Сергей Сергеев-Ценский - Искать, всегда искать ! (Преображение России - 16)

• Название: Искать, всегда искать ! (Преображение России - 16)
• Автор: Сергей Сергеев-Ценский
• Жанр: История

---

И Леня бьет в диван ножонками. Лицо у него краснеет, глаза горят.

- Что же, так тоже можно, - соглашается дядя Черный. - Бабушка козу спасать, а волки ее цоп - и съели. Дедушка бабушку спасать, а волки дедушку - цоп и съели...

- Не надо! - говорит Леня насупясь.

- Пожалуй, - смеется дядя Черный. - Пожалуй, и правда: не стоит... Со сказками у нас не выходит... Давай лучше картинки смотреть, - хочешь картинки?

Леня качает головой вбок:

- Нет... Сказку.

- Не знаю я никаких сказок, отстань.

- Про зайчика, - говорит уныло Леня.

- Зайчик... Зайчик один не может действовать. Его когда и жарят, так салом шпигуют... Еще кого-нибудь нужно... Лисичку?

- Лисичка, - соглашается Леня. - Хвост, такой хвост... большой.

Сияют глаза под темными ресницами.

- Ты, должно быть, заядлым охотником будешь, - любуется уже им дядя Черный и гладит по теплой шейке.

- У зайчика домик, - говорит Леня.

- Ага, домик... Домик так домик... Так вот, значит, у зайчика был домик... в лесу, конечно, где же больше? Домик... Зимой холодно, а в лесу дров много-много, - натопит печку, лежит, посвистывает.

- Так: тю-ю-ю, - пробует показать Леня.

- В этом духе. Значит, посвистывает да похрапывает... Ну, конечно, жена, зайчиха старая, и зайчатки маленькие, сколько там их полагается... штук восемь.

- Три, - говорит вдруг Леня.

- Нет, не три, а три, да три, да еще два...

- Много.

- Всегда у них так. Нуте-с, живут себе. Вдруг лисичка - тук-тук в окошко. "Кто там?" - "Лиса". - "Зачем пришла?" - "Погреться". - "Ну иди в избу". - Отворил зайчик двери, пришла лисичка, юлит хвостом, кланяется: "Ах, хорошо как, да тепло, да зайчатки хорошие!"

- Да, - говорит Леня.

Дяде Черному кажется, что он вспомнил какую-то старую сказку, и он продолжает уверенно:

- Вот лиса говорит: "Пусти, зайчик, на печку погреться". Зайчик говорит: "Лезь на печку". Лисичка греется, а зайчик, зайчиха, зайчатки - все на полу сбились. Сидели-сидели: "Давай ужинать будем". Вот зайчиха поставила бутылку молока, яички сварила, все как следует. Глядь, лисичка с печи лезет. "А я-то как же?" - "И ты садись". Вот лисичка села, яички все съела, молочко выпила, никому ничего не дала, платочком утерлась: "Здорово, - говорит. Почти что я теперь и сыта... Вот еще одного зайчонка съем и сыта буду". А зайчиха в слезы, а зайчик говорит: "Что ты, лисичка, какой в нем вкус: зайчонок маленький... Лучше я тебе еще молочка принесу". - "Ну, - говорит лисичка, - идите тогда вы все отсюда вон! От вас дух нехороший..." Зайчик просить, а лисичка ногами топает: "Уходите вон, а то съем". Зайчики обулись, оделись, ушки подвязали, пошли с богом по морозцу, согнулись, бедные, посинели... Пла-ачут-плачут...

- Не надо, - говорит Леня.

- Гм... Только было я разошелся, а ты: не надо.

Дядя Черный присмотрелся к Лене: ресницы у него были мокрые.

- Плакса ты, однако. Давай лучше картинки смотреть.

Леня сидит насупясь; болтает ножонками.

Дядя Черный смотрит на Леню и думает, что вот первый раз в жизни на таком маленьком лице он видит: осела тысячелетняя мысль.

В стареньком журнале, истерзанном и желтом, картинки то прожжены папиросами, то закапаны чернилами, но кое-что разобрать можно.

- Вот гулянье... извозчики едут, собачки бегут, - добросовестно объясняет дядя Черный. - А это девочка с книжками, учится... жжы-жук... ммы-коровка... Леня знает, а она нет... вот идет учиться... А это дяди яблоки собирают... сладкие-рассладкие... А вот речка.

- А лодочка? - живо спрашивает Леня.

- А лодочки нет. Вот беда: речка есть, а лодочки нет. Ну, сейчас будет.

Дядя Черный перевертывает несколько страниц и находит лодочку. Только это какая-то большая морская баржа; на палубе борьба: лежит, скорчившись для защиты, какой-то человек, а другой занес над ним ногу в толстом сапоге - вот прихлопнет.

- Вот тебе и лодочка, - видишь: один дядя лежит, а другой его сейчас ногой в живот - хлоп!

- Не надо! - говорит Леня.

Несколько времени он молчит, потом добавляет:

- Еще лодочку.

- Еще лодочек пока нет, а тут, смотри, парус. Видишь, парус! Вот так он надуется, - дядя Черный надувает щеки, - и плывет... как уточка. А тут два матросика... - Дядя Черный косится на Леню, улыбается и добавляет: - И вот один матросик другого повалил и сейчас, значит, ка-ак даст ему ногой в живот!

