Андрей Сердюк - Вложения Второго Порядка

• Название: Вложения Второго Порядка
• Автор: Андрей Сердюк
• Жанр: Научная Фантастика

---

Я Всадника слышал,

Съезжавшего молча с холма.

Сияла луна - он был её выше.

И ночь была страха полна.

Его шлем был серебрен,

Мертвецки был бледен Гость,

И лошадь его была

Бледна как слоновая кость.

-- Что вы, Дима, сказали? - неожиданно спросила Ирина, (он, оказывается, произнёс эти чужие стихотворные строки вслух и, видимо, достаточно громко).

-- Луна, говорю, - ответил Зотов, обнаружив себя стоящим перед окном, за которым уже плескалась и куражилась очередная майская ночь.

-- Тусклая она у нас, - заметила Ирина.

-- Как-то не обращал внимания, - удивился Зотов.

-- Потому что - алюминиевая.

-- Что, - не серебряная?

-- Может где-то и серебряная, может где-то стальная, а у нас - алюминиевая.

-- Почему это?

-- Такова специализация региона.

-- Понятно... А я читал, что все луны делаются в Гамбурге хромым бочаром - и там было написано, что делаются прескверно... Ирина... Ира, давно хотел у вас... у тебя спросить, почему... Вот ты местную фронду возглавляешь, с губернатором в контрах, а с этим его Клешнёвым у себя на дне рождения... Принимала его... любезничала. Не пойму - зачем?

-- Ах, милый, Дима, - наивная душа! Да потому что... вот займёшься ты, Дима, не дай Бог, бизнесом, заработаешь свой первый миллион и обнаружишь вдруг, что совершенно спокойно общаешься с теми людьми, к которым, при других обстоятельствах, никогда и близко не подошёл бы...

-- Во, значит, как...

-- Дима, я вот что... Дима, а может, вы останетесь у нас? Что-нибудь для вас придумаем. Вы такой правильный... настоящий... такой... такой надёжный...

-- Да нет, я не могу. Меня мама ждёт, друзья - ответил он не очень уверенно и вдруг понял, что она плачет. - Ира, ты что?

Он подошел к ней, приобнял за плечи и начал что-то неумело нашёптывать. А она уткнулась в его плечо и заревела - уже в голос.

Всё правильно. Женщина плачет - мужчина женщину утешает. Всё правильно. А как же иначе? Так и должно быть. Так что - всё правильно...

Просто, считал Зотов женщин такими же людьми, как и мы. Они чувствовали это. И тянулись.

А что тут такого?

37.

Нет, он с ней не спал.

38.

Он напоил её молоком тёплым, - с мёдом; слова нашёл нужные, убаюкал, усыпил. И это - всё.

Ирина прямо там, на том диванчике, и уснула, свернувшись калачиком. Зотов раздобыл где-то шерстяной плед, укрыл её. Постоял рядом. Спит.

Они были ровесниками. Но она была старше его на целую смерть...

Зотов сходил на кухню, соорудил себе двойную "Окровавленную Машку", отломил буржуйской колбасы и - ваше здоровье!

Спать решил на балконе, в знакомом кресле, под звёздами и под верблюжьим одеялом.

Ночь оказалась темнее своего названье.

И последним, что случилось с ним той ночью - было всплытие из глубин заминированной памяти старого стихотворения времён юношеского пубертатного томления, и вытекающего из него байрогамлетизма:

Мы о многом промолчали

И не ведали - о чём.

Нет восторга. Нет печали.

Что ж, сначала всё начнём.

Божий раб. Рабыня божья.

Что сулит злосчастный Рок?

Между правдою и ложью

Только эта пара строк.

Лес растёт. Дорога вьётся.

Стих ложится на листок.

Ночь не спит. Вино не пьётся.

Дуло тычется в висок.

Ты сама себе пророчишь,

Иль печалишься о ком?

Иль кого увидеть хочешь

За распахнутым окном?

Окна б ты позакрывала,

Моя девица-краса

Вороньё уже склевало

Его мёртвые глаза.

И всё.

Нет, ещё было: "не помню, - свет на кухне выключил или нет?"

И ещё грустные глаза того улыбающегося парня с фотографии на стене, которому всегда

будет тридцать... ведь воскресать возможно только в тридцать три.

И всё.

И всё было ясно ему сегодня, потому что...

Потому что - не нужны никому эти чёртовы вопросы на эти чёртовы ответы.

Потому что - незачем постоянно доставать друг друга достоевскими вопросами.

Потому что - ни к чему нам - не наше это дело! - разбирать на шестерёнки и пружинки

механизма мирозданья.

Потому что - нечего постоянно ныть - всё, мол, не то: Цель - не та, Путь - не тот. Пережёванные переживания... Фигня это всё! Нет за ними ничего, кроме пустой холодной лавочки имени Толстого на последней его железнодорожной станции...

