Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы

• Название: Эхо Непрядвы
• Автор: Владимир Возовиков
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Роман Владимира Возовикова «Эхо Непрядвы» продолжает тему борьбы русского народа под руководством Москвы против золотоордынского ига, начатую автором в романе «Поле Куликово». В новой книге повествуется о стремлении молодого Московского государства во главе с Дмитрием Донским и его сподвижниками закрепить историческую Куликовскую победу, о героизме русских людей при отражении нашествия хана Тохтамыша. В романе продолжаются судьбы многих героев, знакомых читателю по предыдущей книге.

---

— Эй, харабарчи! — позвал Куремса. — Скажи этим лесным тарбаганам: я отпущу их на волю, если они укажут мне, где остальные. А не скажут — выжгу глаза, подрежу коленные жилы и брошу на муравьиные кучи.

Старый разведчик подошел к мужикам, стал равнодушно переводить. Куремса нырнул в шалаш, где сидели полонянки, опустился на корточки, взял за подбородок крайнюю молодку, круглолицую, с безумными от страха глазами, потрогал белую шею, схватил за тугую грудь, удовлетворенно заурчал:

— Девка.

Стал мять другую, она ударилась в рев, сотник плотоядно осклабился:

— Девка.

Стоящий за его спиной десятник сладострастно цокал языком. Куремса потянулся к третьей, маленькой, с тонкой талией и вызывающе острой грудью, и вдруг увидел ее серые огромные глаза, горящие змеиной злобой.

— Осторожно, наян, укусит, — смеясь, предостерег десятник.

— Я люблю укрощать злых сучек, с ними ночная кошма мягче. — Куремса схватил девицу за острое плечо, и тогда она с ненавистью плюнула ему в лицо. Куремса вскочил, изо рта его вырвалось шипение.

— Я же говорил, наян…

Девки помертвели, только маленькая злючка продолжала жечь сотника взглядом, словно хотела испепелить.

— Лесная гадюка, ты ищешь смерти? Я помогу тебе, но прежде ты испытаешь мужскую силу. Я хочу, чтобы ты попала в ад, а туда девственниц не принимают. — Куремса оборотился к десятнику: — Отведи ее, Орка, в пустой балаган и забей рот тряпкой. Если хочешь — ты первый начнешь учить ее любви, после того как выколотим из смердов признания.

Воины раздули большой огонь, свежевали баранов, грели воду в медном котле.

— Наян, один или два мальчишки сбежали, — сообщил нукер.

— Надо поторопиться с допросом, не то упустим других. — Сотник подошел к костру, спросил разведчика: — Что они ответили?

— Ты сам слышишь их ответ, наян.

Куремса снова зашипел, ухватил железными пальцами нестриженые волосы мальчишки, запрокинул ему голову, грозя сломать шею. Подросток заплакал от боли.

— Дяденька, я не знаю, вот ей-богу не знаю, игде подевались другие все.

— Мальчишка, наверное, не знает, — равнодушно сказал харабарчи. — Парень может не знать. А старик знает.

По знаку сотника воины опрокинули старого пастуха на спину. Рыжая с сединой бородка острым клином уставилась в небо, глаза были закрыты — старик казался неживым. Один из нукеров сел ему на тощий живот, другой — на ноги, стащил лапти и онучи, обнажив синеватые жилистые ступни с грязными, загнутыми ногтями. Десятник выхватил из костра красную дымящуюся головешку и ткнул в голую пятку. Запахло горелым мясом, пастух застонал, не разжимая рта. Парень заговорил:

— Дурачье! Што вы делаетя? Хотитя, штобы он указал вам дорогу, а самого обезножили.

Харабарчи перевел, сотник подскочил к парню:

— Ты поведешь нас! Тебе мы сохраним пятки, но выжгем спину, а также заставим тебя сожрать собственные уши, прижарив их сначала на твоих волосах.

— Зачем столько хлопот, мурза? — На веснушчатом лице парня появилась улыбка. — Я и так укажу тебе дорогу, ежели не забоишься болота.

— Он укажет, — равнодушно произнес харабарчи. — Молодому пытка страшней.

— Ежели отпуститя, как сулили.

Старый пастух застонал, повернул голову и плюнул в сторону парня. Сотник довольно засмеялся:

— Старого пса надо повесить на суку. — Он выразительно провел рукой по шее. — Нам безногие рабы ни к чему.

— Ты обещал, мурза, отпустить всех! — твердо заговорил парень. — Девок — тож. Иначе не поведу, хоть на куски рвитя.

Сотник выслушал переводчика, хлопнул парня по плечу:

— Слово Куремсы — верное. Отпущу, когда ты исполнишь свое.

— Подождите, ироды, вот придет мой Алешка с боярином Василием, он за все спросит! — прохрипел пастух. — А тебе, страмец конопатый, будет петля на осине, коли выдашь.

— Не лайся, дед Лука. Черное болото — што пузо коровье: дорога туда узка, а сколь ни влезет — все сварится. Помирать все одно придется — на осине ли, в омуте либо на полатях.

