Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин

• Название: Бестужев-Рюмин
• Автор: Борис Григорьев
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-1104-9

Современный читатель, даже самый культурный и проявляющий живой интерес к отечественной истории, имеет о личности А.П. Бестужева-Рюмина довольно смутное представление — разве только из романов В. Пикуля и Н. Сорокиной, а также по киносериалу режиссёра С. Дружининой «Гардемарины, вперёд!». Его имя было почти полностью и незаслуженно забыто — причём не столько по каким-то идеологическим причинам, а скорее по исторической небрежности и недооценке его личности. Он словно растворился и потонул в историческом потоке, посвященном описаниям дворцовых переворотов, первых русских женщин-императриц и их многочисленных фаворитов. Однако в 40—50-е годы XVIII века он был ключевой фигурой русской политики, и имя его не только в России, но и во всех европейских дворах и столицах произносилось с почтением и подобострастием, а где и со страхом и ненавистью. Это был Молотов или Громыко XVIII века.

---

Когда в конце разговора посланник захотел оставить свои предложения на просмотр Бестужеву, тот ответил, что в этом нет никакой надобности: во-первых, он знает об их содержании, а, во-вторых, он не пожертвовал бы ради них своим слабым зрением. После этого обескураженный австриец поспешил удалиться.

К управлению государством пришли новые люди, и попытки бывшего канцлера вмешаться в дела успеха ему не принесли. Он по-прежнему возлагал надежды на то, что восторжествует его антипрусская и антифранцузская «система», но Н.И. Панин, его ученик, пришедший в КИД, разделяя его оценку в отношении Франции, уже думал о другом — о северном союзе или северном аккорде, о союзе России с Пруссией, Англией и Скандинавией в противовес союзу южных государств — Франции, Австрии и Испании.

«Я рассчитался с графом Бестужевым, — говорил Панин прусскому посланнику Сольмсу, — я заплатил ему за все прежние обязательства, я ему не должен ничего, и он не в числе моих друзей». Соловьёв пишет, что Панин, по всей вероятности, имел в виду свои хлопоты по реабилитации бывшего учителя.

Между учителем и учеником наметилась борьба, и Панин даже жаловался Екатерине, что вмешательство Бестужева в государственные дела заставит просить его об отставке. Конечно же, Екатерина предпочла Бестужеву Панина, но это решение доставило ей чувство неловкости. Она очень ценила и уважала старика Бестужева и не могла просто так выбросить его на обочину дороги. Бестужев, кстати, в отличие от Панина, не страдал конституционалистскими «замашками» и не предлагал учредить при Екатерине так называемый Имперский совет — орган, ограничивающий её полномочия как самодержавной императрицы. Она яростно защищала Бестужева от клеветы, выставлявшей его человеком продажным: «Это ложь. Бестужев обладал упорной твёрдостию, и никто никогда не мог подкупить его». Совершенно противоположного мнения она была о сопернике Бестужева графе Воронцове: «Гипокрит[102], какого не бывало; вот кто продавался первому покупщику; не было двора, который бы не содержал его на жалованье».

Так что Екатерина некоторое время должна была терпеть бывшего великого канцлера, а он, не привыкший жертвовать своими убеждениями, понимая, что своим упрямством досаждает императрице и создаёт для неё дополнительные трудности, должен был прибегать к старому испытанному средству всех царедворцев — к лести и угодничеству.

Сильное раздражение у Екатерины вызвало вмешательство Бестужева-Рюмина в церковные дела, в частности, в так называемое дело Арсения Мацеевича (1697—1772). Ростовский архиерей Арсений Мацеевич был своеобразным протопопом Аввакумом XVIII века. При Петре III монастырские и некоторые церковные земли были секвестрированы, но при Екатерине они снова стали возвращаться церкви. Но Екатерина была вынуждена признать справедливость указа бывшего супруга и всячески стала тормозить процесс возвращения церкви секвестрированных земель. Для упорядочения этого вопроса императрица назначила специальную комиссию, которая снова занялась переписью возвращённого церкви достояния, что вызвало со стороны воинственного Арсения естественные подозрения и резкие выпады против новой «неправильной», по его мнению, императрицы. Синод вместе с Екатериной, усмотревшей в этом выпаде оскорбление её чести и достоинства, решил наказать строптивого архиерея, лишить его архиерейского сана и сослать в отдалённый монастырь. Перепуганный Арсений Мацеевич, и ранее, при Елизавете, обращавшийся к Бестужеву-Рюмину за помощью, написал ему письмо.

Справедливости ради следует отметить, что граф Алексей Петрович, к старости благоволивший православной церкви, ни в коей мере не заступаясь за бедного Мацеевича, написал Екатерине вполне мягкое письмо с рекомендациями затушевать это дело и оставить старика в покое, чтобы, как он выразился, не разворошить весь церковный муравейник. Он просто «рабски просил о показании ему монаршего и матерного милосердия», дабы предупредить «разных о сем и без того в публике происходящих толкований». Между тем императрица была явно уязвлена тем, что Мацеевич в своих филиппиках намекнул, что она, как немка, никакого права на русский трон не имела, и в своём отзыве на обращение Бестужева утверждала, что ни один государь не потерпел бы такого оскорбительного поступка, который совершил Мацеевич по отношению к ней, а без всякой церемонии отрубил бы ему голову.