- Не надо, - укоризненно и удивленно смотрит Леня.

- Ну, хорошо, пойдем дальше... Вот, значит, свечка горит, дядя какой-то сидит, должно быть стихи пишет. Так. А вот шар воздушный... По воздуху летает... там... полетает-полетает и упадет... А вот на собачках едут... Видишь, как здорово. Дяди в салазках сидят.

- А Пушок?

- Вот мы и Пушка так же... мы и Пушка пристроим. Как зима, снег, сейчас мы Пушка запряжем... Но, Пушок! Но-но!

- Но-но! - повторяет Леня, смеется, хлопает ручонками по дивану.

"Я все-таки хороший воспитатель", - думает дядя Черный.

- А вот дяди дерутся, называется это - бокс. Видишь, как ловко. Вот этот дядя того в голову - рраз!

- Нет... - отворачивается Леня.

- Ничего не поделаешь... А теперь этот дядя того, - видишь... - дядя Черный приостанавливается, улыбается, едва сдерживая такой странный, молодой, беспричинный смех, и заканчивает быстро: - Ногой в живот - раз!

- Не надо! - говорит строго Леня.

- Чего не надо? - улыбается дядя Черный, охватив его руками.

- Не на-до ногой в живот!

- Почему не надо?

- Так.

- Ну, хорошо... Я, брат, не виноват, когда такие картинки... Ну, этих дядей мы пропустим.

- Лодочку, - опять говорит Леня.

- Лодочек тут нет пока. Должно быть, из тебя моряк выйдет... Лодочек нет, а вот горы... высокие-высоченные, а на них снег... Ладно... А вот мельница, муку мелет. А это мужичок в поле... Кашку варит.

- А у Лени есть.

- А у Лени есть кашка. Лене не нужно... Мужичок пускай себе варит, а у Лени есть... А вот... вот, братец мой, волчья яма называется... Это, видишь ли, колючая проволока, а тут солдаты идут...

- Бам-бам-бам, - подражает барабану Леня.

- Да-с... Солдатики идут, - ехидно тянет дядя Черный. - Идут-идут и вдруг в яму - бултых! А в яме кол... видишь вон - кол! А вот солдатик лежит... здесь у него кровь... Ага... А этот вон летит вниз, и сейчас кол ему в живот - рраз!..

Леня уже ничего не говорит. Он потихоньку соскальзывает с дивана и бежит по комнате, маленький, смешно действуя короткими ногами, коленками внутрь. Подбегает к двери, отворяет ее, пыхтя, и скрывается куда-то в другую комнату или на кухню, и дядя Черный широко улыбается ему вслед.

IV

С отцом Лени, художником, говорили о колорите Веласкеса и рисунке Рибейры; с матерью - о том, какая дура классная дама Шеева: на сороковом году - вы представьте! - проколола себе уши и надела серьги; и хоть бы серьги приличные, а то золото накладное, а бриллианты - никакой игры... вот дура!

Леня спал в это время.

Дядя Черный так привык уже к этим двум людям, что читал только их мысли и почти не замечал лиц. Это бывает, что глаз скользит по лицу, как по небу, не видя его, но привычно зная, что оно синее, или облачное, или в тучах. Только когда изменялся неожиданно и внезапно удар света, появлялось в лицах то мясное, что дяде Черному так хотелось забыть, когда он думал о человеке.

У художника бросалась вдруг в глаза круглая, кочколобая, стриженая, синяя от проседи голова, вздернутый нос и толстые темные волосы в усах, редких и обвисших, и в бороде, подстриженной в виде лопатки; но если бы были густые сумерки, он казался бы красавцем.

У нее лицо было белое, полное, краснощекое, с мужским уверенным лбом и с пенсне над зеленовато-серыми глазами, лукавыми, точь-в-точь такими же, как у Лени.

Хорошо было сидеть, пообедавши, за самоваром и слушать о законченности Рембрандта.

- Законченность Рембрандта, например, - это тонкое понимание: изучил и понял. А законченность его последователей - Бойля, Гальса, - эге, это уж вы нам очков не втирайте, - это манера, да-с.

Так все это было старо, но и старое становится юным, когда оно вдруг воскреснет и способно зажечь. Говорил он громко, сверкая добрейшими молодыми глазами, и она останавливала его:

- Что ты орешь? Тише ты: Леньку разбудишь.

И потом делала широкий жест, который шел к ее высокому телу и размашистой натуре ушкуйницы, и говорила:

- Сеньоры! Наплюйте на своих Рембрандтов, и какого хотите вы варенья? Есть вишневое, земляничное и - черт возьми - абрикосы из собственного сада... Только, если кричать будете, - выгоню вон.

Того, перед чем благоговел муж, она не выносила искренне и убежденно, но синее платье учительницы к ней шло.

Дядя Черный впитывал в себя знакомое, покойное: пятна и линии, округлость человеческих жестов и пухлую старость выбеленных мелом стен.

О Лене он сказал, конечно, так же, как и раньше: "Ничего, малец хороший", - но промолчал о своих сказках.

Часам к семи вечера проснулся Леня и тоже вошел - на руках у матери - в столовую, где уже зажгли лампу; был он теперь такой курносенький, беленький, жмурый, протирающий глаза кулачонками, мягкий и теплый от сна и улыбающийся ласково во весь свой галчиный рот.