Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

• Название: Сегодня – позавчера
• Автор: Виталий Храмов
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Издеваешься? Как я крутить козью ногу буду? С одной рукой-то?

— Четверых одной рукой в больницу отправил? Как хочешь. Высыпай обратно.

— Ну, уж нет. Буду мучиться.

Дверь за сержантом закрылась, но смотровое окошко осталось открытым. Я, матерясь и изрядно разозлившись, наконец, скрутил что-то похожее на «козью ногу», изведя четверть газетного листа. Прикурил, затянулся, но махра оказалась слишком крепкой, аж скрутило в кашле (за дверью довольное хмыканье). Дальше курил осторожнее. Даже удовольствие почувствовал. Хорошо, так вот после обеда, покурить не спеша. А спешить мне не куда.

После перекура — вздремнул, завернувшись в одеяло. Потом — тренировка, перекус, перекур с дремотой, тренировка. И так три дня.

Только на четвёртый день меня повели на допрос. Я, насколько смог, привёл себя в порядок. И вот я в кабинете. Окно. Открытое. А за ним — мир. Оказывается, и за четыре дня можно одичать. Я поначалу ничего, кроме этого окна, и не увидел.

— Присаживайтесь, старшина.

Стол, большой, деревянный, крытый зелёным сукном. Массивная лампа на нём, пепельница, чернильница чудная. Как мраморная, только черно-зелёная. Стул. Массивный, с обивкой. Если бить будут — обивку испачкают. Сел. За столом тип с какими-то галочками в петлицах опрятной, но явно не новой формы ГБ. Он долго бодался со мной взглядом. Э-э, дядя, это бесполезно — не боюсь я тебя. Потом этот товарищ раскрыл довольно пухлую папку, стал перекладывать листочки, бегло разглядывая их. Мне это очень напомнило момент из «Матрицы». Сейчас он скажет, как агент Смит: «Как видите, мы за вами давненько наблюдаем», а я в ответ: «Меня не купить гестаповской липой. Я требую законный звонок адвокату». А потом у меня склеятся губы. Как давно и далеко это было! Я горько ухмыльнулся:

— А как вас зовут? — спросил я (не агент ли Смит?).

— Тимофей Парфирыч, а что?

— Да, так. Интересно.

— Интересно, говоришь… — сказал он в задумчивости, полистал ещё листочки, закрыл папку, откинулся на стуле и вылупился на меня с таким видом, будто я кубик Рубика, а он его не смог собрать.

— Откуда же ты на нашу голову взялся? — спросил Тимофей Парфирыч.

— Из тех же ворот, что и весь народ, — пожал плечами я.

— Кури, — гэбэшник пододвинул ко мне коробку с папиросами, пепельницу. Он удивился, когда я прикурил от своих спичек.

— Сержанта не наказывайте — по-людски он поступил, выручил.

— Как же это он? Он же самый строгий из всех.

— За анекдот, — пожал плечами я.

— Анекдот? Какой?

Я рассказал. Тимофей Парфирыч только хмыкнул. Опять помолчал, долго глядел в окно, явно думая.

— Кто ты, старшина?

Я вскочил, вытянулся, доложился, как на плацу. Тимофей Парфирыч поморщился.

— Не о том я тебя спросил.

— А что же я ещё скажу? У меня за душой и нет больше ничего. Ну, ещё добавить можно, что контужен. А вы думали, я сразу шпиёном себя назову? Явки — пороли? Так рано ещё — даже не били.

— А бить будем?

— Да, тоже бесполезно. Устанете только. И я просто так не дамся. Покалечу. А я этого не хочу.

— Да, это ты неплохо умеешь. Откуда только? Ответ из твоей части однозначно говорит, что ты не владеешь никаким единоборством.

— Запрос пришёл? Быстро. А военкомат получил? Нет? Жаль.

— У нас свои способы получения сведений.

— Не сомневаюсь. Единственное, не пойму — это допрос такой? Или светская беседа?

— Допрос будет позже. Сильно ты мне непонятен. Решил на тебя своими глазами посмотреть.

— Польщен честью, мне оказанной. Но, чем обязан?

— Не догадываешься? Только появившись в городе, ты создал ворох непонятных проблем. Твоё поведение сильно выбивается за рамки.

— Это как?

Чекист вернулся за стол, открыл папку:

— Участвовал в восстановлении путей?

— Да. Ну, как участвовал? Ходил, орал. Я, считай, ничего не сделал. Они сами.

— Организовал снабжение госпиталя свежими продуктами.

— Так, то не я. Это комсомолки.

— А они дружно пальцем на тебя показали.

— Вот, блин, сдали. А ещё комсомолки.

— Только появившись в части, покалечил четыре человека. Это тоже они сами?

— Нет. Вот тут отпираться не буду.

— Зачем ты это сделал?

