Иржи Лангер - Девять врат. Таинства хасидов

• Название: Девять врат. Таинства хасидов
• Автор: Иржи Лангер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Религия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7516-0990-0, 978-5-9953-0133-2

Иржи Лангер (1894–1943), чешско-еврейский писатель и поэт, друг Франца Кафки и Макса Брода, прославился своими исследованиями учения галицийских хасидов. Писал на чешском и на иврите. Хасидские легенды сборника «Девять врат», увидевшего свет в 1937 году, пленяют читателя предельной искренностью, поэтичностью, влюбленностью автора в своих героев — раввинов и мудрецов, способных творить чудеса. Находясь с Господом в чрезвычайно близких отношениях, они позволяют себе быть с Ним накоротке, чуть ли не дерзить, и оттого иное чудо, совершаемое Богом, выглядит как оказанное соседу одолжение. Рассказы повествуют о хасидах, об этих особенных Божьих детях, которые благодаря своей безграничной набожности обладают редкими привилегиями — они могут через своих святых попросить у благосклонных Небес всего, что им необходимо для жизни. Однако жизнь эта такая скромная и их просьбы так соразмерны с этой жизнью, что они могли бы получить испрошенные дары и без всякого чуда.

---

Но прежде чем я расскажу вам кое-что об этом святом недотепе, прочту вам такое наставление.

Знайте: когда Господь Бог сотворил мир, все создания радовались. Радовались потому, что до тех пор, пока хасиды будут ими пользоваться, они Господа Бога восхвалять будут. Хлебушек хрустел от радости, ибо знал, что, пока мы есть его будем, Господа, царя всемогущего, славить будем за то, «что дает хлебу из земли взойти». Вино ликовало, что мы благословлять будем «Создателя за лозу виноградную», деревья радовались, что будем благодарить «Создателя за фрукты», овощи и травы радовались, что будем воспевать «Создателя всех плодов земляных». Козочки и коровки, барашки и агнцы плясали и прыгали, куры кудахтали, а утки крякали, охотясь за рыбками. Уже невмоготу было этим милым зверушкам дожидаться, когда же их мяско хасиды будут жарить и Господа Бога за то восхвалять. И вода смеялась, смеялась и водочка. Разве уже тогда не было им всем предназначено слышать, как мы говорим, стоя над ними: «Будь благословен Господь, Бог наш, царь Вселенной, словом которого стало все»? Ведь и пряности душистые знали, что, принюхиваясь к ним, мы будем благословлять Господа нашего за то, «что сотворил ароматы различные».

Да, все тогда радовалось, все ликовало, все смеялось — лишь один табак плакал.

— Господи всемогущий! — жалобно возопил табак, весь от слез промокший. — Господи всемогущий, за все благодарить будут Тебя хасиды и имя Твое до Небес возносить. Одному мне Ты не дал никакого благословения!

— Не плачь, дитя мое! — утешал его Отец наш небесный. — Вознагражу тебя за это богато. Знай, что ничем на свете люди не смогут ублаготворять друг друга так, как тобой.

И в самом деле! Ничем на свете мы не можем добиться такой признательности, и притом так легко и просто, как табаком. Это никогда не унизит нас, это нам почти ничего не стоит, и никто, кого мы одолжим табаком, не оскорбится и от стыда, что вынужден был принять это одолжение, не покраснеет. И все мы тут ровни: богатые и нищие, злые и добрые, скупые и щедрые.

Заходит сосед посидеть, а у вас в доме хоть шаром покати: ни ломтя хлеба, ни щепотки чаю, ни рюмки водки. И все-таки Господь Бог хочет, чтобы жест гостеприимства мы совершили так же красиво, как и наш татенька Авраам, который мог ради гостей зарезать теленка, в то время как наша маменька Сарра пекла пироги из ржаной муки. Да полноте, возможно ли это? Достает наш сосед трубку, вынимает из кармана кафтана мешочек с табаком, выколачивает трубку, набивает ее табаком и оглядывается по сторонам.

Мы видим, что сосед оглядывается, и понимаем…

И что мы делаем? Мы встаем, берем совок, разгребаем пепел в печи и вот уже несем гостю раскаленный уголек на совке.

Сосед, разумеется, не позволяет нам ему прислуживать. Он просто сидит и ждет, пока мы к нему подойдем. А уж коль мы рядом и уголек на совке, берет совок у нас из рук и сам прикуривает.

Сосед курит, курит, в свое удовольствие беседует с нами, а как беседа кончается, спокойно, с миром уходит.

Ну, дорого ли нам стоило наше гостеприимство?!

Ничего не стоило.

Причинило ли оно нам какой-нибудь вред?

Никакого.

И все-таки гостеприимный жест был сделан и заслуга немеркнущая обретена. Сосед доволен, довольны и мы.

И такие заслуги табак нам что ни день приумножает, причем в разных обстоятельствах.

Нет, у табака нет причины жаловаться.

Однажды во время утренней молитвы в Стрелиске Йиде-Герш захотел понюхать табаку. Он вынул свою пишке, то есть табакерку, открыл ее, снова закрыл и положил перед собой. Ибо она была пустая. В ней не было ни понюшки.

Аврум-Симхе из Галиги был человеком смышленым. Увидел, как Йиде-Герш открыл и снова закрыл свою пишке, — и все понял.

И что же сделал Аврум-Симхе? Он пошел и добрую половину табака из своей собственной пишке высыпал в пишке Йиде-Гершову.

