Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 14. Терранская Империя

• Название: Миры Пола Андерсона. Т. 14. Терранская Империя
• Автор: Пол Андерсон
• Издательство: Рига: Полярис, 1997. — 351 с.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-88132-261-4

Цикл произведений, описывающих взлет и падение могучей Терранской Империи, открывают остросюжетные приключенческие романы «Дети ветра» и «Мичман Флэндри».

---

Они все-таки добились своего. Все-таки добились.

Разговор, конечно, еще не окончен. Впереди бездна всяких придирок и мелочей. Но это уже неважно. Авалон останется ифрийским — останется свободным.

«Сейчас заору от радости. Нет, не сейчас — слишком устал. Может, потом».

Главное его счастье, тихое и глубокое, заключается в том, что сегодня можно будет пойти домой — к Ровене.

Глава 19

Не было никаких внезапных прозрений, драматических сцен и прощений. Но был один час, который Аринниан всегда будет вспоминать.

Работа у отца перестала отнимать у него все время Он получил возможность вернуться к своим занятиям. И решил, что нет ничего непрактичнее практической деятельности, если она направлена не туда, куда надо. Табита согласилась с ним Она сама подала в отставку с действительной службы. Вскоре, однако, ей пришлось вернуться на свой остров и заняться делами — хотя бы ради семьи своего компаньона. А он все еще был привязан к Грею.

Он позвонил Эйат, которая снимала в городе комнату— Не хочешь ли покататься на лодке?

— Да, — ответила она каждым перышком.

Погода не совсем благоприятствовала прогулке. Когда они вышли из залива, пошел дождь. В борт хлестали оливковые волны. С пасмурного неба били длинные копья, колющие кожу и выбивающие фонтанчики из воды.

— Пойдем дальше или вернемся? — спросил он.

— Пойдем дальше. — Она смотрела на берег, чуть видный за кормой. В море не было никого, пусто было и в воздухе. — Такое одиночество, такой покой.

Аринниан кивнул. Он был раздет, и чистая влага копилась у него в волосах, стекая потом по телу.

Она глядела на него через кокпит с крыши каюты.

— Ты хотел мне что-то сказать, — сказала она мимикой, добавив в помощь пару слов.

— Да. — Румпель трепетал у него в руке. — Прошлой ночью, перед ее отъездом… — На планха говорить больше ничего не требовалось.

— Небесный мой друг, — выдохнула она. — Я так рада за тебя, так рада. — Она протянула к нему крылья, вздрогнула и убрала их.

— Это навсегда, — с торжественной дрожью в голосе произнес он.

— Я никого бы так не желала для тебя, как Грилл. — Эйат присмотрелась к нему. — Но тебя что-то беспокоит.

Он закусил губу. Эйат ждала.

— Скажи, — вымолвил он наконец, опустив глаза, — ты видела нас со стороны. Как по-твоему — стою ли я ее?

Она ответила не сразу. Не услышав «да, конечно», которого ожидал, Аринниан испуганно взглянул на нее, но не осмелился прервать молчания. Волны гремели, и смеялся дождь. Наконец она сказала:

— По-моему, она обязательно добьется того, чтобы ты стоил.

Он проглотил пилюлю. Эйат начала извиняться, но как-то нерешительно.

— Я давно уже чувствовала, — сказала она, — что тебе нужен кто-то вроде Грилл, чтобы ты понял: то, что плохо для моего народа, хорошо для твоего… в этом смысл и цель вашей жизни.

Он собрался с духом и сказал:

— Да, я знал это — в теории. Табита предстала передо мной как блистательный факт. Раньше я ревновал. Да и сейчас ревную, а может, буду ревновать до самой смерти, не в силах себя побороть. Но она стоит того — стоит всего на свете. Я наконец-то понял, Эйат, сестренка, что она — не ты, а ты — не она, и хорошо, что вы обе такие, какие есть.

— Она подарила тебе мудрость. — Эйат съежилась под дождем.

Аринниан воскликнул, видя ее печаль:

— Позволь мне передать этот дар тебе. То, что случилось с тобой…

Она растерянно взглянула на него.

— Разве это хуже того, что случилось с ней? И я не прошу пожалеть меня (человеческое слово), сам виноват, но думаю, что мне пришлось еще тяжелее, чем вам обеим, когда я воображал, что телесная любовь грязна, что она в корне отличается от той любви, которую я питаю к тебе, Эйат. Теперь нам надо помочь друг другу. Я хочу, чтобы ты разделяла мои надежды.

Она спрыгнула вниз, приковыляла к нему, обняла его крыльями и положила голову ему на плечо, шепча что-то. Капли дождя сверкали в ее гребне, словно бриллианты короны.

Договор был подписан во Флервиле, в конце зимы. Церемония была самой скромной, и ифрийские делегаты почти сразу же отправились домой.

