разные - Журнал ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ. Сборник фантастики 2007

• Название: Журнал ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ. Сборник фантастики 2007
• Автор: разные
• Издательство: САМИЗДАТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2012

Содержание:

№ 1

**Александр Ильванин. ИЗ ПУНКТА А В ПУНКТ В…

**Андрей Буторин. ЙАЛОКИН

№ 2

**Мария Парфёнова. К СЛОВУ О ЖУКАХ

№ 3

**Яна Дубинянская. СЛУЖБА СПАСЕНИЯ

**Карина Шаинян. СВОБОДУ ФАННИГЕМАМ!

**Ирина Маракуева. СОЗДАЙ ДРАКОНА, РОДИ ДРАКОНА

№ 4

**Руслан Суков. ВСЁ КАК БУДТО ВО СНЕ

**Сергей Абаимов. СУД ЧЕЛОВЕКА

**Андрей Кожухов. ПРОЕКТ «РОБОДОМ»

№ 5

**Татьяна Томах. НЕ ПОТЕРЯТЬ

**Альберт Морозов. КЛОУНЫ

№ 6

**Александр Просвирнов. ПОСЛЕДНЯЯ ТАБЛЕТКА

**Евгений Добрушин. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

**Евгений Добрушин. МЕНЮ

№ 7

**Ирина Маракуева. ПАПА

**Ирина Маракуева. ОДНА В МИРЕ ПТИЦА

**Юлия Серкова. РАБ ЛАМПЫ

**Владимир Молотков. СДЕЛКА

№ 8

**Андрей Кожухов. В ГОРОДЕ БЕЗ ДОЖДЕЙ

№ 9

**Инна Живетьева. ПОДКОВНИК

**Андрей Евсеенко. ТРОПИНКА НАДЕЖДЫ

№ 10

**Игорь Колосов. СИДЯЩИЙ У ДВЕРИ

**Ирина Комиссарова. РЫЖИК

№ 11

**Денис Воронин. ИСТИНА РЯДОМ

**Александр Барский. ХРАНИТЕЛИ

№ 12

**Сергей Абаимов. НЕ НА СМЕРТЬ, А НА ЖИЗНЬ

**Владислав Ксионжек. ТИМОША

---

Да- Да, может быть, всё-таки бред? Вот это всё — тоже бред, очередной сон? Тогда не нужно ничего выбирать, всё это чушь собачья. А если всё-таки явь, то её-то как раз и надо выбрать. Как всё очевидно и просто!

Я не успеваю открыть рот, как Некто напротив произносит усталым голосом:

— Не умничай. Выбирай. Осталось восемнадцать секунд.

— Постой-постой, — протестую я, но тут же слышу отчётливое щёлканье метронома. Мозг непроизвольно включает обратный отсчёт: «Семнадцать, шестнадцать, пятнадцать…».

И я собираюсь. Сосредотачиваюсь. Соображаю, анализирую.

Больница — корабль. Мало логики. Это сон. Но тогда явь — где я ранен, контужен. Значит, и с логикой у меня может быть не всё в порядке. Или с восприятием, с отображением, с чем ещё там… Может, как раз больница-здание-корабль — это и есть логика, как говорил лысый доктор? В том, что я добровольно пошёл к психотерапевту, ещё меньше логики. Нет, так мне не определиться.

«Семь, шесть, пять…»

Ой-ёй-ёй! Думай быстрей! Еще быстрей! Вот так… Чувствую, как мыслительные процессы ускорились до предела. Восприятие времени заметно притормозило.

«Чееееетыыыы…»

Остаётся Анна. Любовь — единственный критерий. Так ведь и должно быть. Любовь — это жизнь. И наоборот.

Итак. В одном случае я предал. Оказался слабаком. Инстинкт самосохранения взял верх. Это позорно, обидно. Стыдно узнать о себе такое, но это вполне возможно. Это реально.

«…реее, триии…»

В другом… Ачто в другом? С ужасом понимаю, что не помню, каку меня было с любовью в другом случае. Любил ли я там Анну вообще? Да и была ли там Анна?

«Дваааа, ооод…»

Вспышка в мозгу. Рыжий дерматин. Дверь. Анна. Жена!

Какая жена?! Аня, Анютка, Анюшечка! Моя любимая! Она не может быть моей женой!! Это нелепо, это невозможно, это бред, это — соооооон!!!

«…ииин!»

Я успеваю.

Я всё же успеваю прыгнуть, ухватиться за край грубо сколоченных досок. Перехватываюсь, цепляюсь за ступеньку, подтягиваюсь. Чёрные волны подо мной раздасадованно облизываются, шумят, шуршат о белый борт, шелестят пузырьками злобной пены, заглушают, занавешивают уши. Но я всё равно слышу. Тихо-тихо. Слабо-слабо. Удаляясь. Исчезая.

— Йалокин!..

Я глохну от спасительного воя сирен.

Рубрику ведет писатель Анатолий ВЕРШИНСКИЙ

Рисунки Виктора ДУНЬКО

№ 2

Мария Парфёнова К СЛОВУ О ЖУКАХ

— А мы тебя вот так! — Митрич цапает чёрного коня, выводит над шахматной доской перевёрнутую букву «Г».

— Однако… — противник Митрича, восемнадцатилетний Лёшка, приподнимает левую бровь, задумчиво барабанит пальцами по серым доскам стола.

— Ну что, молодежь, сдаваться будем али ещё повоюем? — усмехается в белые усы Митрич.

