Стефан Андерс - Избранные новеллы

• Название: Избранные новеллы
• Автор: Стефан Андерс
• Издательство: Гнозис, Дом интеллектуальной книги
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7333-0013-2

Новеллы, вошедшие в сборник известного немецкого писателя Стефана Андерса (1906–1970), разнообразны по своему содержания — от религиозно-философских до психологически-бытовых; они повествуют о человеческих судьбах с позиции верности и предательства. На русском языке публикуются впервые.

---

Аня уронила руку с прижатым к лицу носовым платком, капли воды сверкнули как слезы на ее застывших от ужаса щеках. И вдруг, словно боясь упасть, она простерла руки перед собой и опустилась в траву, которая росла подле родника в тени орехового дерева, и закрыла глаза. Крепкий, горьковатый запах дерева и сырой земли, таковы были единственные и последние ощущения, связывавшие ее с землей, — и боль в икрах, боль в ступнях, и приятный нажим древесного корня между ее лопатками. И словно погружаясь в сон, она пролепетала:

— Ах так — ну да — ну понятно — но я до того устала — спать — спать — дай мне поспать…

И минуты не прошло, как Нарни услышал ее дыхание, вздымавшееся и опадавшее в спокойных, чуть закругленных движениях сна.

Он подошел поближе к невысокой ограде, за которой гора круто обрывалась вниз. В серо-зеленой мерцающей глубине лежали кусты, и побеги, и травы, растоптанные и прижатые к земле солнцем, — все равно как блевотина у черной дичи, подумал он, но тотчас испуганно призадумался над своим сравнением. Это что же такое — блевотина, лежбище кабанов? Уж коли так, тогда и солнце — свинья, свинья из света. Найдется ли кто другой, кому так же обрыдло это вечное, неумолимое сияние?.. Он усмехнулся с горечью, вообразив, как отреагировала бы на такие слова Мария Ассунта… Зато вот Плотин — он взглянул на спящую девушку — ее утомленные, словно отлитые из бронзы члены как бы погрузились в землю, ее загорелое лицо с широко расставленными, а теперь закрытыми глазами казалось неживым. Зеленая, трепещущая от нарастания жары тень каштана связывала воедино и ее лицо, и известняк, и колодезную трубу, и траву.

Нарни вздохнул, оглянулся с потерянным видом по сторонам, подошел наконец к маленькому кипарису, который увидел лишь теперь. Молодое деревцо пробивалось из каменистой расселины к свету. На нижней развилке дерева, примерно в полуметре от земли, Нарни обнаружил кусок известняка с кулак величиной. Он хотел играючи поднять его, но камень был крепко зажат между обоими стволами. Лишь теперь он понял: не зверь и не человек положили камень в эту развилку, нет, это само растущее дерево подхватило его и подняло на высоту. Узкое, с правильными чертами лицо Нарни исказила злобная усмешка: вот оно как бывает! Ни о чем не подозревающий камень вообще ничего не заметил, а когда наконец спохватился, было уже слишком поздно.

С кряхтением опустился Нарни в траву возле Ани, в тень. И вспомнил, как почти десять лет назад стоял на этом же месте, когда монтировали насос, дело было за несколько дней до того, как его призвали в армию, он уже носил форму берсальера — тридцать пять лет было тогда этому самоуверенному, безупречному, общительному мужичку, целых тридцать пять — и до ужаса наивен! Когда бы кто-нибудь уже тогда разъял его будущее как можжевеловый куст и явил взгляду эту живую картину: фигура спящей девушки, подле нее мужчина в полотняной кепке и с седыми волосами — когда бы ему объяснили: вот перед вами маркиз Нарни, который боится идти домой с ней, со своей возлюбленной, интересно, что бы он тогда ответил этому пророку?

Во рту у него все еще сохранялся вкус известковой воды, воды, которую они пьют и наверху, в замке. Вот он и снова, дым над крышами Катени суль Монте, и облако — то знамя, а то колонна над замком — старомодный, выложенный плитами очаг под гигантским темным колпаком камина, медная посуда на стенах, в подвале возле кухни — колодец, ведро которого с лязгом уходит в глубины подземелья. Он слышит, как поскрипывают балки, видит дубовый ворот, заглаженный тормозящими руками служанок, и ведро у стен цистерны, слышит, как оно звякает, — нет, он поднимает голову, это слышен дребезжащий колокол Катени. Но ведь время полуденной молитвы давно миновало?! Значит, праздник? Ну да, конечно, Вознесение Девы Марии — вечеря!.. Вот почему на улице было так много людей из Катени. Верно, патер зван в замок к обеду — у нее сегодня именины, у маркизы Марии Ассунты… Конечно же, монсеньор зван к трапезе — а может, и ее епископствующий брат пожаловал ради такого случая — может, и сама Мария Ассунта в строгой черной одежде сидит за экспрессо и рассуждает о приятии Марии на небесех. Либо отстаивает перед духовенством свой излюбленный тезис о том, что дворяне, ну и, само собой, священнослужители займут в раю места, отделенные от простого народа, «Quartieri alti»[28], как она это называет.

