Френк Слотер - Чудо пылающего креста

• Название: Чудо пылающего креста
• Автор: Френк Слотер
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0170-1

Исторический роман Френка Слотера переносит нас во времена позднего Рима — первую треть IV века. На трон восходит Флавий Валерий Константин, сконцентрировавший в своих руках единоличную и абсолютную императорскую власть. Через сражения и кровь, смерть близких шел он к своей цели, стараясь возродить былое величие и мощь Римской империи. В увлекательном, захватывающем описании жизни этого человека, основателя Нового Рима — Константинополя, автор развертывает перед нами широкое историческое полотно, в котором много страниц уделено созданию Церкви и первым христианам, которых мощно поддерживал уверовавший в Бога император. И недаром церковные историки нарекли Константина Великим и провозгласили его образцом христианского правителя.

Френк Джилл Слотер родился в Вашингтоне 25 февраля 1908 года. Окончил Оксфордскую высшую школу в Северной Каролине и университет в Дархеме. Врач. Служил в армии США в медицинском корпусе. Женился на Джейн Манди в 1933 году. Два сына. Свою литературную деятельность начал в 1941 году романами «That None Should Die» и «In a Dark Garden». Френк Слотер разносторонний автор, пишущий и о медицине, и исторические произведения, но более всего ему удаются сочинения на библейские темы или смешанной формы. В 1959 году Слотер выпускает один за другим два романа: «Крест и корона, или Жизнь Христа» и «Иосиф Аримафейский», а через год роман о римском императоре Константине Великом «Чудо пылающего креста», который мы и предлагаем нашему читателю.

Слотер трудится в литературе почти 40 лет. За это время общий тираж его книг составил более 60 миллионов экземпляров. Один из последних романов 1987 года снова на медицинскую тему — «Transplant».

Текст печатается по изданию: Constantine: The miracle of the flaming cross, by Frank G. Sloughter. Doubleday and Company, Inc. New York, 1965.

---

— Разве христианский Бог распоряжается молниями? — язвительно спросил Константин. — Я-то думал, что они собственность Юпитера.

Карин пропустил его замечание мимо ушей и приступил к опросу свидетелей. Один из слуг поклялся, что во время обоих пожаров в воздухе присутствовал запах серы, а несколько других подтвердили его показания.

— Хорошо известно, что христиане верят в злого духа по имени Люцифер, то есть в дьявола, место жительства которого называется Ад, где всегда горят серные костры, — самодовольно заявил Карин. — Полагаю, что связь с этим делом вполне очевидна для каждого.

— Выходит, ты веришь, что этот злой дух дважды поджег дворец, чтобы навлечь на христианскую секту гонения? — спросил Константин.

— Мы утверждаем, что христиане вызвали нечистую силу, чтобы причинить вред личности и собственности императора, — заявил Карин.

— Вызвали? — Константин удивленно вскинул брови. — Это при том, что Люцифер является врагом христиан?

— Ты, кажется, многое знаешь об этой проклятой секте, трибун, — огрызнулся Карин. — Тогда, может, ты скажешь нам, что случилось!

— Я уже говорил вам, что меня едва не ударило молнией, подпалившей дворец в первом случае. Я не почувствовал в воздухе запаха серы — был только едкий запах, который чувствуется всегда, если рядом ударила молния. Что же касается второго пожара, то меня не было в городе и…

— В тот вечер не было никаких облаков, — прервал его Карин, — и никаких молний.

— Тогда, — пожал плечами Константин, — не могло быть и серного запаха, а потому ваши свидетели, должно быть, лгут.

Слушание скоро подошло к концу, но Константин не сомневался, что Диоклетиану христиан представят как преступников. И что в нынешнем состоянии его духа и здоровья императора нетрудно будет убедить в виновности ненавистной секты. Поэтому Константин не удивился, получив приказ выстроить своих гвардейцев на следующее утро перед дворцом с целью выполнения указа императора, который им тогда же и будет объявлен.

Очевидно, уже нашли козла отпущения, и дело осталось за малой формальностью — публично назвать его имя.

2

Дело уже близилось к вечеру, когда Константин смог наконец передать командование дворцовой охраной Дацию и поехать в поместье дяди Мария с видом на залив, которое находилось в нескольких милях за пределами столицы.

— Редким ты стал у нас гостем, племянник, — тепло приветствовал его Марий. — Что, так тяжела служба?

— Да не столько служба, сколько забота кое о чем, — признался Константин, — Ты, наверное, знаешь, что делается во дворце.

— Слетелась стая хищников — служит только Галерию. Уже набрасывались на тебя?

— Прямиком — еще нет. Да главное-то я беспокоюсь о матери — о ней и ее друзьях, христианах.

— Да, у Елены слишком тесные отношения с дрепанумскими христианами, это опасно, — согласился Марий. — Но мы — семейство упрямцев: мне так и не удалось убедить ее расстаться с ними.

— Сама-то она еще не христианка?

— Спрашивал я ее — месяц как назад, а то и меньше. Уверяла, что нет. — Марий посмотрел на него внимательно. — А ты-то как? Даций рассказывал мне о молодом священнике, что служит в Кесарии и Антиохии.

— О Евсевии? — Константин улыбнулся. — Знаешь, а он такой наивный — верит, что их Бог действует через меня.

— Вижу, ты не поддался искушению последовать за человеком, которого они зовут Христос.

