Михель Гавен - Арденны

• Название: Арденны
• Автор: Михель Гавен
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5993-1

Зимой 1944–1945 годов немецкие войска предприняли на Западном фронте в районе Арденнского хребта наступательную операцию против союзных англо-американских войск с целью разгрома их бельгийской группировки и высвобождения частей для переброски на Восточный театр военных действий. Первоначальный успех немецкого наступления, особенно в Бельгии, во многом был обусловлен действиями специальных десантно-штурмовых подразделений, одним из которых руководил оберштурмбанфюрер СС Иоахим Пайпер, после войны обвиненный в военном преступлении — массовом расстреле пленных американских солдат. Известный немецкий писатель-историк Михель Гавен в своем новом романе предлагает оригинальную и где-то даже спорную версию событий Арденнского сражения.

---

— Приготовиться к атаке! — пронеслось по траншее.

— Все, я пошел к своим, — Эшли побежал, пригибаясь, по окопу.

Спрятав набросок, Джеймс снова взял бинокль. Теперь он видел только развалины — больше ничего.

Они поднялись в атаку. Он не слышал, как свистнула пуля, сразившая его. Споткнувшись, упал лицом в снег с пробитой головой. Кровь текла по щекам, капала на униформу. Он хотел пошевелиться и не мог. Замолкли взрывы, растаяли, точно унеслись в вечность голоса солдат. Осталась только музыка. Она звучала все громче, громче и вдруг… оборвалась.

— Английские художники, это твоя слабость, я знаю, — высокий немец со шрамом на лице усмехнулся, повернувшись к ней. — У нас приказ убивать всех. И художников тоже. Разве ты не знаешь?

Его захватили, когда он потерял сознание. Было темно. Он лежал на еловых ветках, укрытый теплым плащом. Наверху в кронах деревьев гудел ветер. Горел костер, весело трещали поленья, рассыпая алые искры, скрипел снег под ногами часовых, слышалось бряцание автоматов. Он повернул голову — вокруг костра сидели немцы. Впрочем, он догадался, даже не глядя, только услышав их речь. Он попал в плен.

— Как вы себя чувствуете? — его спросили по-английски.

Женский голос, чуть надломленный, певучий. Он приподнялся. Она стояла на коленях рядом с его ложем и складывала бинты после перевязки.

— Вам лучше?

Он потрогал повязку на голове. Отбросив длинные волосы, слипшиеся от снега, она посмотрела на него. И он почувствовал, как сердце заколотилось от волнения. Этот взгляд он узнал бы из тысячи.

— Я видел картины Генри Мэгона в Академии художеств в Лондоне, — проговорил, едва переведя дух. — Я там учился. Пытался их копировать, но у меня ничего не вышло. Вы знали его?

— Больше того, — уголки ее губ дрогнули, — он был моим мужем. И отцом моего сына.

— Так это вы…

Она опустила голову. Потом спросила, ее голос прозвучал глубже.

— Так вы художник?

— Да, я закончил Академию в тридцать восьмом. Все это время я думал, что вас не существует на самом деле.

— Я тоже, бывало, думала, что не существую. Но память о Генри помогала мне жить.

— Но вы же… как же вы оказались… — он осекся, не зная, как выразиться.

— Среди немцев? — закончила она вместо него. — Наверное, для того, чтобы вы убедились, капитан, — Генри Мэгон меня не выдумал. Я была и есть. И нам суждено было встретиться. Вот поешьте, — она пододвинула ему дымящийся котелок. Второй рядом безнадежно остывал на ночном морозе. — Не бойтесь, вас не убьют, — она протянула руку, тонкие пальцы Моны Ванны прикоснулись к его обросшему щетиной лицу.

— Я не боюсь, — преодолевая слабость, он взял ее руку, поднес к губам. — Теперь мне не страшно умирать.

— Не говорите так. Ешьте. Вам нужны силы.

Он вынул из кармана рисунок и протянул ей.

— Я видел вас сегодня. Хотел нарисовать. Но не успел закончить. Возьмите, на память.

Она взяла рисунок, взглянула, на нем запеклись капли крови. Потом вернула ему.

— Нет, нет. Вы закончите, еще будет время, я уверена. Вот вам карандаш. Я так хочу.

Подошел офицер в немецкой форме. Маренн повернулась.

— Фрау, — произнес он, — господин оберштурмбаннфюрер просит срочно подойти к нему.

— Сейчас иду, Фриц, — кивнула она. И поднялась.

Сидя у костра, Скорцени рубил жареное мясо ножом с зигзагом SS на рукоятке. Рядом на снегу расположился Айстофель, терпеливо дожидаясь своего куска. Когда она подошла, Отто взглянул на нее мрачно.

— Я знаю, чего ты хочешь, — начал без вступления. — Чтобы мы сохранили ему жизнь. Но это невозможно. Мы убиваем даже собственных раненых, чтобы они не стесняли нас.

— Он нас не стеснит. Я сама отвезу его на джипе в американское расположение. Меня никто не заподозрит, медсестра — и медсестра. Сдам в госпиталь.