Взгляд Нарни, словно утомясь, то и дело соскальзывал с замка на спящую девушку. Да, маленький Антей, кипарис растет, а тебя передвигают — безвольно и бесплатно — а ты, Мария Ассунта, ты выучишь своих сыновей полнейшему самообладанию, свободному волеизъявлению истинной аристократии, божественной свободе передвижения истинно духовного человека! — но ты не знаешь — не ведаешь, Мария Ассунта, нет, Мария Ассунта, во всех твоих всевозможных корсетах ты так никогда и не узнала, например, сколько силы таится в таком медленно и тихо растущем дереве. Ты только взгляни, Мария Ассунта, вот как оно все получается… А потому отведи наконец взгляд твоих благочестивых глаз хищной птицы от этой девушки! Разве она виновата в том, что так красива? Кстати, ее зовут Аня, нашу… нашу новую бонну. Дети должны выучить немецкий язык. Аня и сама еще дитя, она умеет ладить с детьми. Ах да, совсем забыл тебе сказать: это некоторым образом наша родственница, она — приемная дочь старого Майдингера. Понятно?

Плечи Нарни вздрогнули от судорожного, беззвучного смеха. Вот так, имея своим спутником Плотина, чьи ласковые и сильные руки часто закрывали его глаза перед ужасным зрелищем и, нажав на радужку, зажигали звездопад внутреннего мира, вот так удалось ему пройти сквозь ужасы войны и плена, пока не настал день, когда перед ним возник его друг Данте и пригласил в свой джип, чтобы отвезти домой. И тогда — лишь тогда оно и началось, вмешательство в его жизнь, в его свободу, тут они напали на его след, хоть он и мнил, что уже прошел через зловонные, горящие бездны, прошел целым и невредимым, наделенный сердцем, которое сам полагал упорядоченным и спокойным.

Прежде чем отправиться домой, он хотел вместе со своим другом Данте навестить брата своей матери, которого знал лишь очень бегло. Дядюшка Майдингер дважды побывал у них в Катени, и Нарни заметил в себе известную симпатию к этому краснощекому, жизнерадостному и образованному человеку. И вот перед ними стоял красивый фахверковый дом дядюшки, западня. Уже через пять минут друг Данте прошептал на ухо, как ему видится этот полуразрушенный бомбой дом. Западня — и он не поддался ни на какие уговоры, не пожелал провести в нем хотя бы одну ночь. С каким психологическим сочувствием, как снисходительно пытался он понять своего дважды засыпанного друга — после чего объяснил обеим дамам, матери и дочери, поспешный отъезд друга. А потом эта улыбочка белокурой, светлокожей, несколько пышноватой дамы неполных сорока лет, когда она услышала от него слово «западня». И поманила его пальцем, увлекла за собой по старинной резной лестнице в зальце, где бомба сорвала заднюю стену, — теперь ее кое-как заколотили досками. Друг Данте не стал даже и входить в эту комнату, он лишь снаружи поглядел на треснувшие стропила и сказал: «западня». Квадратная комната была богато отделана, по внешнему краю потолка проходила лепнина в виде фруктовой гирлянды. Картина маслом, ранее закрепленная в раме и покрывавшая собой весь потолок, теперь, изорванная ударной волной, клочьями свисала вниз, а часть полотна так и оставалась на прежнем месте. В предвечернем свете, пробивавшемся сквозь прибитые вместо стены доски и закрытые ставни, Нарни увидел, что на свисающих клочьях полотна были изображены танцующие нагие женщины. А оставшийся на прежнем месте клок изображал краснощекого Силена, тоже нагого, привязанного к дереву и разинувшего рот в необъятной усмешке. Поначалу Нарни решил было, будто задувающий сквозь щели мягкий летний ветерок заставляет плясать нарисованную плоть, потом же заметил, — бросив несколько удивленных и даже испуганных взглядов по сторонам, — что это приплясывают концы балок, торчащие над пустотой по другую сторону дощатой загородки. Но когда он начал водить глазами по сторонам, отыскивая причину этой пляски — ибо погода стояла тихая, дом лежал среди лугов и никаких машин поблизости не было, — то увидел у себя за спиной эту посмеивающуюся лишь уголками глаз женщину: ритмически сгибая и выпрямляя колени, она раскачивала наполовину разрушенный войной каркас зала, и эти ее пружинистые движения передавались свисающим с потолка изображениям женских тел. И слегка отвернув лицо, которое тяжело ему улыбалось, она спросила, не находит ли он, что «западня» эта весьма устойчива?

Вместо ответа он нагнулся и начал рассматривать поврежденный во многих местах паркет. Он спросил у нее, сподобился ли старый Майдингер увидеть все эти разрушения. Она лишь помотала головой. И ни на йоту не изменив ради ответа подбитое смехом выражение своего лица, она поведала ему о последних неделях «дядюшки», который умер у нее на руках, после того как он, в свой восемьдесят один год, вечером выкушал целого индюка и «вылакал» под индюка бутылку бургундского — она запамятовала марку, — именно это или сходное, донельзя пошлое слово употребила она для своего рассказа, дабы объяснить причину смерти старика. А когда он полюбопытствовал, как же она ему позволила подобную невоздержность, рассказчица захохотала во все горло: плохо же он знал своего старого дядюшку, тот и не такое себе позволял… И снова, полуотвернув лицо, он бросила ему такой же взгляд из уголков глаз, покачала плечами, посмеялась. Да, западня и впрямь была вполне устойчивая, ибо — чего Нарни при всем желании не мог понять — она неудержимо влекла его к себе, эта белокурая ведьма. Ей удалось — он не понимал когда — ухватить какую-то ниточку его существа, теперь ей оставалось только двигать пальчиком, наматывая и накручивая, после чего он — до чего ж подходящий и до чего ж страшный образ — он позволял обводить себя вокруг пальца — все равно как дядя, который, оказывается, тоже умер у нее на руках, возможно, в тот самый вечер, когда она торжественно отмечала со стариком официальное оформление его последней воли — отмечала наедине — да, у нее красивые руки…