www.litres.ru)
Моим Скай, Дэшеллу и, конечно, Эми
Об этих регионах вы можете думать и говорить все что угодно: заявлять, что там живут доисторические чудовища или белые индейцы, что там есть разрушенные города или гигантские озера… ни у кого нет права вам возражать.
Питер Флеминг, «Бразильские приключения»
И поиски кончатся там,
Где начали их; оглянемся,
Как будто здесь мы впервые.
Т. С. Элиот, «Литтл Гиддинг»
Этот человек называл себя Рана, то есть Лягушка. На поясе у него висело мачете, и он курил только что скрученную сигарету. Три моих проводника подозревали, что он, как и все остальные, кто так далеко забирается сюда, в дебри гондурасских джунглей, либо какой-нибудь десперадо [1], либо беглый преступник, либо контрабандист или наркокурьер того или иного сорта. Но сам Рана ни о чем, кроме голосов мертвых людей, говорить не хотел.
«Там есть люди, – сказал он. – Древние люди. Их не увидишь глазами. Теперь их можно только слышать».
Он показал на свое правое ухо, в котором поблескивала серебряная сережка-гвоздик, и расплылся в хитрой улыбке, словно выдавая какой-то старинный секрет: «Конечно, они все мертвые. Эти люди».
Дымок его сигареты вился вокруг нас в вечернем воздухе джунглей. Рана покачал головой. Это было в начале июля, в Ла-Москитии [2]стоял сезон дождей, но сейчас ливень прекратился, и двухкомнатная соломенная хижина наполнилась звуками живой природы – стрекотом, щебетом, утробным ревом и протяжным воем.
Прищурившись, я вгляделся в темноту: ничего, причем на много-много миль вокруг. До ближайшей дороги дня два пешком, мой спутниковый телефон не работает.
Лягушке было, наверно, ближе к сорока: тощий и жилистый человек в расписанной драконами красной майке-алкоголичке, драных камуфляжных шортах и надвинутой на лоб потрепанной ковбойской шляпе. Он и два его приятеля, все вооруженные ружьями и мачете, встретились нам чуть раньше в этот день на пустынном берегу Рио-Куйямель.
Рана сказал, что он в бегах, но не объяснил, от кого скрывается и чем занимается сейчас в этом диком районе на юго-востоке Гондураса. Мы не хотели оставаться в их компании, но у нас просто не было выбора – мы заблудились и в ином случае рисковали надолго застрять на берегу реки Куйямель. А у меня была большая цель…
Уже несколько недель я искал знаменитый потерянный Белый Город, великий Ciudad Blanca. Поиски этого Эльдорадо Центральной Америки ведутся сотни лет, еще со времен Христофора Колумба и конкистадора Эрнана Кортеса им посвящали себя десятки и десятки путешественников, авантюристов, ученых и даже агентов государственных спецслужб. Одни погибли, другие вернулись из-за болезней, многие просто заблудились и бесследно исчезли в джунглях. Дуглас Престон в статье, написанной для New Yorker, назвал этот потерянный город одной из «неразгаданных тайн нашего мира». Пол Теру в своем романе «Берег Москитов» не приводит его названия, но говорит о нем как о «тайном городе» в гондурасских джунглях, населенном загадочным племенем по имени манчи.
Я никогда не думал, что окажусь здесь. Я слышал истории о том, что этому исчезнувшему в джунглях метрополису может быть больше двух тысяч лет и что он в действительности является столицей давно забытой мезоамериканской цивилизации. Слышал я и другие, столь же архаичные истории о призраках и духах, оберегающих руины, аборигенах, хранящих древние секреты, кровожадных золотоискателях, а также об американском шпионе, который в 1940 году заявил о том, что ему удалось найти этот священный город, но потом неожиданно умер и не успел раскрыть его местоположение.
В конечном итоге именно эта последняя история и привела меня в джунгли. Звали этого человека Теодор Морде. Долгие месяцы я провел за изучением пожелтевших страниц его экспедиционных дневников, путевых журналов и писем, которых, кроме меня, почти никто не видел. Морде писал о священных погостах в глубине джунглей, о причудливом индейском ритуале «Пляска мертвых обезьян», об убийцах, беглецах от правосудия и потерянных душах, а также о неделях пешего путешествия в области, которые он называл «запретными регионами» Гондураса. Со временем его загадка превратилась в мою манию.
