Андрей Сердюк - Вложения Второго Порядка

• Название: Вложения Второго Порядка
• Автор: Андрей Сердюк
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Плевать... Мне теперь всё равно. Передай папику и прощай, - Паша бросил ствол на сиденье, вылез из джипа, и зашагал в обратную сторону.

- Так суками нас делает раздумье, и так решимости природный цвет хиреет под налётом мысли бледным, и начинанья, взнёсшиеся круто, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия. Да к чёрту! - кинул ему в спину Жека и резко газанул.

Машина послушно рванула на запах города.

14.

Зотову снился Великий Писатель Земли Русской.

Писатель сидел, склонившись в сопящем молчании над чистым листом бумаги, за широким столом из морёного беловежского дуба. Его седовласая борода окладистой ниагарой пушисто падала под стол.

Вэпэзээр время от времени опускал левую руку вниз, оттягивал бороду и оголял гладко выбритый вялый подбородок. Затем, в глубокой задумчивости своей, не замечая присутствия постороннего, отпускал он бороду на волю, и та с тугим шлепком возвращалась на место. "На резинке от трусов", - догадался Зотов.

Писатель вдруг, медленно с трудом подняв свою тяжёлую, наполненную плодами многолетних раздумий, голову, остановил на незваном посетителе проницательный свой взор и хорошо поставленным гулким баритоном спросил:

- Чего тебе, мой друг?

- Автограф, если можно, - подрастерявшись, ляпнул Зотов первое, пришедшее на ум.

- Можно, - ответствовал добрый Писатель.

И обмакнул перо в чернила. Несколькими быстрыми штрихами на упомянутом чистом листе нарисовал он дверь, а на двери табличку, и ужо на ней - поставил подпись хитрым ажурным вензельком. Зотов с благодарностью, подобострастием и почтением принял протянутый ему лист. И тут же взглянул на рисунок. Не удержался.

Рассматривая его, моргнул. И этого пустячка оказалось достаточно, чтобы очутиться в двухмерном пространстве хорошо выбеленного, пахнущего хлоркою листа перед нарисованной писателем дверью.

Не устояв перед мощной волной любопытства, Зотов толкнул её. Она со скрипом приоткрылась. За дверью оказалась кабинет, всё пространство которого занимал широкий дубовый стол. За столом, склонившись над чистым листом, сидел Великий Писатель Земли Русской.

- Чего тебе ещё, друг мой? - спросил Писатель.

- Давно хотел спросить: чему нас может научить литература? - на этот раз нашёлся Зотов.

- Не может ни чему, - ответствовал Писатель.

- Но как же так?!

- Что, друг, тебя смущает?

- Но разве книги не должны учить?

- Послушай, милый юноша, когда-то, - когда светило ярче солнце, - на свете жило племя мудрецов. В причины явного и скрытого они имели доступ, благодаря могучему пытливому уму. И, исчерпав действительность событий и предметов, предначертали Путь Свершений для будущих неведомых племён. Всю мудрость конвертировали в Книгу, где будничными ясными словами потомкам рассказали обо Всём. Но высказанная мысль правдивой быть не может. Слова теряют суть, а Книга смысл. И, обратившись к Ней, мы видим фигу, и тени толкователей Её, давно погибших в бесконечных смутах. Над Памятью владычествует Время. И в том безрадостный Истории итог... Там, под обложкой, милый юноша, лишь буквы...

- Зачем же книги пишут?

- По меньшей мере, это ритуал, традиция и дань Великомудрым, по большей жажда заработать денег. Ведь книга, не являясь ни водой, ни хлебом, не может утолить ни голода, ни жажды, а потому - есть роскошь. Излишество! А за излишества здесь принято платить. Чего лукавствовать, - писатель суть стяжатель.

- Не более?

- Не более того.

- Но есть же те, кого смущает дух, кто мечется и пишет не за ради монеты звонкой?

- Да, есть такие, кто пишет не за деньги, - за желанье хоть на мгновение, но избранным прослыть. Так разве же Тщеславие не входит во мрачный свод Грехов? Семи Грехов, семи падений смертных? Конечно, входит. В облике Гордыни. По мне, Тщеславие премного хуже обыкновенной жадности людской. Писатель элитарный помещает книгу в дурацкий Пантеон Понтов. И книга обращается в божка уродливого в Храме Крутизны. А это есть Добро? Вот то-то. Литература по сему - базар, а если нет, то - Ярмарка. Тщеславья. Нет, если уж писать, - писать за деньги! И чтоб их было больше, должно книге понятней быть для большего количества людей. Текст должен быть таков, чтоб мысли совпадали с суждением читателя его. Такое совпаденье вводит в паренье ум, в блаженство самомненье и душу заливает Дух елеем. Читатель начинает ощущать себя частицей Целого, вибрировать с Единым. И благодарностям его тогда не счесть числа... И в этом кайф, а...

- Выходит так - великой будет книга, в которой все листы пусты, где авторской нет строчки ни единой, где всякий может написать своё? Такую книгу мог бы написать и... я?

