Дьёдонне Гнамманку - Абрам Ганнибал: Черный предок Пушкина

• Название: Абрам Ганнибал: Черный предок Пушкина
• Автор: Дьёдонне Гнамманку
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-235-02335-8

К 200-летию со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина вниманию читателей предлагается первая полная биография Абрама Петровича Ганнибала (около 1696—1781), знаменитого предка великого русского поэта. Судьба этого человека кажется невероятной: чернокожий пленник, проданный в рабство в Стамбуле, он становится крестником и неотлучным секретарем Петра Великого, получает образование во Франции и всю свою жизнь посвящает служению России в качестве военного инженера, а затем генерал-аншефа русской армии. Автор книги, африканский исследователь Д. Гнамманку, предлагает свою версию происхождения прадеда Пушкина, которая, несомненно, вызовет интерес и в России.

---

На этом письме стоит собственноручная резолюция принца: «Писат к Голмеру, чтоб с ним поступал, как ево должность требует, а не ссорно, и не допускал бы ево господина Г М. [генерал-майора] впред своими досадами жаловатца. И к нему к г. Ганнибалу отвечать и поздравлять»{149}.

Письмо Гессен-Гомбургского не произвело на Гольмера никакого впечатления, он продолжает открыто и прилюдно хамить Ганнибалу. Более того, он и сам ответил жалобой на коменданта. 19 июня уже обер-комендант получает репреманд от принца Гессен-Гомбургского. И опять Ганнибал решает действовать обходными путями: сохранилось датированное 2 июля пространное письмо некоему Михаилу Петровичу, персоне, видимо, близкой к принцу. В нем Абрам просит при удобном случае «представить его светлости, дабы я от него, Голмера, был свободен, чтоб он уже и в команде моей быть не мог… дабы я и впред от такого ушника и именитого человека был свободен, которых не толико в своей команде видеть и иметь у себя, но и слышать не желаю, который имеет язык и руки нечисты»{150}. После того как комендант сам получил репреманд, Гольмер, «имея надежду, так поступает, что, приходя в квартиру и называя меня уже ветряным человеком, при многих штап- и обер-афицерах, персонално, о чем было мне, в посланном к его светлости представлении и упомянуть стыдно, что, по моей чести, веема не безобидно{151}. В этом письме Ганнибал уже не осторожничает и прямо описывает преступления Голмера: как тот разворовывает цейхгауз, занимается приписками, посылает солдат «в партию красть быков, баранов и протчаго, что и подленно изеледовано было…» И здесь же оговорка: «но я не хотел для его светлости вдаль того допустить, толко велел обидимых удовлетворить… Ежели б… я безделника ево, маэора, хотел мстить все ево мошенически поступки, как ево светлость в писме своем упоминает, то б ему от меня даром не прошло»{152}.

К самому же принцу Абрам пишет 28 июня возмущенное, но весьма осторожное письмо, в котором «возымел смелость о упоминаемом… маэоре г-дне Голмере объявить мою невинность». Здесь он описывает обиды, чинимые ему обнаглевшим майором, в семи «обьяснителных пунктах». Так, когда в гарнизонной канцелярии он давал Гольмеру указания по службе, тот «веема с немалым таким ответствием, с криком необычно и противно, показывая мне уничижителныя гримасы, и рукою на меня и головою помахивая, грозил, и оборотясь спиною, — при чем были все здешняго гарнизона штап- и обер-афицеры, что мне было весма обидно… Он, Голмер, и при его светлости (губернаторе. — Д. Г.) мне показывал такую ж с великою гордостию и неучтивою по-ступкою немалую обиду,.. И ежели онаго Голмера не унять, то какой и я буду командир?»{153}

Сам же майор считает, что он ни в чем не должен быть подотчетен командиру. Не слишком беспокоят его и губернаторские репреманды, о чем также пишет Ганнибал: «Сверх же тово, чрез писма моих приятелей ис Петербурха, мне известно, что он, Голмер, намерен был меня з здешним губернатором в сору привесть, токмо того ему здес не удалось…»{154}

Однако без конфликта с губернатором не обошлось. В вопросах распределения сфер влияния губернского и гарнизонного начальства в те годы царила неразбериха. «В своих отношениях с местным губернатором,- пишет Г. Леец,- А. П. Ганнибал явно стремился уклониться от подчинения ему в вопросах военных, касающихся крепости и Ревельского гарнизона»{155}. Гольштейн-Бек направляет Гессен-Гомбургскому обиженное письмо. Он обвиняет Ганнибала в том, что тот докладывает ему о принятых по крепости и гарнизону решениях лишь post-factum.

