Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы

• Название: Эхо Непрядвы
• Автор: Владимир Возовиков
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Роман Владимира Возовикова «Эхо Непрядвы» продолжает тему борьбы русского народа под руководством Москвы против золотоордынского ига, начатую автором в романе «Поле Куликово». В новой книге повествуется о стремлении молодого Московского государства во главе с Дмитрием Донским и его сподвижниками закрепить историческую Куликовскую победу, о героизме русских людей при отражении нашествия хана Тохтамыша. В романе продолжаются судьбы многих героев, знакомых читателю по предыдущей книге.

---

После первой очереди выстрелов Тупик, опережая пеших ополченцев, проехал к мишеням в сопровождении Варяга, окинул их взглядом, недовольно покачал головой:

— Не густо.

В дощечках торчало по две, три, иногда четыре стрелы. Проехал дальше, к мишеням арбалетчиков, удивленно присвистнул: в крайней доске сидело плотной кучкой десять кованых железных стрел. Спросил Варяга:

— Это кто ж у тебя?

— Крайним стоял Адам, суконник, да вот он, подходит.

Широкоплечий посадский в зеленом суконном кафтане вразвалку подошел к начальнику, смело поглядел ему в глаза, на круглом курносом лице — улыбка.

— Доску-то небось придется раскалывать, иначе стрелы не вытащить.

— Это пошто же не вытащить? — звучным басовитым голосом ответил Адам. — Вот как это делается, боярин.

Адам наступил на плаху и легко повыдергивал железные стрелы.

— Однако, силушкой тебя не обидели. Ну-ка, отнеси плаху еще на сто шагов. Ежели пять стрел попадут в нее, получишь награду и поболее алтына.

— Спаси бог, Василий Андреич. Только я и за так всажу весь десяток. Мне честь дороже.

— О чести и говорю.

Даже и на четыреста шагов все десять стрел оказались крепко посаженными в твердое дерево. Тупик взял Адама на особую замету. Нашлись в сотнях и другие добрые стрелки.

Под вечер от Напрудского прибежал встревоженный мельник:

— Боярин, выручай ради Христа, не то смоет нас.

Пруд и мельница принадлежали великому князю, поэтому Тупик, не мешкая, велел Адаму с десятком ополченцев поспешать на помощь. От теплого ветра и солнца разом тронулись лесные овраги, переполнились речушки и ручьи, впадающие в Яузу, она вздулась на глазах. Воде указали путь через вешняк, разобрав верхние камни и дерн, и она в момент размыла вешняк до самого материка, предусмотрительно устланного обожженными бревнами еще при постройке плотины. С бешеным ревом поток шел под уклон, врываясь в русло Яузы ниже мельницы, пенный гребень клокотал на столкновении вод, омут бугрился и вскипал пузырями. Чтобы плотину не размыло вширь, мельничные работники с помощью ополченцев укладывали в воду по обе стороны прорана сшитые вместе ковры из камыша и рогоза, придавливали их старыми жерновами. Оставив у прорана работников и трех ополченцев, Адам с остальными пошел к мельнику за рыбацкой снастью.

С посада, от сел Напрудского и Луцинского к плотине уже потянулись мужики и ребятишки. Мельнику — беда, народу — потеха. Бешенство весенней воды веселит сердце и кружит голову почище хмеля. Уже перебросили длинную веревку через поток там, где он, выравниваясь после крутого падения, рождал первый изогнутый гребень. Держась за веревку, отчаянные рыбаки входили в ледяную воду по пояс, ставили на дно хвостуши — трехаршинные верши с широким четырехугольным зевом, плетенные из ивовых прутьев, — с подвешенными к ним тяжелыми камнями и, привязав хвостушу к веревке, ошалело выскакивали на берег, бросались к большому костру, натягивали портки, стуча зубами и приплясывая. Адам, оставшись в исподнем, вошел в самую середину потока с громадной хвостушей. Вода уже доходила ему до груди, а он не останавливался.

— Адамушка, привяжись к веревке! — надрывно кричал с берега сухонький мужик, стараясь пересилить рев воды и голоса людей. — Уташшит тебя водяной в омут, привяжись, родненький!

Адам не оглядывался. Устанавливая снасть, он вдруг с головой ушел в поток, на берегу испуганно ахнули, двое мужиков, еще не обсохших, рванулись было к воде от костра, но Адам вынырнул, ошалело фыркая, побрел к берегу, волоча за жабры крупную, рвущуюся на волю щуку. Его встретили хохотом, он бросил рыбину на землю, сунул в рот кровоточащие пальцы, кто-то накинул на него длинный зипун.

— Ай да Адамушка, бес водяной!

— Купца по хватке видать: он и тонуть будет, а на берег со шшукой в руках вылезет.

— Кто мешает — ныряй да хватай, — смеясь, сказал подошедший с оружейниками Вавила Чех.

— Опустил хвостушу-то, слышу — ка-ак жахнет! Вода-то — слеза, вижу, мотается в верше — ей голову прутьями защемило, не то бы враз вывернулась. Я прямо головой в хвостушу и унырнул, потому как за хвост ее, сатану, в воде нипочем не удержать, — нащупал жабры да и выволок. Токо жабры у сатаны — што пасть с зубами, искровенился. Но — шалишь, не таких шшук имали.

