Элигий Ставский - Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

• Название: Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая
• Автор: Элигий Ставский
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Проза
• Год: 1983

В книгу вошли три повести Э.Ставского: "Домой", "Все только начинается" и "Дорога вся белая". Статья "Рядом с героем автор" написана Г. Цуриковой.

---

Мы уходили из деревни утром, а возвращались уже в темноте. В полдень нам привозили обед: два больших черных котла, укутанных соломой. Мы тащили эти котлы на вершину и устраивались там на гладкой, открытой площадке. После обеда мы лежали и смотрели вниз. На земле было холодно, мы лежали на бревнах. Внизу была наша деревня, озера и еще другие озера, которых мы прежде не видели, потому что они были за горой. Было много воздуха, и где-то очень далеко он становился синим. Дни стояли ясные. Солнце припекало. Пахло смолой.

Утром, в четверг, к нашему дому подъехал грузовик. Шофер крикнул:

- Эй! Майские!

Ребята собирались, а я пошел на озеро. Яшка Вартонис дал мне блесну. Я не знал, как на нее ловить. Сел в лодку, отъехал немного от берега, бросал блесну в воду и вытаскивал. Слышно было, как загудел мотор, грузовик развернулся. Потом звук мотора пропал. Я поймал одного окуня. Снял его с крючка, он вырывался и трепетал в руке. Я опустил руку в воду и разжал пальцы. Он постоял секунду, а потом медленно исчез в глубине.

Женька Семенов тоже остался в деревне. Ему понравилась какая-то девушка. Я это знал, но он сказал:

- Люблю природу. Вот честное слово! Ты тоже?

- Я тоже, — ответил я.

Утром мы лежали и слушали Красную площадь и Дворцовую площадь. Наш дом был очень большой, пустой и тихий. Из приемника неслись марши и голоса тысяч людей. Там было весело. Веселей, чем всегда. Я заставлял себя ни о чем не думать. Кто-то оставил на подоконнике круглое зеркальце. От него на потолок падал зайчик. Я смотрел на этот зайчик. Потом сказал Женьке:

- Ну, пойдем хоть куда-нибудь. Нас ведь куда-то приглашали.

- Поспим лучше, — сказал Женька. — Чего тебе?

Я вышел на крыльцо, сел на ступеньку. Все небо вокруг было жарким и чистым. Несколько кур бродило по двору лениво и осторожно. Из-под изгороди вылез петух. Марши доносились и сюда. Солнце било прямо в глаза.

Вечером мы с Женькой пошли в клуб. От Женьки пахло духами. В руке у него была стопка пластинок.

- Кое-что еще есть, — сказал он. — Уберег от пиратов. Опять будешь кидаться?

В клубе было тесно. Танцевали под гармошку и под радиолу. Я встал у дверей и разглядывал всех, кто проходил мимо. Прислушивался к словам и следил за взглядами и улыбками. Мне хотелось отгадывать настоящий смысл слов и улыбок.

Женька куда-то пропал. Раз или два я видел его возле сцены. Потом он пришел со своей девушкой. Она была маленькая, и. щеки у нее были такие же красные, как у Женьки. Она смотрела на Женьку влюбленными глазами. Женька подмигнул мне.

- Почему вы не танцуете? — спросила она меня.

- Я не умею.

- Вам не нравятся наши девушки?

- Нет, они мне нравятся, — сказал я. — Мне нравятся все девушки. Вроде вальс. Пойдемте?

Я подал ей руку, она посмотрела на Женьку, и мы закружились. Я толкался еще больше, чем все остальные. И мы вертелись так, что все перед глазами мелькало и расплывалось.

- Так нельзя, — сказала она.

- Почему?

- У меня все идет в голове.

- Я так и хочу.

- Зачем? — Она засмеялась.

Мы наступали друг другу на ноги.

- Вы очень веселый.

Мы станцевали фокстрот и еще что-то. Женька не выдержал.

- Следующий танец мой, — сказал он и показал на пластинку. — Сейчас я запущу свои.

Парень в украинской рубахе отплясывал на сцене. Женька тоже взобрался на сцену. Нагнулся и что-то зашептал гармонисту. Стало тихо. Послышалось шипение. Потом раздался грохот, ритмичный и нарастающий. Это был электроорган. Середина комнаты начала пустеть. Несколько пар осталось. Но у них ничего не выходило. Они сбивались и смотрели на динамик. Гармонист сидел, наклонив голову набок. Музыка была какая-то нелепая и ненужная в этом клубе. Женька смотрел на меня. Я пожал плечами. И почему-то мне стало совсем тоскливо. Пластинку сняли.

Я пробрался к двери и побрел к озеру. Спускался вниз по узкой песчаной тропинке. Она петляла и лишь в самом конце, неожиданно обрываясь, падала так круто, что можно было только сбежать. Желтая круглая птичка раскачивалась на лозе. Я подошел ближе, она не испугалась. Я прошел рядом, она пищала так же громко и беззаботно. Я сел на край лодки. Вода была тихая, удивительно чистая, ласковая и синяя. Плеснула какая-то рыба. Пронеслись две утки и опустились в камыши. Солнце садилось, но все еще грело. Было так, словно ничего больше на свете не существовало. Существовала только эта старая лодка, тот далекий берег с высокими соснами, те камыши, серые, высохшие, и бескрайнее небо. На озере было хорошо.