При этих словах дяди в памяти Константина возникла знакомая картина — впервые за многие месяцы: лицо хрупкого пастуха с умными и понимающими глазами, которые, казалось, могли не только проникать в душу, но и внушать уверенность и спокойствие.

— На стене разрушенной церкви в Зуре на Евфрате я видел изображение человека, которому они поклоняются, — сказал Константин. — Должно быть, он сильно отличался от других людей.

— Настолько сильно, что навлек на себя смерть на кресте и гибель на тысячи других, которые с той поры идут по его стопам, — сурово отчеканил Марий. — Выброси его лицо из своей головы и выбери себе веру полегче, такую, как поклонение Митре.

— Зачем?

— Диоклетиан может умереть в любой день. Насколько мне известно, Карин по приказу Галерия медленно травит его каким-то коварным снадобьем. Когда это случится, ты будешь сыном августа и, возможно, цезарем.

— Фауста считает, что Галерий после отречения императора попытается меня убить.

— Может, она и права, — серьезно проговорил Марий. — Союз с семьей Максимиана тебе бы совсем не повредил. Линия их рода, конечно, слаба, но твоего — достаточно сильна, чтобы одолеть ее. А как Максимиан или Галерий? Они, по-твоему, одобрят брак?

Константин хмуро покачал головой.

— Перед моим отъездом из Рима император Максимиан ясно высказался на этот счет. Только Диоклетиан мог бы заставить его выдать за меня Фаусту, но меня с каждым днем оттесняют от него все дальше. Если я не ошибаюсь, завтра выйдет декрет, который развяжет новую травлю христиан, и травить их поручат мне, по крайней мере в Никомедии. Уверен, что это дело рук Карина — он надеется, что я откажусь.

— И ты, конечно, подчинишься?

— Мне ничего другого не остается, хотя в Александрии я на это насмотрелся вдоволь. Но мне бы хотелось быть уверенным, что никто не сможет сфабриковать обвинение против матери и Криспа и повредить им.

— Они в безопасности, — заверил его Марий. — Мы с Дацием больше беспокоимся за тебя.

— Почему же?

— Диоклетиану не долго быть императором. Я доволен тем, что он устал от власти и готов покинуть трон.

— Да, в Салонах он мне именно так и говорил, — согласился Константин. — Теперь его главное желание — выращивать там капусту крупнее, чем у всех других в империи.

— Это значит то, что скоро Галерий станет августом Востока, а твой отец — Запада. Когда это случится, ты должен немедленно отправиться в Галлию.

— Если они меня отпустят.

— Здесь, в конюшне, постоянно будет дожидаться пара добрых лошадей, а другие будут наготове на расстоянии не более чем одного дня пути отсюда в сторону Альп, в деревнях людей, кому я могу доверять, — заверил его Марий. — А там тебе никакая погоня нипочем: Даций знает все проходы в горах, как улицы в Никомедии.

— Если мне удастся сбежать и твое участие в моем побеге будет раскрыто, то ты можешь поплатиться своей жизнью, — напомнил ему Константин.

— Твой отец спас мне жизнь, задержавшись, чтобы остановить поток крови, когда мне проткнули ногу копьем. Так что как раз этим я ему и обязан. Кроме того, — весело ухмыльнулся Марий, — вот станет мой племянник римским императором — тогда чего мне бояться.

3

К тому времени, когда на следующее утро отряд императорской гвардии во главе с Константином стал на караул по обеим сторонам ведущей ко дворцу галереи, дворцовая площадь густо кишела народом. Центральная часть между дворцом и христианской церковью, стоявшей напротив него на невысоком пригорке, была расчищена, и вскоре черные нубийцы-носильщики, вывезенные Диоклетианом из Египта, вынесли из дворца два тронных кресла.

Константин не знал, что Галерий находится в городе, пока не увидел коренастую фигуру цезаря Востока, шествующего от дворца вслед за куда как более тщедушной фигурой Диоклетиана. Впрочем, он не удивился: в Никомедии мало что происходило без ведома Галерия, и он привык появляться тогда, когда его меньше всего ожидали. Император и цезарь уселись на троны, а за их спинами расположился целый ряд высокопоставленных чиновников.

Толпа встретила императора ревом одобрения — ведь впервые за многие месяцы он появился на глаза народу. Даже Константин видел его впервые за несколько недель: большую часть времени Диоклетиан проводил в личных покоях, куда допускались только личные слуги и высшие чины, ответственные за несколько департаментов правительства. Хотя после долгой болезни лицо Диоклетиана покрывала довольно заметная бледность, он все же выглядел крепче, чем когда-либо с момента их внезапного отъезда из Рима, и в груди Константина снова затеплилась надежда при мысли, что ему еще, возможно, удастся убедить старого императора вступиться за него перед Максимианом.

Главный управляющий Карин стоял возле Галерия и, когда стихли приветственные возгласы, передал ему свиток, который тот стал зачитывать вслух. Первые же слова императорского указа — после обычного официального обращения к милости богов — открыли Константину причину, по которой собрали народ.

Указ был краток и касался только сути дела. С этого дня подлежали уничтожению все изображения христианского божества, или человека, именуемого ими Иисус Христос, как в церквах, так и в частных жилищах, а также все священные для них письменные труды. Обстановка и собственность церквей повсюду передавались в общественное достояние, что давало народу право на открытый грабеж.