — и она станет царицей. Но умри царь Василий сейчас, — войско и народ потребуют на царство Скопина-Шуйского! Боярыня считала, что князь и сам мечтает захватить престол. А убийство было при её воспитании обычным делом. Замыслила она преступление страшное: «Дьяволу потеха бесится, сатане невеста готовится», — пел народ о её пропащей душе. Но Шуйская о душе не думала. Она замышляла, как бы исхитриться и заставить Михаила Васильевича выпить отраву.

Народ в песнях описал тот смертный пир по-разному. Одни люди, собираясь долгими зимними вечерами у огня, пели, что злые бояре «поддёрнули зелья лютого, подсыпали в стакан в мёды сладкие». И дали тот стакан крестовой куме Екатерине Шуйской. Другие сказители сказывали, что сама кума:

Наливала чару зелена вина,
Подсыпала в чару зелья лютого,
Подносила чару куму крестовому.
А князь от вина отказывался;
Он сам не пил, а куму почтил.
Думал князь — она выпила,
А она в рукав вылила.

В старину женщины на пиру за столом не сидели. Хозяин приглашал хозяйку и своих дочерей в палату к дорогим гостям, чтобы те почтили самого дорогого гостя, выпили с ним и поцеловались. Пить женщина не должна была в открытую. Кума, но обычаю, прикрыла лицо широким рукавом парадной одежды, ферязи или опашня. В этот-то рукав боярыня и вылила отравленное вино, когда Михаил Васильевич, не выпив, вернул чару ей.

Но совсем отказаться выпить из рук кумы князь не мог. В песнях народ рассказывал, почему.

Дьявольским омрачением злодейница та, кума подкрестная,
Подносила чару пития куму подкрестному
И била челом — здоровала с крестником Алексеем Ивановичем.

Не мог Михаил Васильевич отказаться выпить за здравие крестного. Он отказался от вина — дескать, не пью, — так кума тут же налила ему отравленного мёда:

Брала она стакан мёду сладкого,
Подсыпала в стакан зелья лютого,
Подносила куму крестовому.
От мёду князь не отказывается,
Выпивает стакан мёду сладкого.
Как его тут резвы ноженьки подломились,
Его белые рученьки опустились.
А уж как брали его тут слуги верные,
Подхватили под белы рученьки,
Увозили князя к себе домой.

Покинуть пир до его окончания было большим нарушением обычая. Во всех песнях и сказаниях говорится, что «не дотировал Михаил Васильевич пира почестного и поехал к своей матушке княгине Елене Петровне». Мама очень удивилась этому, кинулась сына расспрашивать, не обидели ли его. Князь с трудом стоял на ногах, лицо его горело, очи помутились. «Дитя ты моё, чадо милое! — воскликнула его матушка, — Сколько ты по пирам не езжал, а таков ещё пьян не бывал!»

Ой ты гой еси, матушка моя родимая! —

отвечал Михаил Васильевич. —

Сколько я по пирам не езжал,
А таков ещё пьян не бывал.
Съела меня кума крестовая,
Дочь Малюты Скуратова!

Боярин упал на своё ложе. Внутренности его люто терзались, сердце заходилось. Он стал метаться в тоске, биться и стонать. Закричал, призывая отца духовного. Видя, что князь отравлен, зарыдали его жена и мать, за ними весь двор переполнился слезами и горестными криками. Делагарди поспешил к другу и привел к нему всех армейских докторов. Их усилия были напрасны: « Со двора доктора немецкие от князя шли, плача, как о государе своем». Михаил Васильевич исповедовался, принял причастие и умер к всенощной 23 апреля 1610 г., когда в храмах читали из жития Василия Великого и поминали двух святых воинов: Георгия Победоносца и воеводу Савву Стратилата. Народ плакал, видя в том знак: «потому что и сей был воин, и воевода, и стратилата.

При восходе солнца, когда весть разнеслась по Москве, плакало уже всё Московское государство. «Отшед от сего света, преставился князь Михаил Васильевич!» — объявляли в каждом храме. Войска, народ, даже матери с младенцами на руках стекались со слезами к боярскому двору. Толпа расступалась, пропуская на двор воевод, дворян и детей боярских, сотников и атаманов. Каждый со стенаниями припадал к одру почившего князя.

«О, господин и государь наш! — причитали храбрые воины и воеводы. — Отошёл от света сего, возлюбил ты небесному Царю воинствовать, а нас на кого оставил? И кто у нас грозно, предивно и храбро полки построит? И кому нас оставил служить, и у кого нам жалованья просить, и за кем нам радостно и весело на врагов ехать в сражении?

Ты не только, государь наш, подвигом своим врагов устрашал, — говорили дворяне и воеводы, — но и мыслью помыслишь на польских и литовских людей — и они от мысли твоей дальше бегут и страхом объемлются.

А ныне мы,- причитали воины,- как скоты бессловесные, овцы, не имеющие крепкого пастыря. У тебя, государя, в полках войска нашего и без казни страшно и грозно, а все радостны и веселы. И как ты, государь наш, в полках у нас поедешь, и мы, как на небесное солнце, на тебя насмотреться не можем!»

Воины горько плакали над тем, что потеряли. А ко двору Скопина-Шуйского всё шли и шли сановники, шли нищие и убогие вдовы, слепые и хромые, все со слезами и горьким воплем. Проститься с телом пришёл царь Василий с братьями, с ним патриарх Гермоген и весь Освященный собор.

Московские сановники не хотели пускать к телу Якова Понтусовича Делагарди, дескать, он не православный. Генерал страшно на них закричал: «Как меня не пустите своими очами видеть государя, кормильца моего?! Что это такое деется!» Его пустили проститься. Со двора Делагарди вышел, захлебываясь от слёз. «Московские люди, — кричал он, — не только на вашей Руси, но и в моей Немецкой земле никакой король не будет таким государем мне!»

По всей Москве искали, сняв с тела мерку, дубовую колоду, чтобы сделать князю, по обычаю, цельный гроб. Нигде не нашли колоды столь огромного размера. Думали сделать гроб каменный, но не нашли и камня столь великого. Тогда мастера собрали гроб из нескольких колод. В нём и понесли тело в Чудов монастырь в Кремле, чтобы оставить там до времени, когда можно будет отвезти прах князя в семейный склеп в Суздале.