Бестужев, ничтоже сумняшеся, попытался успокоить раздражение Екатерины и снова написал ей: «Во всенижайший ответ всеподданнейший раб доносит, что как он прежде за ростовского архиерея не заступался», так и теперь только принял «присланную от него цидулку» и представил её императрице со своими соображениями. Он считал необходимым пресечь все лишние толкования в народе, тем более что сам Мацеевич о содеянном уже жалеет и сокрушается[103]. На записке Бестужева Екатерина написала: «Сожалею, что сокрушается: я писала с тем, чтоб вы имели что соответствовать тем, кто вас просьбою мучит. Желаю вам спокойно почивать». Очевидно, реакция императрицы была немедленной, так что поспешила вернуть записку со своей пометой её автору прямо на сон грядущий.

С этого момента отношение Екатерины к старику Бестужеву стало резко охладевать. По донесениям иностранных послов в Петербурге, Бестужев не сдавался и нашёл общий язык с фаворитом императрицы Г.Г. Орловым (1734—1783). Весной 1763 года он, зная тайну брака Елизаветы Петровны с А.Г. Разумовским, подал графу Григорию идею официально жениться на Екатерине II и стал собирать подписи среди дворянства в пользу этого брака.

Согласно версии Дидро, которую приводит Н.И. Павленко, Бестужев открыл свои брачные замыслы канцлеру Воронцову. Тот, якобы не захотев и слышать об этом, прервал Бестужева и сказал:

— Чем я заслужил такое унизительное доверие с вашей стороны?

После этого Воронцов побежал к Екатерине и стал говорить о неприличии и опасности её брака с Орловым. Он предложил вместо этого осыпать фаворита богатствами и почестями, но отнюдь не думать о бракосочетании с ним. От Екатерины канцлер отправился к Панину и стал умолять его тоже повлиять на императрицу.

Особого сочувствия инициатива Бестужева не вызвала ни в народе, ни у дворян. Особенно была недовольна этим предложением гвардия, инициатор и исполнитель всех последних государственных переворотов. Императрица поставила вопрос на обсуждение в Государственном совете. Во время обсуждения все сохраняли молчание. Тогда встал Н.И. Панин и заявил:

— Императрица делает, что захочет, но госпожа Орлова не может быть русской императрицей.

Екатерина немедленно закрыла заседание[104].

Но Орловы и Бестужев-Рюмин продолжали настаивать на своём. Из брака Разумовского и Елизаветы они решили создать прецедент. Екатерина повела при этом тонкую игру. Она не могла прямо отказать своему фавориту в желании стать её мужем — её довольно шаткое на первых порах положение во многом зависело от расположения всесильных братьев Орловых, — и согласилась составить проект соответствующего указа об официальном признании брака покойной Елизаветы и старика Разумовского. С проектом этого указа Екатерина направила к Алексею Григорьевичу графа и канцлера М.И. Воронцова.

Бывший фаворит жил в Москве в доме на Покровке. Канцлер застал Разумовского у растопленного камина. Гость показал хозяину проект и попросил у него бумаги, подтверждающие его тайное венчание с Елизаветой Петровной. Несколько минут Разумовский молчал. Потом подошёл к комоду, достал оттуда ларец и извлёк из него свёрток из розового атласа, в котором оказались пожелтевшие листы двадцатилетней давности. Подержав их в руках, Алексей Григорьевич бросил их в огонь.

— Я не был ничем более, как верным рабом её величества, — произнёс он, с трудом опускаясь в кресло…

Идея Бестужева-Рюмина сгорела в камине вместе с брачным свидетельством. Панинская партия и тут взяла верх.

Пользуясь поддержкой Орлова, граф Алексей Петрович затеял против Панина новую интригу, но, по всей видимости, не рассчитал силы. Ему уже не хватало ни такта, ни чутья, ни чувства собственного достоинства. Французский посланник Бретёйль в одной из своих реляций описывал, как Екатерина на каком-то приёме никак не могла отделаться от пьяненького Бестужева, досаждавшего ей, по-видимому, очередным прожектом.

Каплей, переполнившей чашу терпения Екатерины, оказались польские дела. Ввиду тяжёлой болезни Августа III Екатерина предпринимала отчаянные попытки сделать после его смерти королём Польши своего бывшего фаворита Станислава Понятовского. Существенную помощь в этом ей оказывал Фридрих II, а всю дипломатическую сторону дела обеспечивал Панин. Бестужев-Рюмин тоже привлекался к польским делам, но его настойчивые советы сохранить Польшу за саксонскими курфюрстами уже не отвечали новым реалиям, и Екатерина окончательно разочаровалась в нём.