Войцех Жукровский - На троне в Блабоне

• Название: На троне в Блабоне
• Автор: Войцех Жукровский
• Издательство: Радуга
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002369-6

В сборник сказочно-фантастических произведений известного польского писателя Войцеха Жукровского (род. в 1916 г.) вошла философская сказка «На троне в Блабоне»; в ней мудро и остроумно поставлены многосложные проблемы нашего бытия: борьба добра и зла, власть и справедливость, ответственность художника за свое творчество, старшего поколения — за юную смену и т. п.

Дополняют сборник рассказы фантастического характера.

---

— Но ведь вам никто не запрещает спасать королевство. Иные тоже пытаются ощупью что-то делать. Особенно молодые, они всегда готовы на жертвы. „Сложим головы, лишь бы все изменить!“ Сами не понимают риска, для них жизнь — вечное ожидание перемен. Легко сказать: „Народ хочет этого“. Да за народ-то говорят единицы. В конце концов народ их поддержит, чужие слова признает своими. Голос вожака примет за собственный, задавленный молчанием скулеж… Сознательное меньшинство всегда подталкивает к действию вялое большинство, которому ясно лишь одно: ему плохо живется и каждый новый день гнетет; а умеет сие большинство лишь стонать, когда ненароком проснется ночью, выругаться — опять же от чувства собственного бессилия, и самое большее, на что способно, — перестлать постель, взбить подушки и почивать дальше…

Бросьте клич окрест, путей поищите. Только меня не впутывайте.

От будущего король отпихивался обеими руками. Но вдруг задумался:

— Разве что королевство окажется в опасности, Блаблация… И все равно я не возглавлю армию, как прежде, а пойду рядовым. Исполнить сыновний долг перед Матерью-Родиной.

Он еще раз с удовольствием осмотрел свое творение — в зеркале красовался рыжеволосый авантюрист. Кажись, и я, ан вовсе не я. Мое превращение надобно с умом использовать. Черт знает, насколько хватит этого маскарада…

Король умелым взмахом снял с меня простыню. Я живо вскочил, решительный, готовый к борьбе. Даже движения у меня изменились, стали увереннее — горе бульдогу, подвернись он под руку!

Король пожал мне руку с такой сердечностью, будто благодарил за что-то. Я не осмелился совать ему деньги.

— У вашего королевского величества огромный талант!

— Просто я гениален, — согласился он скромно.

Вот так все встало на свои места: как бы то ни было, но король стал близок акиимам, ибо ставит свое искусство, а значит, себя самого превыше наследственного долга перед народом. Угасло в нем самое важное, что смягчает тяжесть бремени, облегчает тяготы служения, а без служения какая же это власть?

В КОЛЬЦЕ ОПАСНОСТИ

Сразу за углом аппетитно запахло бараньей печенкой с чесноком. Или хорошо нашпигованной телятиной? К телятинке хорош молодой картофель, посыпанный укропом, в коричневом соусе… Пара нежных листиков салата из самой середки, аппетитного, позднего в этом году… Еще несколько теплых дней, подернутых дымкой, и травы схватит седой иней.

Однако харчевни не видно. Обеденные ароматы явно просочились из-за наглухо закрытых ставен. Миновало время, когда, наготовив полные горшки, созывали гостей. Теперь всяк торчал у себя дома, как дятел в дупле.

Вот пахнуло теплым дыханием только что вынутой из печи сдобы. Я закрыл глаза и сразу увидел булочку, посыпанную крошкой, по краям румяную и хрустящую, с приятной шероховатостью, всю в белых пупырышках, обильно припудренную ванильным сахаром. Видно, я здорово проголодался. Судорожно сглотнул слюну, а в животе будто вороны свили гнездо — такое доносилось карканье.

Улицы опустели, только две девочки прыгали, как воробьи, — играли в классики. На мое приветствие не соизволили ответить. Эпикур протрубил с башни ратуши. Ему хорошо: закусить, может, и не закусывал, зато досыта наклевался кукурузы с оловянной тарелки.

Трактир „У бездельников“. На вывеске упитанный молодец развалился в ленивой позе. А в помещении пусто, скатерти и крахмальные салфетки, торчащие на столах, пронизывают зимним холодом. Двое мужчин сидят в углу над едва пригубленными кружками пива. Кельнер на подносе принес им соломинки — подуть в пиво и взбить пену, — на пиве ни малейшего намека на пену… Но те, не шевелясь, меланхолично вдыхают запах солода.

В другом конце комнаты спиной ко мне бульдог в мундире степенно выедал что-то из глубокого блюда, концы салфетки, как заячьи уши, тряслись от усердия так, что завидки брали.

Я выбрал столик подальше от других и позвал кельнера. Попросил меню, кельнер доверительно шепнул:

— Что передать повару? — И, заметив мое удивление, добавил: — На кухню что отнести?

— Отнести? Мне нужно принести.

— Чтобы принести, сперва надо отнести, мяса нету, а с овощами опять же недобор.

— А как же другие посетители? — Я показал занятые столики.