— Не слишком разгневанные, — заверил Экрем Саракоглу Луизу Кахаль, которая отклонила его приглашение присутствовать. — Они, в общем, философски отнеслись к своей потере. Но было не слишком-то удобно настаивать, чтобы они проделали весь наш ритуал. — Он достал сигарету. — Я и сам, откровенно говоря, рад, что все уже позади.

Собственно говоря, он просто выступил по телевизору и уклонился от дальнейших торжеств. Во Флервиле немыслимо было отметить конец враждебных действий без медленных шествий и благотворительных молебнов.

Но все это происходило вчера. На сегодня мягкая погода сохранилась, и Луиза пришла к нему на обед. Отец, сказала она, не очень хорошо себя чувствует — и это, несмотря на симпатию и уважение, которые Саракоглу питал к адмиралу, не слишком его расстроило.

Они гуляли вдвоем по саду, как в былые времена. По обе стороны расчищенных дорожек снег лежал на клумбе, на кустах и деревьях, на гребне стены — еще белый, хотя таяние уже началось и кое-где под сугробами журчала и позванивала вода. Все цветы зимовали в доме, и в саду пахло только влагой, а небо было окрашено в ровный сизый цвет. Стояла тишина, только гравий скрипел под ногами.

— Кроме того, — продолжил губернатор, — было большим облегчением увидеть, как представитель Авалона и вся его когорта садятся наконец на свой корабль. Тайные агенты, которых я нарядил охранять их, чуть с ума не сошли от радости.

— Правда? — Она подняла глаза, и он смог насладиться их блеском, полюбоваться чуть вздернутым носиком и всегда полуоткрытыми, как у ребенка, губами. Но смотрят эти глаза чересчур серьезно — и чересчур долго это продолжается, черт побери. — Я слышала, были какие-то идиотские анонимные письма, угрожавшие им смертью. Вы из-за этого так беспокоились?

Он кивнул:

— Я уже достаточно знаком со своими дражайшими эсперансийцами. Когда Авалон подпортил им то первое празднество — ну, вы сами видели и слышали все, что говорилось насчет «оголтелых милитаристов». — Саракоглу хотел бы знать, скрывает его меховой капюшон лысину или, наоборот, напоминает о ней Луизе. Может, он в конце концов сдастся и займется пересадкой волос.

— Неужели они никогда не забудут… ни те ни другие? — с тревогой спросила она.

— Думаю, со временем обида утихнет. У нас, у Терры с Ифри, слишком много общих интересов, чтобы превратить семейную ссору в кровавую междоусобицу. Надеюсь.

— Мы действительно повели себя великодушнее, чем могли бы. Например, оставили им Авалон. Разве это не в счет?

— Да, это должно засчитаться. — Саракоглу усмехнулся левым углом рта, затянулся последним горьким дымом и бросил сигарету. — Хотя всем ясно, что тут прямая политическая выгода. Авалон показал себя твердым орешком. Его аннексия повлекла бы за собой бесконечные хлопоты, в то время как анклав не вызовет таких трудностей, для разрешения которых понадобилась бы война. Кроме того, этой своей уступкой Империя добьется выгодных для себя торговых соглашений, которых в противном случае ей бы не видать.

— Я знаю, — с легким нетерпением сказала она.

— Вы знаете и то, — ухмыльнулся он, — что я люблю послушать сам себя.

— Мне очень бы хотелось побывать на Авалоне, — задумалась она.

— Мне тоже. Из чисто социологического интереса. Хотел бы я знать, не станет ли эта планета проблемой в ближайшем будущем.

— Каким образом?

Он, ступая все так же медленно и не забывая о ее руке, лежащей на его рукаве, посмотрел вперед и высказал то, что всерьез заботило его:

— Причиной может стать двурасовая культура, которая там создается. Сама создается или ее создают: нельзя ни предугадать, ни направить новое течение в истории. Может быть, отсюда и проистекает их упорство — они словно сплав двух разных металлов, который намного прочнее, чем каждый металл в отдельности. Нам предстоит заселить всю Галактику, весь космос… — «О Господи, сколько метафор, включая и эту». Он внутренне засмеялся, пожал плечами и заключил: — Впрочем, я до этого не доживу. Пожалуй, мне не придется даже распутывать последствия того, что Авалон оставил Ифри.

— Но как же иначе? Вы сами сказали, что это был единственный выход.

— Что ж, возможно, во мне говорит пессимизм человека, который весьма неудовлетворительно позавтракал в Доме правительства. Однако можно себе представить, что из этого выйдет. Авалонцы, обе расы, начнут ощущать себя большими ифрианами, чем сами ифриане. Предвижу, что будущие их поколения заселят Сферу в непропорционально большой степени, причем большинство их адмиралов, возможно, тоже будут из авалонцев. Надо надеяться, что они при этом не распространят повсюду реваншизм. И в мирных условиях Авалон, этот уникальный и уникально расположенный мир, притянет к себе непропорционально большую часть торговли — а значит, и мозгов, которые всегда ищут выгоды. И последствия этого предсказать я не берусь.