Ирина Баранчеева - Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба

• Название: Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба
• Автор: Ирина Баранчеева
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-7784-0204-Х

Перед читателем первая беллетризованная биография жены великого русского певца Ф. И. Шаляпина, талантливой итальянской балерины Иолы Торнаги-Шаляпиной, в которой прослеживается судьба Иолы Игнатьевны — невесты, жены, матери шестерых детей — в неразрывной связи с судьбой самого артиста.

Написанная ярко и увлекательно, с использованием многолетней и до этого почти неизвестной переписки И.И. и Ф. И. Шаляпиных, а также писем их детей, отзывов прессы и других документов, хранящихся в различных музеях, архивах и библиотеках, книга дает представление о непростых семейных отношениях Шаляпиных, о времени, в котором они жили, о людях, их окружавших, рассказывает о судьбе их детей.

В книге раскрывается образ Ф. И. Шаляпина, с присущими ему слабостями и недостатками, и образ женщины, пронесшей через все испытания сильное и глубокое чувство к человеку, которого современники называли «гениальным сыном земли русской».

---

После смерти Шаляпина для Иолы Игнатьевны окончательно настали тяжелые времена. Ее определили на содержание Ирины, но Ирина сама часто оставалась без работы, и тогда им становилось совсем трудно. Наступил день, когда Иола Игнатьевна вынуждена была попросить Федю присылать им посылки с вещами. Их старые вещи изнашивались, а новых купить они не могли.

Но еще бо́льшие страдания, чем собственное положение на грани нищеты, доставляла Иоле Игнатьевне неустроенность ее детей. Ирина, которая была на ее глазах, никак не могла попасть в хороший театр и вынуждена была соглашаться на случайную работу. В Америке пытались встать на ноги Боря, Федя и приехавшая к ним в 1939 году Лида. И Иола Игнатьевна, пытаясь подбодрить, писала им в письмах те же самые заветные слова, которые когда-то писала ей ее мама и которые стали девизом ее жизни: avanti е coraggio! Смелее вперед! Нужно бороться за жизнь, нужно храбро идти вперед, как солдаты в атаку, потому что эта жизнь и есть война, вечная, непрекращающаяся борьба за существование…

В 1939 году в Европе началась война. Из-за международной обстановки о приезде Иолы Игнатьевны в Америку на время пришлось забыть. Они вновь ограничили свое общение письмами, в которых главное место занимали воспоминания о России, об их милом доме, в котором было так покойно и уютно и где их постоянно окружала любовь. Настоящее не принимало их, окружающий мир казался враждебным. Из Америки Лида писала маме: «…Я, конечно, часто, очень часто вспоминаю мое изумительное детство, такое светлое, такое радостное, где было столько ласки, столько тепла!!! Я думаю, что такое детство, какое было у нас, редко у кого бывает, и я так тебе за него благодарна!!! И несмотря на неудачно сложившуюся жизнь нашей семьи, в чем мы меньше всего виноваты, мое детство дало мне настоящий фундамент для всей моей жизни, и, несмотря на все бури, неудачи и подчас очень тяжелую борьбу, я с пути не свернула и принципы мои непоколебимы. А это важно».

Кроме воспоминаний о жизни в России, еще одним основным мотивом их переписки оставался — Шаляпин. Иола Игнатьевна долго не могла примириться с его смертью… Даже в 1940 году она писала Феде: «Боже мой, как время бежит, уже два года, как папа ушел от нас навсегда. Как тяжело! Даже сегодня ночью я видела его во сне… Бедный мой (когда-то) Федор!!! Я не могу думать о нем без слез…»

Поначалу дети не были столь всепрощающи в своем отношении к поведению отца в последние годы его жизни. Они склонны были обвинять его в своем нынешнем стесненном материальном положении. И теперь Иола Игнатьевна стала между ними своеобразным посредником, прося своих детей простить и забыть те жестокие и несправедливые поступки, которые Шаляпин совершил по отношению к ним под воздействием обстоятельств: «Надо ему простить и молиться, чтобы там ему было легко…»

Иола Игнатьевна осталась верна себе. Она по-прежнему — как и всю их долгую жизнь! — в первую очередь думала о нем. Проиграв свою битву за Шаляпина, лишившись всего, униженная им до самой последней степени, она все-таки прощала и благословляла его, молилась за того человека, который причинил ей столько страданий. И этим она как будто отсекала дорогу тем, кто мог бы осмелиться осуждать Шаляпина. За то, что его любила, что его смерть оплакала такая женщина, ему могло бы проститься многое… Но он, к сожалению, этого так и не узнал… «Он так и не понял, как я его любила».

Между тем приближались суровые годы. В 1940 году, когда практически вся Европа была втянута в новую мировую войну, почти все члены огромной шаляпинской семьи собрались в Америке. Борис успешно делал карьеру художника. Федор снимался в Holliwood production. Лида с подругой открыли в Нью-Йорке частную вокальную студию.

В Нью-Йорк же, спасаясь от войны, приехали Мария Валентиновна, Марфа с семейством и девятнадцатилетняя Дася, которая недавно вышла замуж и испытывала безграничное счастье первых месяцев супружества.

Таня с маленьким сыном Федором осталась в Европе.