Обер-комендант в ответ ссылается на существовавшее при Петре I распределение служебных функций. В одном из писем в императорский кабинет он пишет: «А при… государе Императоре Петре Великом.., учреждено было так, что губернатор здес в Ревеле имел команду толко над губерниею и землею, а обер-комендант над гарнизоном.,, губернатор и обер-комендант репорто-вали каждый от себя особо… а один другим не командовали…»{156}

Но никакого отклика из высших инстанций не последовало.

Конфликт тем временем развивается. Ганнибал жалуется на губернатора, губернатор, в свою очередь,- на него… В конце концов Абрам направляет в императорский кабинет «Мемориял». Документ не имеет даты, однако историки датируют его 1745 годом. В нем обер-комендант говорит о себе в третьем лице. Этот документ интересен с разных точек зрения, в том числе и потому, что он дает возможность судить о функционировании тогдашней военной администрации:

МЕМОРИЯЛ

Генерал майор Ганибал по всевысочайшей милости Ея Императорского Величества пожалован во упомянутой чин генерал-майорской от армии и обер-комендантом в Ревель, где сколко по его должности принадлежит, по государственным правам и указам исправляет без упущения и никому не послабляя, ниже посягая, как о всем военной колегии и главному комисариату известно. Но от ненависти некоторых и тамошнего народа убегая, принужден находится у Ея Императорского Величества высокомонаршеской милости просить:

1) об определении его в Санкт-Петербург обер-комендантом на место господина Игнатьева, кой, как слышно, за старостью и неможением в отставку просит;

2) или в Выборге на место умершего генерал-майора князя Юрья Репнина, бывшего тамо губернатора;

3) или же в Москву в обер-коменданты лее на место имеющего ныне тамо Танеева, который по тому ж за старостию намерен отставки просить.

Когда же высокое соизволение Ея Императорского Величества последует о бытии ему по прежнему в Ревеле в прежней должности, то всеподдйнейше просить, дабы ему там обер-комендантом быть на таком основании, как было при жизни Государя Императора Петра Великого, ибо в то время как гарнизон, так и артилерия и инженерные служители под собственною полною командою обер-коменданта состояли, дабы в наблюдении высочайшего Ея Императорского Величества ни от кого помешателства не происходило и оказавшиеся от инженерных и артилерииских тамо обретающихся команд непорядки пресечены быть могли, и он, обер-комендант, уже бы толко о всем репортовал и под апелляциею состоял военной коллегии и куда надлежит, а не у губернатора; тако ж и что положено на него починка дворцов по указу из Сената, а ревелской военной гавани от военной коллегии, по тому ж под его б, обер-коменданта, смотрением токмо состояло для безостановочного и безпомешательного поправления.

Он же, Ганибал, как выше упомянуто, пожалован в генерал-майоры от армии, а жалованье не генерал-маиорскаго окладу получает, но со уменшением токмо по обер-комендантскому чину, и для того всерабственно просит о выдаче ему со времени пожалования его в тот чин недоданных денег, и впредь по произвождении по полному окладу генерал-майора армейскаго{157}.

Можно предположить, что невыплата жалованья объясняется не простой «забывчивостью» властей. Это сознательный акт, продиктованный ненавистью, как об этом пишет сам Ганнибал в письме Черкасову от 8 апреля 1745 года. Конфликт с губернатором привел Ганнибала в отчаяние. Это письмо — не просто дружеское послание, не отчет, не жалоба, это крик о помощи человека, который устал противостоять всем, которому опротивели злоба и коварство тех, кому его усердие и преданность делу как кость в горле. Но это не все. Не забывали, видимо, и про цвет кожи ревельского обер-коменданта. Вот это уже удар ниже пояса… До поры до времени вопрос расовой принадлежности обер-коменданта не возникал. Но прочтем, что же он пишет, как видно, доведенный до крайности, Черкасову:

Милостивый Государь мой Иван Антонович/

Понеже я обдержим немощию тому уже немалое время, и того для не имею чести персонално Вам, Милостивому Государю моему, мое бедное и печальное приношение донесть не могу, токмо через сие начертание, всепокорно прошу не оставить. 1) Чтоб мне быть при команде по прежнему пока гавань ревелской починится для скорости и безостановочного порядку и скорейшему исправлению той починки гавани, а по окончании оной повелено б было мне явится в кабинет. 2) С пожалования моего выдать мне удержанное мое жалованье по ненависти других и впредь чтоб выдовать полное по моему рангу армейское. 3) Истенно от верности и ревности моей и от страха вышнего не дерзал ни к чему — как другие забыкли, отчего беден и в долгу нахожусь, — я бы желал, чтоб все были как я: радетелен и верен по крайней моей возможности (токмо кроме моей черноты). Ах батюшка, не прогневайся, что я так молвил — истенно от печали и от горести сердца: или меня бросить, как негодного урода, и забвению предать, или начатое милосердие со мною совершить, яко Бог, а не позлым умыслам человеков.