— Не укусишь небось, щука, она молодая хороша, жареная.

— Да и эта не стара, вишь, голова плоская — донная это, из крупной породы.

— А вот мы спробуем.

Суконник всыпал в раскрытый щучий зев горсть соли, влил конопляного масла, обложил рыбину листами смородины и веточками укропа, завернул в холстину, уложил в разрытый костер и забросал горячим песком.

— Теперь наваливай — штоб жаром ее проняло. К закату спечется.

— Искусник ты, Адамушка, — подольстил сухонький мужик.

— Какое там! Вот Каримка — тот искусник. Трехпудовую шшуку так сготовит — язык проглотишь.

— Вечор, говорят, отпросился он да пошел со своими татарами вверх по Неглинке. Там тоже пруды спускают.

— От рожа басурманская! Дозвал бы, што ль?

— Он тя искал, дядя Адам, — сказал тихий мальчишка из бронной слободки. — Ему сказали — ты в ополчении.

— Ну, коли так… Да зря он туда пошел. В неглинских прудах уж нет той рыбы, што на Яузе попадается. Тут и стерлядку, и осетришку можно схватить, там же — густера одна.

Мужики начали разоблачаться — пора вынимать верши. Адам достал из мешка белый сухарь, угостил мальчишку, спросил:

— Не студно в лаптишках-то, Андрейка?

— Да нет, дядя Адам. Я ноги старыми кожами обернул да шерсти положил — не студит.

— Што братка?

— Поправляется. Взял подряд у Вельяминовых на два панциря, рубли уж бить начал для проволоки.

— Слава господу, теперь ниче, заживете.

— Да мы не бедствуем шибко, и дядя Вавила когда поможет, он тож из бронников.

Адам смущенно крякнул, глянув на пушкаря, стоящего поодаль над потоком, сказал:

— Ты забеги завтра ко мне. Непременно. Я те кафтанишко из свово сукнеца подарю, да и сапожишки найдем.

— Благодарствую, дядя Адам, да отдаривать нынче нечем.

— Сочтемся, Андрюха, ты о том не думай. Соседу моему, набойщику, нужон рисовальщик. Пойдешь?

— Не, дядя Адам, я брату рубли бить помогаю, узоры для панцирей выдумываю. Да и сетку научился вязать.

Адам досадовал на себя. Знал ведь, что старый бронник Рублев погиб на Куликовской сече, взрослый сын его вернулся домой с тяжелой раной руки, значит, не мог заниматься своим делом, а ему ведь надо кормить старую мать и младшего брата с сестрами. Как мог забыть? В прежние зимы в кулачных боях на льду зимней реки Москвы и неглинских прудов суконники и кожевники обыкновенно становились в один ряд с бронниками, чтобы уравнять сокрушительную мощь кузнецкой слободы. Адам-суконник, Данила-бронник, Карим-кожевник неизменно оказывались воеводами своих ватаг, часто встречались, дружили домами. Минувшей зимой кулачных потасовок не было, и вот на тебе — забыл, покинул друга в несчастье. В сытости чужого голода не понять. А Вавила, человек пришлый, значит, понял?

Рыбаки уже начали выволакивать на берег хвостуши. Мощная струя забивала рыбу в узкую часть прутяной снасти, и хотя горловина была широка, у мелкой и средней рыбы не хватало силы выброситься из ловушки. Почти каждая хвостуша была набита до середины, в иных, попавших в удачную струю, рыба торчала хвостами наружу, билась и выскакивала, когда горловину приподнимали над водой. Мужики весело опорожняли верши прямо на лужайку и спешили поставить снова.

Адам наконец скинул кафтан, пошел в воду. Рыбаки притихли, следя за ним. Адам скрылся с головой, вынырнул, стоя боком к струе, обеими руками приподнял снасть. Громадный косой хвост стегнул по воде, подняв брызги, несколько рыбин выскочило из горловины, Адам приподнял хвостушу повыше, пошел к берегу, держа наискось течения, а хвост молотил его по лицу и плечам.

— Никак, осетришша!

— Хоть бы за веревку держался, бес!

Вавила вошел в воду, встретил Адама, помог. Улов вытряхнули подальше от воды. Мужики ошиблись: не осетр попал в снасть, а пудовая стерлядь, раздувшаяся от икры. Было в хвостуше еще несколько стерлядок и две белорыбицы.

— Купцу и тут — счастье.

— Андрюха, отбери стерлядок да белорыбиц, — попросил Адам, — пошлю князю, небось пруд-то ево. А эту, большую, порубить и — в котел. Икру — в горшок, присолим — твому брату на поправку.

На плотине стояло несколько женщин, издали следя за рыбаками.

— Вдовушки из Напрудского, — сказал кто-то.

— Андрейка, сбегай, позови, — велел Адам. — Вы, мужики, наденьте портки, а то не спустятся.

— Всю Москву не одаришь, — ворчливо сказал тот же сухонький мужичок.

— Тебя дарить не заставляют, — отрезал Вавила.

Женщины несмело сошли с плотины, стыдливо пряча под телогреями холщовые сумки. Адам указал им груду своей рыбы.