Стефан Андерс - Избранные новеллы

• Название: Избранные новеллы
• Автор: Стефан Андерс
• Издательство: Гнозис, Дом интеллектуальной книги
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7333-0013-2

Новеллы, вошедшие в сборник известного немецкого писателя Стефана Андерса (1906–1970), разнообразны по своему содержания — от религиозно-философских до психологически-бытовых; они повествуют о человеческих судьбах с позиции верности и предательства. На русском языке публикуются впервые.

---

Я вскочил, я хотел швырнуть ему в лицо свое возмущение, но не нашел подходящих слов, да и голос мой мне вдруг отказал. А вот выражение его лица, пока я стоял перед ним в бессловесном возбуждении, стало спокойнее, я бы даже сказал, почти снова стало приветливым. И тут ко мне вернулся дар речи, и я заговорил:

— Эту легенду об олене-рогоносце — я хотел сказать: венценосце — Маура нашла где-то в другом месте, не у меня. Я тебя не обманываю, обманывать человека в твоем теперешнем состоянии было бы…

— Интересно, чем это было бы?

Хадрах медленно подошел к столу и оперся обеими руками о столешницу. Он плотно стиснул губы, отчего верхняя губа придала его лицу отчасти довольное, отчасти ехидное выражение.

— Это было бы преступлением, — докончил я.

— Ну, тогда признавайся, на эту мысль навела меня твоя оговорка насчет рогоносца: месяца два назад, когда я был в Гонконге, когда Маура хотела уйти от меня, у тебя с ней что-нибудь было? Ты понял, о чем я?

Я стоял, чуть наклонясь над столом. Его взгляд, все более яростный, прижимал меня к стене. Я сел, посмотрел на свои руки и наконец утвердительно кивнул.

— Вот видишь, — услышал я у себя над головой, и его словно подбитый ватой голос звучал со зловещим спокойствием, — так я и думал. Хотя Маура притворялась лучше, чем ты. Что мне прикажете теперь с вами делать? Поднять вас обоих на мои хоть и с опозданием, но недурно отросшие рога? Здесь, — и он схватился за ствол своей винтовки, — я бы сумел это сделать безо всякого. Тебя — сейчас же, завтра утром — ее. А в промежутке я бы еще раз выспался здесь наверху, хорошо выспался, у меня есть отличное снотворное. Но поступи я так, вы бы все заверещали, как они всякий раз верещат от возмущения: убийца! Так что этого я делать не стану. Да и к чему? Узнать! Себя! Друг друга!

Он отвернулся с тихим смешком. Я слышал, как громыхают его шаги по паркету. Он скрылся за столбом, прошел на кухню, я слышал, как он разговаривает с фрау Тейс. Потом он вернулся и проследовал в телефонную кабинку. Не проведя там и полминуты, вышел снова и совершенно спокойным голосом окликнул:

— Фрау Тейс, подите-ка сюда!

Точно таким же голосом он вызвал и шофера.

— Ну так вот, — сказал он тоном холодного приказа, — сейчас я пойду. Месяц, должно быть, скоро выглянет, а вдобавок у меня хороший фонарь. — Он ощупал карман пиджака и кивнул утвердительно. После чего подробно и обстоятельно начал внушать нам, что никто из нас ему на ближайший час не нужен. А если он задержится, можно ужинать, не дожидаясь его. Я встал, протиснулся между скамьей и столом и медленно подошел к нему. Тут Хадрах возвысил голос. — А теперь слушайте, — сказал он, — вся эта история никого из вас не касается. Все вы, стоящие здесь, ничего об этом не знали. Да я и сам еще не знаю, как оно все сложится. А вам было известно лишь то, что я по доброй охотничьей традиции собирался принести оленю последний кусок. И никого из вас я с собой не брал, никого. Потому что при таком деле мне никто и не нужен.

Он повернулся и открыл входную дверь. Я тихо подошел к нему, и мы остановились примерно в полушаге от дома. И тут прямо у нас над головой взволнованно щебетнула ласточка. Хадрах вздрогнул и поднял глаза к красным балкам на выдвинутом вперед фронтоне. «Как темно, да и то сказать — на дворе уже август», — пробормотал он. Я положил руку ему на плечо и прошептал: «Позволь мне идти с тобой, я тревожусь за тебя».

Тут Хадрах отскочил на несколько шагов, словно я угрожал ему, дал ружью соскользнуть с плеча прямо в руки и прохрипел:

— Не подходи ко мне близко! Я не знаю тебя! Я и вообще никого больше не знаю! Вот! А кто не оставит меня в покое, с тем я посчитаюсь, я его просто подстрелю, любого, и можешь спокойно объявить меня сумасшедшим!

— А завтра? — закричал я, словно желая его разбудить. Перед моим взором встала Маура и все гости. И голос у меня отнюдь не свидетельствовал о великой отваге, но я был исполнен решимости. — Ты же видишь, наступает ночь! А нам нужно еще сегодня вечером вернуться домой. Тебе надо выспаться. Да и Маура — она будет с ума сходить от страха и не сможет заснуть, а завтра ты опоздаешь и будешь усталый донельзя.