Скорцени смотрел перед собой, протыкая ножом снег. Он знал, что должен отказать, и понимал, что не сможет. Не сможет расстрелять этого англичанина у нее на глазах, после того, как она попросила сохранить ему жизнь. Он уже один раз сделал так, в сорок первом под Москвой, и это едва не разрушило их отношения. Нет, повторить подобное невозможно. Все и так держится на волоске. Английскому сэру повезло.

— Вот что, — он поднял голову и взглянул ей в лицо, она затаила дыхание. — Одна ты его не повезешь, с тобой поедет Раух, — он кивнул адъютанту. — Ни о каком госпитале не может быть и речи. Оставите в расположении и — все, никакого риска. Так, чтобы его быстро нашли. Думаю, он будет молчать. Иначе ему придется объяснить, как случилось так, что он попал к диверсантам, а его оставили в живых. Контрразведка с живого с него не слезет. Так что придумает что-нибудь более правдоподобное. Мы будем ждать вас в квадрате Ф, — он показал на карту. — Ясно, Раух?

— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер.

Когда она вернулась к Джеймсу, тот протянул ей рисунок.

— Вот, я закончил, возьмите.

— Что это? — Скорцени подошел следом за Маренн и сразу заметил, что она держит в руке. — Еще один шедевр для Национальной галереи с твоим изображением? Англия неравнодушна к тебе, прямо скажем.

— Я тоже неравнодушна к ней, — улыбнулась она. — Несмотря ни на что.

— Вы должны помнить, капитан, — Скорцени внимательно посмотрел на Джеймса, — кому обязаны своим спасением.

— Я буду помнить всю жизнь, — проговорил тот, неотрывно глядя на Маренн. — Женщине с картины английского лейтенанта.

— Вы пока поспите, — Маренн заботливо укрыла его плащом. — Мы тронемся утром, когда утихнет пурга.

Потом повернулась к оберштурмбаннфюреру.

— Раненый нуждается в покое.

Скорцени молча отошел к костру. Она подошла сзади, положила руку ему на плечо.

— Ты знаешь, это противоречит инструкции, — сказал он, не поворачиваясь. — Уж лучше бы было взять с собой Джилл. С ней хоть и мороки больше, но зато у нее нет столько знакомых по всей Европе и Америке. Ее портреты не пишут под разрывы снарядов. Собственной кровью.

— Спасибо, — она приникла головой к его плечу и уже не чувствовала ни ветра, ни мороза, только привычный, родной запах его тела. — Мне было бы больно смотреть, как он умрет.

Он наклонился, поцеловал ее в губы.

— Еще бы, с таким-то рисунком. У парня недюжинный талант.

— В его манере есть что-то от Матисса, ты не находишь?

— Матисс, прерафаэлиты, это все слишком тонкая материя для нашего диверсионного дела. Но если ты так считаешь, я согласен.

Она теснее прижалась к нему и прошептала:

— Я так считаю, я так считаю. И я рада, что Кальтенбруннер все-таки разрешил поехать мне вместо Джилл. Она бы никогда не уговорила тебя сохранить жизнь английскому офицеру, пусть даже он талантливый художник. Пойти против инструкции и циркуляров. Мне, правда, тоже удается это не всегда, — она явно намекала на сорок первый год. — Но хорошо, что на этот раз получилось.

Пауля Эберхарта оперировали через два дня после того, как началось обследование. Операция длилась три с половиной часа. Маренн, как всегда, была точна и искусна. Бригада врачей под ее руководством, как слаженный ансамбль, действовала четко. Все это время фрау Лотта ожидала там, где ей указали, — в специальной комнате для посетителей, обставленной уютной мягкой мебелью. Она не могла найти себе места и сама сбилась со счета, сколько раз она прошла по комнате — от окна до двери и назад.

— Вы должны знать, что каждая операция на головном мозге уникальна. Будем надеяться — все завершится успешно, — сказала ей доктор накануне. Теперь эту последнюю фразу: «Все завершится успешно», — фрау Лотта повторяла как заклинание.

В этот же день Кальтенбруннер прервал затянувшееся молчание и без особого удовольствия сообщил Скорцени, что его рапорт удовлетворен — вместо Джилл Колер в составе диверсионной группы в Арденны направится Ким Сэтерлэнд.

— Я слышал, что без вмешательства рейхсфюрера дело не сдвинулось, — иронично осведомился Алик, узнав новость. — А того как следует подзадорил наш общий шеф.

— Да, Шелленберг имел беседу с Гиммлером. После чего тот позвонил Кальтенбруннеру.

— Ему отпускать Маренн в Арденны под пули — как нож по сердцу, но он понимает ее чувства — все ради того, чтобы спасти Джилл. Я думаю, это правильно. Коли Кальтенбруннер не может пережить, что отряд вообще останется без дам. Чепуха какая-то!

— Он не может пережить, чтобы признать, что его затея — глупость, и ничего больше.

— Я согласен.

— Я еду в Шарите, надо сказать Маренн.