Реб Иреле как раз молился перед алтарем. Но Йиде-Герш ни за что не хотел доброе дело Аврума-Симхе оставить без ответа.

И что же он сделал? Йиде-Герш вынул свой фчейле, то есть носовой платок, подошел к Авруму-Симхе и развернул фчейле прямо на его лице.

И то, что Аврум-Симхе из Галиги сквозь платок Йиде-Герша узрел, было чудо невиданное. Глядит Аврум-Симхе и глазам своим не верит! Пред алтарем стоит и молится не святой рабби Иреле, а огненный столб взвивается пред алтарем, и касается этот столб самого Неба. А по столбу лезут в Небо душечки. Сотни и сотни душечек. И все это души несчастных, умерших без всяких заслуг. Издалека слетелись они в Стрелиску. Бедняжки, совсем голенькие. И святой Иреличек омывает их слезами, одевает в белоснежные рубашонки и провожает дорогие душечки в вечное блаженство.

Видение длилось одно мгновение. Йиде-Герш снял платок с лица Аврума-Симхе — и не осталось ни огненного столба, ни душечек… Пред алтарем молился святой рабби Иреле, а вокруг одни обыкновенные хасиды. Дай им Бог долгой жизни и здоровья! И помоги нам Бог милостивый достигнуть совершенства еще при жизни и в этом воплощении, АМИНЬ!

Люблинский Провидец долго добивался, пока святой Стрелиский наконец согласился, чтобы Йиде-Герш стал раввином в Стрешине и оставил свое ремесло кошерака. К тому времени все души, воплощенные в скот и птицу, были уже спасены его кошерацким ножом.

Однажды в Стрелиску отправилось несколько хасидов. Во время шабеса, разумеется, нам возбраняется находиться в пути, и потому хасиды вынуждены были отмечать один шабес в Стрешине. И жалели, конечно, что в этот день они не смогут услышать толкование слова Господня из уст самого Иреличка. Однако то, что они услыхали от реб Йиде-Герша, было настолько глубоко и прекрасно, что в конце концов они даже порадовались, что этот шабес провели в Стрешине.

Когда же в воскресенье они попали в Стрелиску, естественно, первой их заботой было узнать, как вчера толковал Закон их святой рабби Иреле.

Чудо из чудес! Услышанное здесь было точь-в-точь тем же, что вчера слышали они в Стрешине из уст реб Йиде-Герша! И тогда хасиды спросили святого реб Иреле, по какой причине случилось такое удивительное сходство.

«А вот по какой, — сказал им святой Серафим. — Когда в субботу я слушал в Небе, как там толкуют слово Божие, со мной был Йиде-Герш. Он там тоже все выслушал и потом поведал все в Стрешине, тогда как я говорил это здесь, в Стрелиске. — И, смеясь, добавил: — Йиде-Герш кончит тем, что украдет у меня даже бельмо с моих глаз.»

Реб Иреле, конечно, не имел привычки слишком часто рассказывать хасидам о вещах, которые происходили на Небесах. Но однажды — случилось это в 21-й день месяца элула — он сказал: «У небесных врат заседает постоянный суд, который решает, принять или не принять души в Рай. Среди судей до последнего времени был один святой, умерший в стародавние времена и давно позабывший о свободах сего мира и о человеческой слабости. Поэтому он был судьей очень строгим и почти никого не хотел пускать в Рай. Сейчас он был отозван из этого суда и стал членом высшего судейского двора на Небесах. Его место в суде низшем теперь свободно…»

Через три дня реб Иреле скончался.

Его сын, реб Шлоймеле, должен был над свежей могилой прочесть сыновнюю молитву, кадиш, для вознесения души отца на Небо.

Но он произнес лишь первую фразу молитвы: «Да возвеличится и освятится великое Имя Его…»

Далее реб Шлоймеле не молился. Он сказал: «Ангел, как и мой отец, для своего вознесения в большем не нуждается».

Реб Гершеле из Зидачойва, услышав об этих словах Шлоймелевых, сказал: «Мало детей, которые так хорошо знают, что такое отец, как знает об этом реб Шлоймеле».

Реб Шлоймеле пережил своего святого отца лишь на три месяца. Когда перед его кончиной хасиды просили его не уходить от них, он ответил им: «Как можно жить дальше, когда у нас был такой татенька?!»

Стрелисчане осиротели.

Они мечтали найти другого святого, который заменил бы им их Иреличка. Но тщетно они блуждали по свету. Им нигде не нравилось.

Но в конце концов они вспомнили о реб Йиде-Герше из Стрешина. И хасиды стрелиские стали хасидами стрешинскими. Я никогда не забуду волшебства молитвенной мелодии стареньких хасидов стрешинских. До последних дней моих она будет звучать в моих ушах.

Со стрешинскими хасидами, произносящими святые слова молитвы, нельзя сравнить ни того, кто перебирает жемчуг, ни того, кто взвешивает золото. Медленно, неторопливо и тихо плывут эти сладкие слова, одухотворенные такой скромностью и любовью и такой щемящей тоской, что этого нельзя ни выразить, ни сравнить с чем-либо на свете.

Молитва стрелисчан бывала бурной и пламенной, как выкрик цыганской скрипки. Молитва стрешинцев — протяжная, нежная песня, приглушенная сурдиной глубокого смирения и преданности. Кто не слышал ее, тот не познал истинной веры.