А человечку всего-то и нужно - кого-то любить и чтоб его кто-то любил - живой и тёплый.

Записывайте, я повторю: всего-то и нужно человеку - любить кого-то и быть любимым.

И всё.

Теперь точно - всё.

Уснул.

39.

Встал он утром омерзительно поздно.

Была у него такая привычка. С тех пор, как перепутали его в роддоме, и забрали вместо настоящего Димы Зотова. Много баловали. Жалели чужого. Всё от этого... И армия потом не справилась, не сумела порок исправить. Двадцать четыре призыва дневальных с ним мучились, поднимая на смену.

Но вот что удивляло - почти никуда не опаздывал.

А сегодня, впрочем, ещё и дополнительное обстоятельство: при переходе из реальности в реальность кто-то в серебряном плаще буднично, но безапелляционно потребовал пароль. И пока припомнил...

На кухонном столе нашёл он золотой ключ, железнодорожный билет, кредитную карточку и записку:

"Дима, вещи у начальника вокзала, он предупреждён. На карточке гонорар за помощь - 5 т. у.е. Код ты знаешь. Квартирой пользуйся, - это ключ от верхнего замка, нижний заблокирован. Спасибо за всё. И.Т."

Всё предельно ясно.

Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю...

Да только было у него в этом городе ещё одно дельце. Он достал из кармана визитку Карбасова, прочитал адрес его конторы и вызвал таксо по телефону.

40.

Зотов прошёл в просторное помещение, где было много воздуха и избыточного пространства, но не было окон, а обстановка была по-спартански скудной.

За последние дни он уже устал удивляться, поэтому стоящая на белом кубе посреди офисного зала каменная богиня Гуйму не впечатлила, хотя из-за потока света, падающего на неё сверху столбом, смотрелось она, конечно, магически. Но, правда, одно престранное обстоятельство всё же Зотова умилило: на её левом крыле был наклеен крестом медицинский пластырь.

Но да ладно - тук-тук-тук - кто-кто в теремочке живёт?

За обычным компьютерным столиком, расположенном у стены с права от входа, сидел удивительно прикинутый юноша - имелась на нём какая-то экзотическая тюрко-язычная кацавейка, а на голове плотно сидела обшитая мехом островерхая малахайка, с пришпандоренным к ней волчьим хвостом.

Всё это смотрелось на нём эффектно, благодаря контрасту с его европейской мордашкой и узкими модными очками на веснушчатом носу.

Юноша быстро ткнул "паркером" в направлении плетёного кресла-качалки и стеклянного журнального столика. Этот его жест в сторону эклектичной пары дачного и офисного Зотов понял как предложение чего-то подождать.

Юноша не стал контролировать, принял ли предложение гость, поскольку был весьма и весьма занят.

Там, где у нормальных людей располагается компьютер, у него на столе размещалось несуразная конструкция: в стальной хайтек квадратной рамы закреплена была медная (а может быть, и бронзовая, но по виду - очень старинная) фигура змеи, извернувшейся в страстном желании цапнуть себя за кончик хвоста.

Сделать мазохистский укус мешал гадюке стеклянный шар, зависший между её хвостом и пастью.

Шар парил в воздухе - вопреки Ньютону - сам по себе и, при этом (что удивляло уже меньше), вращался.

Основное свойство стекла, за которое мы его собственно и ценим, позволяло видеть, что сфера заполнена некоторым количеством белых и чёрных шариков, которые время от времени вываливались из него в известном только им самим (да ещё, конечно, - иррациональному Случаю) порядке.

Выскакивали они через предусмотрительно сделанное внизу шара отверстие прямо в пасть змеи и проходили, весело постукивая, по всему её нутру. И пройдя полный круг, точнёхенько попадали в дырку, сделанную в стеклянной сфере и на северном её полюсе.

На каком принципе работал этот генератор случайностей, было не ясно, но пищеварительный цикл земноводного выглядел натурально, тем более, что кусок змеиного тела, в нижней его части, - ровно на семь диаметров перевариваемых шариков - был с фронтальной стороны аккуратным образом вырезан, и их движение в различных последовательностях было наглядным.

Не вызывало сомнения, что чередование этих чёрно-белых комбинаций и было предметом пристального интереса юноши.

Вся это конструкция представляла, без всякого сомнения, некий вид логической машины из ряда тех, которые, по мнению Великого Слепого, в качестве инструмента философских исследований являются нелепостью, и годятся лишь в качестве инструмента сугубо поэтического творчества.

Н-да...

Через некоторое время, необходимое на то, чтобы оно прошло, вращение шара прервалось, а вместе с ним и звуковой зуд, который был неслышен, пока существовал, и обнаружил своё существование, лишь прекратившись.