— Посчитал это единственно верным решением. Ясно же, что это ворьё. Но при должностях. Вывести их на чистую воду может и просто, проверив бухгалтерию, но кто станет заниматься? До этого не занимались, наверно, не фатально. А для моих планов фатально. Они выведены за скобки, до окончания формирования подразделений под ногами мешаться не будут. А там — уже не мои проблемы.

— А чьи?

Я пожал плечами. Чекист задумчиво смотрел в окно.

— Единственно верно, говоришь? И какие твои планы?

— Помочь создать боеспособное подразделение, одетое, обутое, сытое, обученное, морально настроенное на победу. Или подвиг.

Чекист встал, в задумчивости зашагал по кабинету.

— Почему ты нас не боишься?

— А должен? С чего вдруг?

— Ты второй человек на моей памяти, который не боится нашей организации.

— А кто первый?

— Двадцатилетний ребёнок. Инфантильное дитё, не осознающее последствий. Я думал поначалу, что и твоя бравада имеет ту же основу.

— А сейчас? Убедились, что я не дитё? Всё верно. Я прекрасно осознаю последствия. Я мог бы попасть в руки карьериста, дурака, что в принципе одно и то же. Он бы слепил из меня врага народа, шлёпнул бы по-быстрому, отчитался. Чего тут бояться? Смерти? Никто мимо нее не пройдёт. А умирать страшно только в первый раз. А меня уже вытаскивали с того света. Жаль было бы упущенных возможностей, но на всё воля Божья.

— Верующий?

— Точно знающий.

— Вон даже как.

— Именно так. На Него уповаю, верю — не даст сгинуть зря. Вот и вы оказались на моём пути. Настоящий чекист — холодный разум, пламенное сердце, чистые руки.

— Лесть? Не ожидал.

— Констатация фактов. Чистые руки — форма на вас уже много лет одна и та же, только звания меняются. А должны каждый год новую получать. Или шить. Равнодушны? Нет, форма ухожена, опрятна. Из этого наблюдения делаю вывод, что и богатств особых не нажили при ваших-то возможностях. Считаете, что должность дана вам для служения народу, а не для обогащения? Самолюбие не тешит. Вот это и есть пламенное сердце — служить людям. Не себе, не вождю, а народу. Так? Ну и разум. Ведь не поленились, лично разговариваете с каким-то старшинкой. Было бы проще — дело — ретивому, подписать приговор. Расстрел заменить на фронт — всего делов. Понять хотите. Чтобы как лучше.

— Да, откуда тебе знать-то?

— Да, ниоткуда. Так, дважды два сложил.

— Теперь я понял, чем ты так всех покоряешь. С «губы» даже тебя сюда перевели. Ты знаешь, что тебя врачи чуть не выкрали?

— Откуда? Конечно, не знаю. Это они опрометчиво поступили.

— А комсомолки под окнами дежурят. Смену в госпитале — смену здесь. Твоё командование завалило нас рапортами.

— Блин, а приятно. Волнуются, помочь пытаются.

— Как же ты так повязал всех?

— Хотите по секрету скажу. Только вам. Я иностранный шпион. А этих людей подкупил и загипнотизировал. Вот сейчас с вами поговорим и вы меня отпустите в часть, потом на фронт, где я выкраду планы наступления нашей роты и передам их английскому командованию. Ведь так пишут под пытками ретивых дуболомов?

Чекист сначала удивлённо смотрел на меня, потом от души рассмеялся:

— Бывает и так. А я ведь тебе и то почти поверил. Чуть и меня не загипнотизировал. А ты владеешь?

— Нет. Я говорю правду. Она влечёт людей.

— И в чём она — правда?

— В том, что Родина моя в самой большой опасности, которую помнят ныне живущие. Ведь речь идёт не о потерях земель, смене правителей или грабеже. Вопрос — быть или не быть. Если фашизм не одолеем — русский народ исчезнет, как хазары или финикийцы. Это не люди идут на Москву, а звери, ведомые бесноватым. Они уже жгут села вместе с жителями, они соревнуются в меткости на головах наших детей. Они выделывают человеческую кожу славян и делают из неё перчатки и сумочки. А из костей — шахматные фигурки. Остановить этих тварей можно только навалившись всем народом. Сообща. И все, кто мешает в этом — тоже враги. И я жизнь положу, но остановлю их. Веришь?

— Верю. Хотя сам себе дивлюсь. Скажи кто другой — болтуном-агитатором посчитал бы, а тебе вот верю.

— Вот и они поверили. И нет никакого гипноза. Есть великая цель и каждый, кто движется к ней — становиться, сам для себя чуть, более велик. Души людей, нормальных людей, тянуться к подобным задачам, возвеличивающим их. А мрази — шкерятся в ужасе. Всё просто.

— Просто? Нет, всё очень сложно. И что с тобой делать теперь?

— А ты отпусти меня.

— И вместо тебя — в допросную?

— Да, ладно тебе. Прифронтовой уже город. Бардак. Я на фронт — и концы в воду.