Теперь я уже протопал больше сотни миль в своих тропических ботинках армейского образца, таща на спине 20-килограммовый рюкзак. Я карабкался по склонам гор, перебирался вброд через реки, меня толкал в спину проливной дождь, палило безжалостное солнце, я размахивал полуметровым мачете, чтобы прорубить себе тропку через непроходимые заросли. У меня болело буквально все, я чесался от укусов насекомых, прел от постоянной сырости и в кровь стер ноги. Ботинки почти развалились. Ломило в спине. Я вонял хуже бродяги. Я уже много дней не спал, у меня закончился валиум [3], я тосковал по жене и трехлетней дочери, чей четвертый день рождения вот-вот пропущу.
Каждый день здесь что-то угрожало моей жизни: смертоносные змеи в густых зарослях, вирусы в воздухе, муравьи-пули, разбойники на дорогах, речные пираты. Страна билась в тисках военного переворота, и мне уже довелось увидеть два трупа – мотоциклиста, лежавшего посреди проселочной дороги, и какого-то молодого парня, плавающего лицом вниз в речных водах. Мне никогда еще не было так одиноко. В моей голове роились самые разные недобрые мысли, но все они сводились к одному: я чувствовал, что постепенно исчезаю или, хуже того, уже исчез.
«Далековато ты забрался от дома», – сказал Лягушка, когда снова начался дождь.
Я рассмеялся, но на его лице не было ни тени улыбки.
«Ты что, заблудился?» – спросил он.
Он пристально посмотрел мне в глаза и сказал, что потеряться в джунглях легче легкого. «Хочу дать тебе совет, – предупредил он. – Не ходи на голос мертвых».
Я пожелал ему спокойной ночи, ушел, рухнул в свой гамак и стал слушать, как дождь барабанит по натянутому надо мной тенту. Я посмотрел на мокрый, непроходимый ад джунглей, и в моем сознании снова и снова начали звучать слова жены, произнесенные ею в день моего отъезда. «О чем ты только думаешь? Что ты на самом деле пытаешься найти? Почему ты уезжаешь?»
До утра еще было ждать и ждать, но спать я не мог.
Профессиональный любитель
Вспомни те деньки, говорил я своей жене Эми в моменты, когда чувствовал себя ужасно старым и когда накатывала меланхолия. Вспомни, как однажды ночью мы решили махнуть в Париж и уже на следующий день сидели в самолете. Вспомни, как всю ночь гуляли по городу, ты сломала каблук, и мы завтракали в забегаловке на Вест-Вилладж. Ты помнишь, как часто мы вытворяли что-нибудь такое? Помнишь, как мы за $500 снимали квартирку-студию в Вильямсбурге с видом на город и думали, что добились всего, о чем только можно мечтать?
Когда нам было по двадцать, мы без конца скакали по съемным квартирам. Не меньше трех раз в год мы ездили за границу, иногда этого требовала работа Эми (она – куратор выставок современного искусства), иногда мое репортерское призвание. Свою жажду странствий я могу объяснить только скучным, оседлым детством. Я вырос в невозможно нормальном 30-тысячном городке на севере штата Нью-Йорк. Мы почти не путешествовали, если не считать июльских семейных вылазок, когда мы с родителями и братом залезали в наш «Форд»-универсал и ехали на пляж в Делавэре. В нашем городке имелось озеро, но было очень мало горизонта. С холмов не открывалось прекрасных видов, а самолеты пролетали мимо на десятикилометровой высоте. Эми любила шутить, что если бы ей не удалось заманить меня в самую первую поездку в Европу, когда нам было по двадцать лет, то я бы вообще никогда в жизни не выбрался за границы Америки. Тогда у нас почти не было никаких забот. Заработанных денег нам в аккурат хватало на жизнь. А теперь у нас вечно не было времени, да и денег тоже…