Хадрах по-прежнему держал ружье наизготовку.

— Завтра? Кто это там толкует про завтра? А может, я намерен поступить, как мой лучший друг, как старательный, таинственный, самоотверженно работающий ночи напролет Малёк? — Хадрах коротко хохотнул и откинул голову. — Да, да, Петер, я поступлю точно как ты — и как мои дети: я просто-напросто не явлюсь на торжество! Тогда Маура будет стоять завтра в десять, когда открывается колбасный рынок, будет, значит, стоять, хорошо будет стоять, хозяйка замка, и будет тосковать по мне, на сей раз вполне искренне, могу тебя заверить, так еще ни одна женщина не тосковала по своему мужу. А когда я не появлюсь, она начнет названивать по телефону — двадцать раз, тридцать раз, сорок раз, сто раз! У нее даже палец заболит от набора цифр, и голос обесцветится от многократного повторения одной и той же лжи. Интересно, какую отговорку она придумает? Может, что юбиляра просто похитили? — Тут он снова закинул ружье за спину и без тени грусти или разочарования сказал: — Это ж надо, какой итог после тридцати лет каторги, почти после двадцати пяти лет брака, после… короче, пока! И повторяю: пусть за мной никто не идет, никто! Исключений я больше не стану делать ни для кого.

С этими словами он отвернулся от меня и обошел вокруг дома, потом пошел вниз по дороге, ведущей на уже стемневший участок. Луна до сих пор не взошла.

Несколько мгновений провожая глазами уходящего, я размышлял, пьян он или нет. Сказать было трудно, во всяком случае, по его манере разговаривать ничего нельзя было определить. И то, что он вдруг так разговорился, тоже не могло служить доказательством, ибо Хадрах при всем своем умении ожесточенно молчать, порой даже и безо всякой выпивки начинал говорить без удержу и часами разливался перед своими слушателями. Знаком известного опьянения послужил быстрый и непредсказуемый переход его чувств с «холодно» на «тепло». Но если он пьян, значит, и к его угрозам следует относиться вполне серьезно.

Я вернулся в холл. Коричневатая стройная фаянсовая кружка все еще стояла на столе между обеих рюмок. А если Сильверберг со своей стороны тоже пропустил несколько рюмок… Я поспешил к телефону! Но трубка не лежала на рычаге, она лежала возле аппарата, и у нее был такой маленький хвостик. Я испуганно вскочил: провод был перерезан. Все, что я ни предпринимал потом, происходило, как мне кажется, под воздействием некоего внутреннего принуждения. Я выбежал из дома. Луна поднялась на ширину одной ладони над верхушками елей. Я открыл тяжелые бревенчатые ворота и пробежал вдоль палисадника, потом вдоль забора из проволочной сетки, покуда передо мной не блеснула в лунном свете медная дощечка: Сильверберг! Я поискал кнопку звонка, но не нашел, и тогда я просто перелез через ворота — они состояли из стальной рамы, на которую была натянута проволочная сетка, побежал дальше по извилистой дорожке. Дорожка была в образцовом порядке, я мог не опасаться, что споткнусь и упаду на бегу. Наконец я добежал до бревенчатого дома, позвонил, закричал, подождал, постучал, позвонил, снова закричал. И тут произошло то, что я счел поначалу вмешательством небес. В черной входной двери возникла поначалу четырехугольная светлая плоскость — окошечко, перед окошечком — решеточка — клетка — потому что сбоку подскочило нечто похожее на толстый, черный, взъерошенный комок перьев в зарешеченном световом квадрате. Лишь потом я сообразил, что это такое: это была просто-напросто старая негритянка, которая стояла по ту сторону двери и выглядывала наружу с таким же выражением, с каким я смотрел внутрь. Оба мы были изумлены до чрезвычайности. На какое-то мгновение я вообще перестал соображать, где я нахожусь. Негритянка же ужасно вращала глазами, от страха, надо полагать, пока не узнала, что привело меня сюда в такой поздний час. По-немецки она почти ничего не понимала, а ее ответы на английском я понял сперва лишь из ее отрицательных и указующих внутрь дома жестов. Из моих десятикратно повторенных вопросов и ее терпеливо повторяемых ответов я понял следующее: мистер Сильверберг еще до обеда покинул дом и на несколько дней вернулся в город, к делам — да, да, еще до обеда, часов примерно в одиннадцать. А примерно с час назад раздался телефонный звонок, она сняла трубку, села, но не могла понять ни единого слова, ни единого… А от голоса в трубке ей стало страшно, объясняла она мне, такой громовой голос…

Я засмеялся, пожелал старухе доброй ночи, извинился за столь позднее вторжение и пообещал в самое ближайшее время позвонить господину Сильвербергу и все ему объяснить, после чего еще раз пожелал ей доброй ночи. Я чувствовал себя как мальчишка, который вопреки всем ожиданиям благополучно сдал серьезный экзамен. По дороге к воротам я буквально приплясывал. Тогда не далее чем через час — так я прикидывал — мы можем выехать домой, в Хемхесберг. Ну а потом что? Я видел перед собой Мауру и испытывал страх при мысли остаться наедине с ними обоими.