Несмотря на тянувшееся судебное разбирательство, разбивающее шаляпинские семьи на два враждующих лагеря, у Лиды сложились неплохие отношения со своими сводными сестрами. О Марфе Лида писала матери, что она очень хороший, честный и порядочный человек: «Мы часто говорим с ней о тебе, и она всегда говорит о тебе с глубоким уважением и многим возмущена».

Дася тоже часто звонила Лиде, предпочитая, несмотря на разницу в возрасте в двадцать лет, проводить время с ней, а не со своими ровесницами.

12 апреля 1940 года в Нью-Йорке была отслужена панихида по Шаляпину. На ней присутствовали Лида, Борис, Дася с мужем, Марфа с дочкой и Мария Валентиновна. После этого Лида писала матери: «У меня было странное впечатление… Ну как тебе сказать? Никто его особенно не оплакивал. Я не говорю о слезах, слезы могут быть и фальшивыми. Я говорю о более глубоком чувстве… Как-то раз, пришлось к слову, я спросила Дасю: „А ты часто вспоминаешь папу?“ Она мне ответила: „Нет, никогда!“ Я была так ошеломлена ее ответом, что ничего не сказала. Как-то позже, когда опять зашел разговор об отце, она мне призналась, что никогда отца не любила, потому что всегда его боялась. С детства. Бедный отец, он так и умер, не узнав, кто его любит. Вообще никакой правды он так и не узнал. Любили его искренно, глубоко и по-настоящему два человека: ты и Ирина. Что же касается других членов нашей семьи, я знаю, что по крайней мере наше отношение к отцу было бескорыстным…»

И все же, несмотря на обиды и трудности, жизнь детей в Америке постепенно налаживалась. Здесь они получили какую-то минимальную уверенность, спокойствие, намек на нормальную, устроенную жизнь. Не то было в Европе…

В 1941–1945 годах каким-то грозным кошмаром пронеслась над Россией тяжелая, жестокая война с Германией. Самые страшные, голодные и холодные годы 1941–1942, когда немцы подходили вплотную к Москве, Иола Игнатьевна и Ирина прожили в своем доме на Новинском бульваре. На время связь с миром была прервана, и Иола Игнатьевна ничего не знала о судьбе своих детей и особенно о Тане, которая с маленьким сыном оказалась в Швейцарии. Во время войны погиб второй муж Тани Эдгар Конер, австриец, до революции долгое время живший в России и потому прекрасно говоривший по-русски. Его застрелил в упор гитлеровский офицер, когда он попытался вступиться за русских военнопленных. В эти страшные годы Таня пережила все возможные испытания — голод, холод, нужду, постоянный страх за свою жизнь и за жизнь своего маленького сына. Позже ей, совершенно обессиленной, удалось перебраться во Францию, а оттуда — в Америку, к братьям и сестре. Война окончательно подорвала ее и без того слабое здоровье[28].

Но еще тяжелее было в военной Москве Иоле Игнатьевне и Ирине, которые должны были как будто заново пережить все лишения первых революционных лет. Только в 1943 году через «красный крест» они стали получать редкие посылки из Америки. Начали приходить письма от Лиды и Феди, которые шли неимоверно долго.

Все испытания, все тяжести сурового военного времени Иола Игнатьевна выдержала мужественно и достойно. Зимы в военной Москве стояли на редкость холодные: мороз доходил до 35 градусов. Поэтому Иола Игнатьевна часто болела. Ее хрупкий организм не выдерживал подобных испытаний, но она не потеряла ни достоинства, ни силы духа. Чтобы выжить, они с Ириной продавали вещи, картины Коровина, которых в их доме было великое множество. Но никогда, ни в какие самые страшные, отчаянные месяцы, когда под угрозой была сама их жизнь, никто из них не подумал о том, что они могут продать хотя бы одну вещь, принадлежавшую Шаляпину, как-то связанную с его именем, которое для них было свято. Они берегли все до мелочей.

В годы войны в составе фронтовой артистической бригады Театра имени Моссовета Ирина ездила с концертами на фронт, выступала в клубах частей и соединений Северного и Балтийского флотов. Их маленькую артистическую бригаду перевозили из одной части в другую на торпедных катерах, а вокруг, как вспоминала она, в холодных темных водах шныряли немецкие подводные лодки… С войны Ирина привезла награды — медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов», почетную грамоту Комитета по делам искусств и значок отличника военно-шефской работы… Как это было ничтожно мало по сравнению с тем, что вынесла эта мужественная и отважная женщина, которая всю жизнь чувствовала на себе ответственность положения дочери великого Шаляпина.

Только в 1946 году полностью восстановилась связь с миром, и Иола Игнатьевна регулярно стала получать письма детей. «Милая и дорогая мамочка! — писал ей Федя после большого перерыва. — Часто, часто думаю о тебе. Ты так далеко от нас, что трудно себе представить день нашей встречи. Мы так мало знаем о вас…» Со дня их последней встречи прошло уже десять лет. Советский Союз по-прежнему оставался отделенным от мира железным занавесом, и поэтому казалось, что они живут не только в разных странах, но на разных планетах, в разных мирах. И даже после обшей победы в борьбе с нацизмом они оказывались отрезанными друг от друга не меньше, чем прежде.