Андрей Сердюк - Вложения Второго Порядка

• Название: Вложения Второго Порядка
• Автор: Андрей Сердюк
• Жанр: Научная Фантастика

---

-- Ёп, да что там найти! Тут бы кровное получить, - вскинулся второй мужик. Слышь, мне Сан Саныч апрель-то всё путём закрыл, я ещё и за Митьку два раза выходил, так он сказал, что оплатит, мол, не волновайся. Я и не жужу, прихожу сегодня в кассу со всеми вместе, чин чинорём, в очереди оттолкался, голову в окошко сую, а в ведомости напротив меня нуль. Голяк! Маринка-кассирша меня посылает... в бухгалтерию. Я туда, что ж вы курвы делаете, говорю. А? А эти, мамзели пахучие, бумажками пошелестели, говорят, что бухгалтер Адинэс, видите ли, ошибся у них. Я говорю: давайте мне этого Адинэса сюда, буду ему нюх чистить. А бабы ржать начали, коровы...

-- А потому что евреи кругом сидят, - заявил третий мужик, потом подумал и добавил: - И татары... ещё.

И понеслось! Оторвались мужики на инородцах. А Зотов слушал их и думу думал.

О том думал, что если бы можно было сделать так, - если был бы такой волшебный способ, - чтобы к энергии, которую затрачивают иные на разоблачение несуществующего в природе мирового заговора, присовокупить солидные средства, которые тратят участники этого заговора на дезавуированние предположений о его существовании, да направить все эти чудовищные денежно-энергетические ресурсы на обустройство какой-нибудь барахтающейся в неудачах страны, то великая бы ей приключилась от этого польза.

Трамвай тем временем вразвалочку добрался до какой-то остановки. В вагон вошла юная, очень красивая девушка в мокром купальнике. Мужики замолчали, студентики хихикнули, а бабка, проявляя релятивистский ко всему подход, заявила: "Конец света". И как в воду глядела.

Трамвай только тронулся и сразу умер. Душа его - электроток, издав затухающий, прощальный, звук, устремилась вЫсоко высОко высакО. "Уздец, приехали", - проконстатировал очевидный факт кто-то из пролетариев. Бивис и Бадхет - дебильно загоготали, и один другому: "Тут, значит, свет погас. Она сунулась и - гы-гы! - ой, что это? Конец, Света, - говорю. Гы-гы! Ну, тут точно конец света настал! Гы-гы! Прикольно, да?"

Нет, господа, Конец Света отменяется. Вместо него сегодня дискотека. Так что, все на склад - отоваривать талоны на семечки!

Зотов знал, что над каждой трамвайной дверью есть такая специальная эрогенная точка. Был у него такой опыт. Только нажми вот здесь и свободен. Сказано сделано. Система выпустила пневму, двери распахнулись, - он вышел вон.

И пошёл по плитам, между рельсами туда, куда надо. Ведь между рельсами шагай - не заплутаешь. Иди себе и иди. Он и пошёл. Да только тут...

46.

Истерично взвизгнули чьи-то тормоза. Запахло жжёной резиной. Грязные брызги рваным павлиньим хвостом лизнули туфли.

Зотов ничего этого не заметил, - да хоть бы рядом бомбу взорвали, он бы всё равно ничего не заметил, - его взгляд прилип к висячим на столбе квадратным уличным часам, точность хода которых... точность хода... точность... не было никакой точности, потому что не было никакого хода! Потому-то его взгляд и застыл, замер остекленевший, загипнотизированный взгляд, как замерла, чуть подражав, минутная стрелка.

Взбунтовавшееся Время перестало питать собой Вечность. Время больше не хотело бегать по чёрному квадрату часов. Почему-то больше не хотело оно - неуловимое вышагивать по квадрату.

Умерло уставшее Время, но, правда, не надолго - навсегда...

Уже почти час никто не стрелял, никаких событий не происходило, - и времени нечем было питать себя.

Прощайте...

Но нет, нет, нет! - Оно воскресло, реанимированное никуда не девшимся Пространством, и... и...ну!.. и - пошло, пошло, пошло по кругу!

Стрелка сорвалась, стрелка рванулась, стряхнув с себя Гарольда Ллойда, дав отмашку чему-то совершенно новому. Абсолютно новому, но, будьте уверены, - всё тому же.

Зотов огляделся по сторонам и искренне удивился обыденности окружающей обстановки в этот (без всякого сомнения) Торжественный Миг Повторного Начала Великого (не смотря ни на что) Пути.

И подумал: "Странное это место, какое-то".

Только это, - ни какое не это место было, а, представьте себе, То Самое...

А Зотов, не осознавая этого, прислушался к чему-то и вдруг рассмеялся, бормоча: "Умерло уставшее Время, но, правда, не надолго - навсегда... - ну, блин, он и пишет! Ну кто же так, ё-моё, пишет!"

И заржал взахлёб.

Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал.