Старика и парня оттащили от костра, отвели к ним и подростков, для верности связав им ноги. Повеселевший сотник стал поторапливать воинов у костра, и скоро поляна наполнилась запахом баранины, закипающей в котле.

— Эй, Орка, тряхни хитреца Сеида, я сам видел, как он наполнял турсуки веселым питьем!

Нукеры осклабились — сотник, ради первой удачи, решил развязать один бурдючок, значит, им тоже позволит. Сняли котел с огня, обсев его кружком, хватали руками горячее полусырое мясо, рвали руками и зубами, жадно проглатывали, запивая сбродившим медом, быстро пьянея от хмеля и обильной еды. Осовелые глаза сотника все чаще обращались к балагану со строптивой полонянкой. Ему нравились большие белотелые женщины, но тех, что сидели в другом балагане, лучше приберечь — вдруг иной добычи не попадется? Плевок на его лице высох, голова кружилась, и злючка становилась все желаннее.

— Я, пожалуй, сам начну учить ее любви, — сказал он, вставая. — Десятник пойдет за мной, остальные пусть кинут жребий.

Нукеры оживленно загалдели, провожая начальника завистливыми взглядами и скабрезными напутствиями. Вышел он не скоро, неся халат на руке, постоял, кивнул десятнику: ступай. Потом молча сидел у костра, потягивая мед прямо из бурдюка, пока вернувшийся десятник не спросил его:

— Что теперь делать с ней, наян?

— Почему ты спрашиваешь, Орка? — Сотник с пьяной ухмылкой покосился на понуро сидящих поодаль мужиков. — Я ведь обещал отпустить их всех. Эту, наверное, можно отпустить. Пусть сама утопится — мне такие попадались. Садись и пей.

Десятник налил себе меду в деревянную чашку, но не донес до рта — длинная желтая тростина насквозь пронзила его бедро, вошла в другое, — словно сшила ноги вместе. Орка взвился от боли и упал лицом прямо в огонь, покатился, завизжал, как свинья, почуявшая нож под сердцем. Куремсу спас стальной панцирь — бронебойная стрела прошла сдвоенную кольчугу на сгибе локтя и остановилась, не дотянувшись длинным граненым жалом до левого соска.

— К оружию, нукеры! — заревел перепуганный насмерть сотник, вскакивая, но воины его бежали к лошадям, кормившимся посреди поляны. На месте остались двое: Орка и еще один, только что вышедший из балагана — он стоял на коленях, сжимая руками сулицу, пробившую его насквозь со спины. Среди удирающих тоже были подбитые стрелами: один падал и вскакивал, другой семенил, согнувшись, вырывая из бока окровавленную тростину. Свистя, ревя, улюлюкая, из леса выбегали мужики в лохматых шапках с длинными блескучими топорами в руках; их показалось так много, что ордынский сотник ощутил небывалую прыть, сайгаком перемахнул костер и кинулся вслед за нукерами. Кони были близко — только бы ухватиться за луку седла! Вдруг жутко, оглушающе рявкнул медведь, и верные кони кочевников, никогда не выдававшие своих хозяев, метнулись от них к озеру, храпя и брыкаясь на скаку. Сотник запутался в траве, упал, увидел мельком, как кто-то широкий, бородатый, настигнув ближнего нукера, с маху ударил его топором по шлему… Оставшиеся без лошадей степняки начали выхватывать мечи, с отчаянным визгом кидались навстречу преследователям. И тут лишь Куремса заметил, что врагов меньше, чем его нукеров. Вскочив, он со злобным криком выбросил меч в грудь набегающего человека с поднятым топором, враг шарахнулся в сторону, оступился, забыв про топор в своих руках, Куремса увидел близко испуганное безусое лицо и с силой вонзил острие меча в открытое горло. Тотчас раздался яростный крик:

— Круши орду! Бей грабежников! Руби нечисть!

Сотник оборотился на грозный голос. В десяти шагах от него воин с сабельным шрамом на лице, одетый в железную броню, ожесточенно рубился мечом с двумя неповоротливыми на земле нукерами. Куремса бросился помогать своим и тут же пожалел, что не побежал в лес — один из степняков стоял, шатаясь, бессмысленно ловя отрубленную кисть правой руки, висящую на тоненькой красной жиле, и поливая землю кровавой струей, второй пытался поднырнуть под меч русского, чтобы обезножить его коварным ударом, да так и остался на корточках с разваленной надвое головой. Русский обернулся к сотнику, Куремса увидел его налитые кровью глаза, остановился как бы на зыбком мостике — дунь сейчас ветерок, и он упадет: в глазах русского была его смерть.

— Ну, вражина, ча стал?

Куремса, словно разбуженный, швырнул меч на землю, прыгнул в куст, пригибаясь, петляя по-заячьи, кинулся к лесу. Проклятая байдана, как она тяжела и хлещет железным подолом по коленям — в ней разве убежишь? Кто-то из кустов кинулся ему наперерез, от подножки Куремса со всего маху ударился оземь животом и грудью, задохнулся и не смог даже сопротивляться, когда ему заламывали и связывали руки. Потом поставили на ноги, накинули на шею чей-то аркан, потащили к костру. Куремсу шатало. Русский мед коварен — он не сразу пьянит.