- Ты прав, конечно, друг. Ведь Пустота есть то, что жаждет наполненья, а, став наполненным, стремится к пустоте. И этот Путь имеет имя - Вечность. Иди, пиши. Когда напишешь, обложку фолианта под золото покрась.

- Зачем?

- Так будет круче.

Зотов проснулся ровно за полчаса до "собаки" в полном здравии под идеально расставленными звёздами.

Язык тёр наждачкой нёбо - рта небо.

Страдающие бессонницей комары организованными эскадрильями заходили со стороны поросшего рогозом берега. Лягушек-перехватчиков на этом направленье явно не хватало...

Лунный свет, с трудом продираясь сквозь дрожащие ветки деревьев, устало падал мозаичными пятнами на влажную траву.

А плеск воды тревожил и манил на стремнину, как если бы ... Это что там такое?

Чёрт возьми, возле дома кто-то нахальничал! И явно кто-то чужой.

Ну-ка, ну-ка, как оно там, у предземшара-то было: "Усадьба ночью, чингисхань!"

- Стой! Стрелять буду! - хоть суховато-хрипло, но в соответствии с уставом проорал Зотов, выпрыгнув с ружьём из катера.

- Кто орёт? - полюбопытствовал наглец.

- Твой самый страшный сон! Ужас, летящий на крыльях ночи!

В ответ раздался выстрел, - пуля вошла в обшивку катера, бездумно испортив дорогостоящую вещь.

Нехило!

Вечер переставал быть томным.

Зотов, блякнув, залёг - очко-то не железное! - и выстрелил в луну. Пуля пробила её круг где-то на двенадцати.

Вражина ответил дважды. Зотов нанёс симметричный удар, взяв теперь чуть ниже, боясь, при этом, зацепить один из спутников нашей космической группировки. Хоп! Хоп! Хоп! Без свинга нет джаза! Ружьё дружески и ободряюще похлопывало прикладом по плечу. Здорово! Романтика боя, язык батарей! Только в рёбра больно упёрлась какая-то коряга. Откатился, - папа Карло учил, что воевать нужно с комфортом. В корягу угадила пуля. Ах, так! Ну, бля, сейчас я вам!

И в этот момент, - как всегда до потешного некстати, - закончились патроны. За ними нужно было, совершив хитроумное телодвижение, нырнуть в катер. Кто бы прикрыл? И тут - слава яйцам! - от забора заухало тульское ружьишко. Знать, дядя Миша подоспел. Один с бодуна, другой - старик. А ведь скажут потом, что нас было четверо!

А теперь - соло!

Зотов, совершив прыжок Цухахары, перевалился за борт, нашарил в кармане куртки коробку с патронами, быстро снарядился и - не отдадим не пяди родных Фолклендских островов! - продолжил, уже не вылезая из катера.

Бесцельный перекрёстный огонь вели они с дядей Мишей до тех пор, пока не услышали шума - погнали наши городских! - отъезжающей машины.

Противник позорно спасся бегством.

Похоже, счёт встречи: по нулям.

Майор Зотов, стрельбу закончив (оружие разряжено и поставлено на предохранитель), возбуждённо продекламировал хайку, которым гордился:

хрустнула ветка

трясогузка вспорхнула

и вновь тишина

- Дмитрий, - живой? Ты как там? - озаботился, вылезая из подзаборных кустов, старик.

- Протрезвел, дядь Миш.

- А у меня, Дима, не поверишь, встал.

- Что - встал?

- Неудобно сказать-то, келдырь у меня встал, уж года три как того... ни того.

- Поздравляю... стало быть, боец ты ещё, дядь Миш... Войско польско не сгинело! - подбодрил Зотов старика.

Да только, что там не говори, а всё это было положительно отрицательно... Он же уже закопал портянки войны, чёрт возьми!

А тут вновь - по ленд-лизу два смысла с оказией...

Нет, нет, не пугайся мой читатель, - это Зотов где-то чем-то как-то проинтуичил, - то, что сейчас здесь произошло, произошло из-за того, что обзавёлся он не своими связями.

Вот кисть-аллюзия и не в ту тушь слазила. И что там не рисуй теперь, а вокруг... а вокруг...

А вокруг - Азия...

15.

Утром, в ожидании приезда Ирины, (а дядя Миша прозвонил о нападении Виталию сразу же), Зотов баловал себя вишнёвым йогуртом, тупо уставившись в экран телевизора, где мирно протекающий эфир утреннего канала периодически взрывался предвыборной рекламой.

Вот и сейчас некто Деборов (псевдоним что ли? или партийная кличка?), максимально используя бесплатно предоставленное время, излагал свою выстраданную программу.

Так энергично и напористо излагал, что впору было стенографировать за ним, и издавать сей манифест отдельной брошюрой под пошлым, но маркетингово точным, названием "My Struggle". Нет, вы только послушайте, что выплёскивал этот розовый поросёнок Деборов по утру на ещё не проснувшегося избирателя: