Анита Фрэй - Монахиня Адель из Ада

• Название: Монахиня Адель из Ада
• Автор: Анита Фрэй
• Жанр: Исторические любовные романы

Болотный, мистический Санкт-Петербург, он ещё и Западная Дверь. А также музей под открытым небом. А также бывший центр большой империи — город, вокруг которого в своё время началось собирание земель. Но монахинь политика не интересует. Их интересуют люди, нуждающиеся в помощи, а также нужды родного города. Сделав попытку помочь своему городу, некогда согрешившая и попавшая в ад монахиня, неожиданно получает возможность усмирить князя мира сего. И успешно справляется с задачей — при содействии троих весёлых пареньков…

Это — новая версия романа «Тайны Двери» — дополненная, но уже без японской части (которая будет выложена отдельно под названием: «Любовь белой и розовой сакуры»)

---

«Ну, и характер уменя», — корил себя Юра Лялин. Как оказалось, корил совершенно напрасно. Поговорив на эту тему со знакомыми, он, как ни странно, услышал слова поддержки. Компания единомышленников росла, всех их объединяло главное: они были приезжими. Не коренными рысаками, а пристяжными. Как-то раз сообща пришли к мнению, что Великий Город сперва заманивает интересных ему особей, а потом, добившись чего-то своего, машет на них рукой, мол, пусть живут, как знают, мол, чего зря хвост перед приезжими распушать, мол, и так уже сидят по лавкам!

Благо сиделось бы спокойно, а то сразу после окончательного переселения у приезжих начинались мелкие неприятности, которые постепенно перерастали в крупные. Так бывает и в природе: сначала моросит мелкий дождик, потом постепенно холодает, дождик превращается в крупку, а крупка — в мелкий град. Хорошо, если мелкий…

Глава 4 Ляля-Муму

«Анна Сергеевна Скобелева» — так было написано на могильном камне, возвышавшемся на погосте церкви, некогда принадлежавшей маленькой деревушке, являвшейся частью имения помещиков Пупышкиных. Дворцовый лекарь Пупышкин, он же благодушный феодал начала девятнадцатого века, сгоряча приютил некую полубезумную графиню, не добежавшую до заветного пруда, чтобы утопиться. Обвенчался с нею, как и обещал. От того брака родился лишь один ребёнок — сын. А у того сына — сын и дочь. Родовое дерево семьи Скобелевых-Пупышких не было раскидистым, его крона богатством и пышностью не отличалась.

Ближе к концу девятнадцатого века простоватая фамилия «Пупышкин» была семьёй отброшена — из соображений гордости. Затем, уже в сталинское время, снова возрождена — из соображений самосохранения. Графья Скобелевы перестали быть в почёте.

Во времена сталинского террора Лялиным предкам пришлось снова менять фамилию — на отвергнутую, которая попроще.

Алла Юрьевна Скобелева-Пупышкина, теперешняя Ляля, якобы являлась прямой наследницей болотной царевны, «зародившейся в недрах имперского болота», а посему историей своей фамилии интересовалась живо. В результате долгого сидения в библиотеках, ей стало известно, что Скобелевы — не просто графья, а исторические личности, участники завоевания крымских территорий.

В сталинские времена князьям Люлиным тоже пришлось срочно менять фамилию, но не целиком, а всего лишь одну буковку. Потому и Юра часто сидел в библиотеках — ища дворянских родичей. Но не только с этой целью! Многострадальные приезжие, гении культуры и науки, интересовали его, пожалуй, даже больше. Но с Лялей Юра познакомился не в библиотеке.

О том, что Ляля его судьба, князь догадался не сразу. Познакомились они, когда та была в первом классе, а он — в шестом.

В роли первоклашки Ляля Скобелева была смешна до ужаса: раскормленный бабушкой колобок, да ещё и стриженый под ноль — перед самой школой она в детсаду подцепила лишай. Она не только выглядела чуднó, но и вела себя странно — почти всё время молчала. За ней закрепилась кличка «Муму».

Однажды Ляля-Муму не заметила дверь. Стеклянную. Директор обожал следить за дисциплиной, а посему велел застеклить все двери. Стёкла регулярно бились, школьный плотник матерился, но чинил. Была бы дверь обычная — всё бы обшлось, а стеклянную дверь Ляля протаранила насквозь. К счастью, к делу подключились её небесные охранники: дверь — в осколки, а сама Ляля — как новая, даже царапины ни одной.

Тут, понятно, набежали преподаватели-учителя, технички-уборщицы. И директор подвалил — под ручку с завучем. Бросив завуча, директор завопил: «Доктора! Доктора!»

Докторшу нашли не сразу — притащили из столовой. Жующая медичка накинулась на Лялю тупо, без сострадания, мол, быстро говори, где порезалась, а то накажем. Муму была в шоке, рассказывать не могла, но раз докторша просила… Послала её матом. Не хуже плотника.

Лишь по прошествии многих лет Юра понял, зачем Ляле нужен был этот спектакль — чтобы он её заметил…

Ляле-Муму пришлось бы искать новую школу, если бы не бабушка: та отправилась к директору с банкой сметаны и палкой колбасы. Но время было не очень голодное, поэтому директор не обрадовался, а, наоборот, начал бабушку стыдить. Той ничего не оставалось, как на жалость надавить:

— А я вам говорю, что это — сирота сирот!!!

— Как это?! Как это?! Как это?!

— И родители были сироты, и их родители были сироты!!!

— Как такое может быть?!! Что вы говорите?!

— В лагерях все умерли!!!

После этих криков детям расхотелось отдыхать по лагерям. Раз там все умерли, а директор — ни ухом, ни рылом, значит надо как-то самим спасаться.

«Сирота Сирот» звучит приятнее, чем «Муму». Ляле новая кличка понравилась, она заметно повеселела, даже разговаривать начала. К восемнадцати годам так разговорилась, что засобиралась на филфак.

Филфак для питерца самый подходящий факультет. Город-то какой! Кругом одна культура. Как сказала бы Масяня из известного мульта: «У нас везде культура: и там культура, и здесь культура и во-о-он там, чуть подальше, сколько хочешь!» Всё бы так и получилось, как хотела Ляля, кабы не один заезжий хмырь. Юра к тому времени уже был женат на москвичке. Когда женишься на москвичке, получается не как у всех, а на порядок круче. В Москве Юра сильно раскрутился, даже в Посольстве Японии поработать успел — целый год! Семейная жизнь его поначалу сильно угнетала. Потом привык. Но о Ляле думать не забывал. Юра всегда чувствовал, что Изольда — временная мера.

Пока Юра отвлекался, устраивая свою жизнь в Москве, Лялю мощно обрабатывал один смазливый хмырь — весьма блондинистый, почти альбинос, по призванию зоолого-ботаник — типа «Мичурин-Дуремар». Знал бы Юра, ещё тогда, чем обернётся это, якобы деревенское, увлечение!

То роковое лето Ляля проводила «у себя в имении», как сказал бы Харитоныч. В смысле, у бабки в деревне. Она была богатой невестой — после смерти родителей к ней в полное и безраздельное владение перешла квартира на Лиговском проспекте. Но бабушка предпочитала летом жить в деревне, и Ляля, готовясь к экзаменам, с утра до вечера просиживала на скамеечке в саду. Кормёжку ей носили под самый нос, так что сначала жизнь была типа «малина».

Малину подпортил вышеозначенный хмырь. Родом он был из Воронежа. Его папаша, клюнув, как и многие, на питерскую Блесну, решил заняться бизнесом именно в Великом Городе, в связи с чем в Воронеже им были проданы две квартиры. На вырученные деньги семья купила комнатку в СПб и фанерную хибару в области. На дикое несчастье Юры, та сельская хибара стояла рядом с Лялиным имением. Заметив блондиночку на скамейке, а рядом с ней домину «высший класс», хмырь перевозбудился и стал активно клеиться. О чём они там с Лялей говорили, Юре плевать, главное, что результат был типа «зашибись». Для начала Дуремар заманил блондиночку на биофак, где и сам учился — уже на втором курсе. Ляля мигом поменяла все учебники, стала заниматься исключительно ботаникой и зоологией. Занятия те проходили не на лавочке у дома, а где-то под кустами. Летняя природа к тому располагала сильно…

По поводу кустов у Юры тогда случилась паранойя, ибо в этом смысле он знал Лялю очень хорошо. Тут самое время вспомнить об одном уроке физкультуры, проводившемся в бассейне. Ляле тогда было десять лет, а ему — пятнадцать. Он аккурат учился в пред-предпоследнем классе.

Юра и раньше видел Лялю в мокром купальнике, но это его не впечатляло. До одного рокового дня. В тот день он собрался было домой, уже вылез из душа, вытерся, как вдруг услышал крики: «Девочка тонет! Вытащите ребёнка!»

Выбежав из раздевалки и глянув в прозрачные воды бассейна, Юра заметил на дне чьё-то тело. Нырнул не раздумывая. А чего тут раздумывать, когда все только кричат, а прыгать никто не собирается. Вынырнул он… с Лялей на руках!

Тут все сразу набежали, стали советы давать, мол, дыхание надо делать искуственное… Нагнулся Юра к Лялиному лицу, а та — ка-а-ак заржёт! Он чуть не выронил её с перепугу.

Позднее выяснилось, что сидела она на дне специально — дабы панику создать. Объясняла, конечно же, по-другому, мол, тренировала задержку дыхания и для этой цели свистнула в спортзале гантелю. Проверили — так и есть, гантеля на месте. В смысле, на дне. Но нырял за ней уже не Юра.

В тот раз Ляле почти поверили, даже бабушку для допроса не вызвали — чтобы директора снова не ухандокала. Пожалели-то как раз его. Однако Юра верить не спешил. Тут явно намечалась какая-то система. Пройти сквозь стеклянную дверь — трюк опасный, ничего не скажешь. Нарочно на такое не пойдёшь. Но после случая в бассейне Юра призадумался, так как случай тот был с последствиями. Для него лично.

Попрыгав на одной ножке, вытряхнув воду из ушей, Ляля схватила его за руки и завизжала:

— Идём в раздевалку! Поможешь мне шапочку снять, раз уж ты спасатель!