До экзаменов оставалось три недели, но я не мог заниматься. Ребята вернулись и целыми вечерами говорили о футболе. Садились в кружок и «болели». «Адмиралтейцу» светило. «Зениту» не светило. В «Адмиралтейце» порядок. В «Зените» одни сапоги.

Я решил переехать. Собирал книги и бросал их в чемодан. В луче солнца прыгали пылинки. Ребята чертили турнирную таблицу. Яшка Вартонис молча наблюдал за мной. Я сложил все, он подошел.

- Ты чего это?

Я показал на книги и на ребят.

- Договорился напротив. Через дорогу. Где зеленое крыльцо.

- Единоличником будешь? Ты, Кочин, смотри!

- А что?

- Мы тут не дачники. Ясно?

Я промолчал.

В доме напротив жил бригадир. Мне отвели отдельную комнату, маленькую, светлую, оклеенную голубыми обоями, всю завешанную фотографиями. Окно выходило в сад. Две яблони стояли совсем рядом. Но двери в комнате не было. Вместо двери висела пестрая ситцевая занавеска.

- Мы уже седьмой год здесь живем, — сказала хозяйка. — Вы-то сами с какой стороны?

- Ленинградский.

Она сняла горшки с цветами, и я разложил на подоконнике свои книги.

- А мы и до войны здесь. Мы здешние.

Она была чуть сгорбленная, чистенькая, с косой, уложенной витками на голове, и, когда говорила, становилась совсем близко, качалась вверх-вниз и смотрела на меня так, словно всегда знала.

- Здесь и сад свой, — сказала она. — Рыба есть. В лес пойдешь, ягодку в рот положишь.

- Озеро хорошее.

- У нас и лодочка есть. Вы не стесняйтесь. Стенка здесь теплая от печки. Посидеть если.

Она поправила половики и ушла. Я открыл окно. За деревьями синело озеро и виднелась яма, из которой мы доставали камни. Я подумал, что живу в этой деревне уже очень давно и, кажется, жил всегда. Где-то рядом загрохотала телега. Потом долго скрипело и визжало колесо, размеренно и тоскливо. Я немного почитал. Было уютно в этой маленькой тихой комнате.

Когда стемнело, пришел бригадир.

- Ну, как тут устроился? — спросил он.

Я знал его. Мы ходили к нему за досками, когда строили тачечную дорогу. Он сел, поправил очки и сразу же сказал, что через несколько лет этот колхоз будет самый богатый во всем районе.

- Коров сколько, видел? Земля подходящая.

Я сказал, что колхоз хороший.

Мы поговорили еще немного, и он ушел. Я снова открыл книгу. Но она так и осталась на той же странице. Я не прочел ни одной строчки.

В этом доме по вечерам собиралось полдеревни. Приходили один за другим и не расходились до поздней ночи. Кто-то жаловался на тракториста, тракторист жаловался на трактор, кто-то спрашивал насчет семян. Начинали вполголоса, а потом кричали. Я смотрел в книгу, смотрел в окно. Я узнал, что трактор нельзя по грязи выводить в поле и что самая доходная утка - пекинская. Отдельная комната мне не помогала. Надо было что-то делать. Я решил уходить за озеро. На другом берегу нашел заброшенный сарай, пустой и наполовину разобранный. Нарубил сучьев, набросал в угол и там занимался. Я читал много, выбирал самое трудное и чувствовал, что запоминаю все как-то необыкновенно легко и сразу. Но в сарае было холодно. После праздника погода испортилась, почти каждый день лил дождь.

Один раз, когда я вернулся с озера, хозяйка остановила меня на кухне. Почему-то не было света. На столе горела керосиновая лампа. Я повесил плащ возле печки, чтобы он подсох.

- Не перестает, — сказала хозяйка. — Конца не видно.

- В апреле было теплее.

- Вы больше не ходите. Застудитесь. Я их теперь выгонять буду. Совсем помешались.

- Нет, мне и так хорошо.

- Прокурено все. Я вам щей налью.

Зажегся свет. Она приставила ладонь к лампе и дунула.

- Вот собрались все и пошли куда-то. Теперь и не знаю, когда придет. А осенью еще хуже. — Она достала из духовки кастрюлю.

Я откинул занавеску и вошел в комнату. На столе была целая тарелка яиц и большой глиняный кувшин с молоком.

Я не стал отказываться от щей. Тарелка со щами дымилась. Щи были вкусные и горячие. Я ел, хозяйка сидела со мной рядом.

- В городе-то щи не так, верно, варят?

- У вас вкуснее.

- Я еще подолью.

- Спасибо. Больше не надо.

- Родные-то есть? Или один?

- Мать. На Украине.

- А невеста?

- Нет, — сказал я. — Вот сюда приехал искать. Здесь у вас много.

Было еще не поздно. Хозяйка постукивала на кухне посудой. Я перелистывал тетради. Сидел и вслушивался в однообразный и бесконечный стук ходиков, смотрел на стену и на фотографии. Потом встал, погасил свет и распахнул окно. Две маленькие яблоньки выглядели одинокими и сиротливыми. Наверное, дождь шел везде - и здесь, и в Ленинграде. Я снова включил свет. Почему-то было тяжело сидеть в темноте и слушать монотонный шум ливня. Что-то безнадежное, равнодушное и невозвратимое было в этом шуме. С подоконника капала вода. Черный ручеек полз дальше и дальше. Я закрыл окно и лег. Хотел заснуть, чтобы не слышать, как шумит дождь. Но не мог. Всю ночь было холодно. Я подумал, что простудился и заболеваю.