— Господин сержант ест свое. Накрыл торговку из-за Кошмарки, конфисковал корзину с продуктом. А те двое нюхают сцеженные со дна бочки пивные остатки. Мутная кислятина, ни следа пены, только брюхо пучит… А вы, уважаемый, приезжий? Давненько не бывали в столице?

Глазки внимательно ощупывали меня, его явно интересовало содержимое моей сумки, пристроенной на спинке стула.

— Я бывал здесь еще во времена короля.

— Давненько, давненько! Теперь король бреет наголо, а мы голые ходим, — пошутил он неудачно и едко, продолжая вертеться вокруг меня, и вроде бы случайно оперся рукой на сумку — пальцам доверял больше, чем глазам. Мне грозила явная опасность. Бульдог уже дважды оглядывался, не выпуская из лап тарелки: вылизывал остатки соуса. Подрезанное ухо наставил в нашу сторону.

Я послал кельнера на кухню разузнать, вдруг что-нибудь найдется, за ценой, мол, не постою, а сам на цыпочках выскочил на улицу. Два прыжка — и я в темной подворотне напротив.

Не успел перевести дух, как сержант и кельнер выбежали на улицу следом. Посмотрели по сторонам, бросились бежать, наверно, почудилось что-то подозрительное за углом. Бульдог, подзуженный кельнером, забыл снять салфетку с толстой шеи, мчался галопцем так, что тряслись жирные ягодицы.

В подворотне долго не укроешься, хозяйка с первого этажа уже заинтересовалась моей особой. Подозрительно выглядывала в щель, оставив дверь на цепочке.

— А вы к кому?

— Да так просто.

— Значит, вынюхать, обворовать или по нужде…

— Да что вы? Разве я похож на ворюгу?

— А кто вас нынче разберет: чем вороватей, тем лучше одет.

В щель приоткрытой двери она грозила мне пальцем. Ждать нельзя, баба вот-вот поднимет визг на всю улицу. Я вежливо поклонился и степенно вышел на улицу. Разумеется, в сторону, противоположную той, куда помчались преследователи. Так и кончился мой обед: только страху наелся. А бабу я недооценил, она вдруг распахнула окно и, высунувшись на улицу, заорала:

— Злодей, караул! Удирает… Вовремя я его спугнула…

Из всех окон повысовывались падкие на скандал соседки.

Я свернул в переулок и вышел на маленькую площадь. У большой афиши собралась толпа. На афише красовались все трое: Бухло, Мышебрат и я. К счастью, ненавидящая рука, изображая нас гнусными тварями, до неузнаваемости исказила лица. Нас обвиняли в контрабанде, убийствах, поджогах и даже в отравлении колодцев, так что людишки охали и ахали от ужаса. На афише похожа была только моя сумка, посему я демонстративно размахивал ею: не подумайте, мол, скрывать мне нечего. Директор обещал нешуточную награду доносителю.

Я норовил побыстрее обойти горожан, обсуждавших способы нашей поимки, как вдруг путь мне преградила белая трость.

— Разрешите пройти.

— Прочитайте бедному слепому, о чем там пишут!

— Уже во второй раз не на того нарываешься, коллега, — рявкнул я, а шпик опустил темные стекла на кончик носа и жалобно посмотрел на меня.

— Ошибка. Простите, показалось, знакомый голос.

Я благословил ловкие пальцы короля и его парикмахерские таланты. Не узнал, а ведь профессиональный сыщик, слежка — его насущный хлеб. Как и у меня. Я тоже люблю побольше знать. Нестерпимо хотелось есть, а посему я озлился на себя: согласился, дурень, на похищение из дому; заодно досталось и моим скрывающимся друзьям — ведь наверняка поудобнее меня устроились, — да и вообще всей Блабоне. Улицы нашпигованы доносчиками, тайно собрать людей, готовых бороться, будет неимоверно трудно. Сумка с Книгой и банкой казалась все тяжелее. Но пока что я не хотел расправляться с вареньем. Не ровен час, угожу в переделку и покруче.

Я брел по аллее между домишками в маленьких садиках. Через кроны золотистых яблонь просвечивал красный кирпич оборонительной стены. Я с завистью проводил взглядом стайку воробьев, перелетевших на пригородную стерню. Словно в насмешку, стая, чирикая, расположилась на ближайших деревьях.

За деревянным забором, посеребренным непогодами, старая женщина собирала сливы — осторожно нащупывала их в листве, а после срывала. Не много же она соберет, едва дотягиваясь до плодов с шаткой лестницы. И корзинка у нее такая, в какой Красная Шапочка относила завтрак своей больной бабушке. Я наблюдал за старушкой, а она доброжелательно улыбнулась и робко спросила:

— Не хотите ли венгерок? В этом году урожай небывалый. Плоды лопаются от сладости.

Я не заставил себя упрашивать, вошел, старательно закрыл на крючок калитку. Сумку упрятал в поникшей траве. Приволок прочную лестницу и принялся снимать сливы по всем правилам. Плоды так и просились в рот — в сизой кожурке золотистая сочная мякоть с косточкой. Я с наслаждением поедал зрелые сладкие сливы.