Зотов испуганно обернулся на шум, и не заметил, как вляпался в разлитый растяпой Аннушкой йогурт. Нога неудержимо, как по льду, поехала по мутно-серой луже, другую ногу подбросило, и Зотова выбросило с рельс.

Стараясь за что-то ухватиться, Зотов упал навзничь, несильно ударившись головой об асфальт, и успел увидеть в высоте, но справа или слева - он уже не сообразил, - позлащённую луну, на фоне огромного круга которой летел стариквелосипедист.

Он хотел подтянуть ноги к животу, но не успел. Трамвай накрыл их. И к пивному киоску на той стороне выбросило два цилиндрических предмета.

Это были отрезанные ноги Зотова.

Ну, что, Зотов, - как теперь поползёшь на вокзал?

Да нет, конечно, ничего подобного не произошло. Просто автор на Зотова обиделся, за его неуместный смех обиделся, жеребячий и пустой. И тоже поюморил. Шутканул. По чёрному.

А на самом деле ничего такого страшного не было.

Только плиты выродились в шпалы...

47.

Всем романтикам, нечуждым вечернего эдвенчера, то есть живущим вне расписаний, хорошо известно, прекрасно известно, до мозолей известно, что хождении по вяленым спинам индифферентных шпал - крайне утомительное и архи не импозантное занятие. Почему? Докладываем: потому что испокон мохнатых веков вредители-шпалоукладчики расстояние между двумя соседними шпалами рядили чуть короче общечеловеческого неспешного шага, а расстояние через шпалу - чуть длиннее того шага, который отмеряет человек, идущий как хозяин, скажем так, необъятной родины своей.

Вот так.

Приходится либо прыгать, словно жаба по болоту - с кочки на кочку, либо убого семенить, что, вероятно, со стороны ещё прикольней - этакий бредовый клоун бродячего цирка бредёт по ночному Бродвею, Чарли Чаплин недоделанный!

И пусть бы простил шпалоукладочный бог эту неумную месть шпалоукладчиков всем прошлым, нынешним и будущим топтателям шпал, если бы не вот ещё какое обстоятельство: вначале добротные, крепкие, хорошо пропитанные смолой шпалы вдруг стали какими-то ненадежно трухлявыми, и Зотов, чертыхаясь, то и дело проламывал их прогнившую древесину; да и подружка-луна, которая до этого весело бежала в накат по отполированным рельсам, всё чаще и чаще стала спотыкаться об ржавые пятна на стальных перилах.

Зотову надоело.

Зотов остановился.

Зотов разул глаза и огляделся.

Луна высветила отгадку: трамвайное полотно, которое прежде мирно тянулось, пересыпанное серым щебнем, промеж городского асфальта, оказалось поднятым на высокую насыпь и превратилось в старую заброшенную железную дорогу, по обеим сторонам которой, открылась Зотову пустынная, бесплодная равнина, щедро покрытая слоем лёгкой на подъём пыли и усеянная грубыми камнями, никогда не знавшими ласки морского прибоя.

Вот так вот: паровозная двухколейка... равнина... камни... пыль...

Правда, кое-где в эту пыль были воткнуты вверх щетиной пучки серо-жёлтого сухого безлистого кустарника, усыпанного откровенными шипами. Да ещё: пейзаж местами украшен был огромными - в четыре (а то и выше!) человеческий роста кактусами-кривляками. Уроды уродами, но на их колючках-дрючках обворожительно красиво висели шары - звёзды.

Зотова пробил озноб.

Si, como no?

Да, да - оно: к арматурной сетке, сплетённой из линий, проведённых от звезды к звезде, присобачена была эта мексиканская сельва-мечта, - эта песчанно-бежевая муть, наполненная горькими песнями, слетевшими с высохших губ давно сожжённых трав, - эта ночь-тоска, цвета подлого шороха-предателя, отражённого в осколке из-под джозе куэрво, - эта колкая невидаль, чьи не целованные трещины омыты слезами мескалевого червя, настоянными на палёной шерсти тенеоборотня...

Madre de Dios!

Por que?

Por que?

Зотов хотел развернуться и убежать.

И бежал бы, если бы не удержало его идейно невыдержанное небо - родное небо.

Небо родины...

Из-под этого-то неба уже не убежать.

Да и зачем бежать, когда на небе такие звёзды? К чему, амиго, бежать тебе... как раз сейчас... бежать от себя...

Смотри!

Справа, метрах в ста от дороги, начиналась и тянулась вдоль неё, почти параллельно, до самого горизонта, точнее - до широкой тёмной полосы, где всё сливалось воедино, невысокая каменная гряда. И там, внизу, в тени первых её камней-истуканов, Зотов увидел тревожные всполохи сиротливо дрожащего в этом безлюдье огня.

Нет, не просто огня (сам по себе огонь неинформативен), - но огня костра. Как речь, которая всегда содержит нечто и всегда обращена к кому-то, что бы там не говорил Сорокин, так и костёр - требует ответа.