Дворовой кот Уголёк по-хозяйски вспрыгивает на стол, бархатисто переступает чёрными лапами, ластится к Лёшке. Лёшка незлобиво отмахивается:

— Уйди, кыса, не мельтеши. Думать мешаешь.

Уголёк обижается, гордо вытягивает шею, пружинисто спрыгивает в серую траву.

По небу размазались белые кудряшки облаков. По двору бегают, гомонят, поднимают серую пыль мальчишки. Чёрный, с белыми полосками, мяч глухо бьётся о старый щелястый забор. Соседская девчонка в клетчатой панамке листает журнал и забавно морщит усыпанный серыми веснушками носик.

Они играют, они смеются, они живут. Живут так, будто не знают, что завтра серая гладь озера подёрнется зеленцой, ослепительно-белый диск солнца вдруг окажется жёлтым, а почти чёрное небо неожиданно плеснёт предгрозовой синевой июльских васильков. Они живут так, будто всё хорошо, будто завтра не наступит цветной день.

* * *

А когда-то солнце было жёлтым и речка синей, старый лес за городом манил прохладой зелени, а молодой ещё Митрич покорял сердца местных барышень, разъезжая по узким улочкам на ярко-малиновом красавце «Москвиче»…

— Ну, и чё ты опять изобрел? — девятиклассник Жека нарочито небрежно вытряхивает из новенькой глянцевой пачки сигарету, глубоко, по-взрослому затягивается.

— Гравиуровень, — Лёвка поправляет очки, сбрасывает со лба непослушные тёмные пряди.

— И чего он делает?

— А он, — Лёвка выуживает из кармана горсть цветных пластмассовых шариков, — удерживает предметы на заданном уровне. Вот мы сейчас выставим значение, равное, скажем, пятидесяти сантиметрам и…

— …и ничего у тебя опять не получится, — выныривает откуда-то из-за гаражей вечно вертящийся возле Жеки Костик.

Да, Лёвку гением не назовешь, одна половина его изобретений не работает вовсе, а другая творит такое, что лучше б её вообще не было. Но уж не Костику об этом судить.

— Кого я вижу, — подбочениваюсь и подбрасываю носком ботинка ребристую волнушку шифера, — Костик-Жекин-хвооостик!

— Ой-ой-ой, какие мы умные, — прячется за Жеку Костик. — Да что ты, что Лёвка твой…

— …и тогда они будут висеть в воздухе. Сами! — Лёвка неожиданно громко заканчивает фразу, начала которой не слышал никто.

— Да из тебя изобретатель, как из меня балерина!

— Цыть! — Жека бросает на Костика недобрый взгляд, — дай пацану попробовать.

Лёвка в последний раз пробегает пальцами по ощетинившемуся шестеренками, антеннками и рычажками устройству, нажимает большущую круглую кнопку. Прибор мелко дрожит, стучит о побитый асфальт кривой металлической ножкой и медденно, тонкими струйками выдавливает из себя мутное желтоватое свечение.

— Тааак… — довольно кивает Лёвка. — А теперь шари-

Он осторожно заносит ладонь над прибором и медденно, один за одним, разгибает пальцы. Шарики висят.

— Ну, съел? — торжествующе кошусь на Костика.

— Да я… да он… да они!!! — заикается, размахивает руками Костик.

— Молодец, пацан! — Жека щелчком отбрасывает в сторону окурок, хлопает Лёвку по плечу. — Ну, и как ты это сделал?

Лёвка шмыгает носом, пыжится, зачем-то делает «профессорское» лицо — не хватало еще, чтобы он Жеке лекцию читать начал! Но лекции состояться не суждено: гравиуровень издает длинный, с надрывом, хрип, выплевывает в воздух синюю струю клубящегося пара и, дернувшись, замирает. Пластиковые шарики со странным чмокающим звуком падают на дворовую дорожку.

— Ыыыы!!!!!! — Жека корчится, подпрыгивает на одной ноге, неловко пытается сорвать со второй дымящуюся кожаную сандалию.

— Жек, ты чего?!

— Алхимик чертов! — сипит раскрасневшийся Жека. — Мерлин недоученный!

— Ну, Жень! — крутит в руках заляпанную зелёным пластиком Жекину сандалию Лёвка. — Я ведь не нарочно. Кто ж знал, что они это… поплавятся?

* * *

Цветные дни начинаются так же, как и чёрно-белые. И это хорошо. Когда солнце ещё не выглянуло из-за горизонта, когда на небе ни звездочки, когда редкие уличные фонари рассеивают вокруг себя одуванчиковую шапку призрачно-белого цвета, кажется, что этот день будет таким, как предыдущий: спокойным, добрым, предсказуемым. Чёрно-белым.

Но восходит солнце, и день плещет в тебя красками, рассыпает на город осколки чьей-то палитры: синюю лавку бакалейщика и алый бархат роз в городском парке, голубое журчание фонтана и каурый шёпот облетевших листьев, золотистые пылинки в солнечном луче и лиловую тень от длинной стальной ниточки уходящего к горизонту моста…

За окном что-то тяжёлое ударяется о жестяной подоконник и отскакивает, уносится куда-то вниз.

— Н-н-началось! — потирает руки Лёвка.

За минувшие со школьной поры двадцать лет и без того невысокий Лёвка ссутулился, изрядно порастерял волос, обзавелся пивным брюшком, но не лишился по-детски восторженного отношения ко всему, что касается его, Лёвкиных, изобретений.

— Н-н-а-ча-лось! — вполголоса напевает он и скребёт опасной бритвой заросший щетиной подбородок.

Стук за окном всё чаще, всё отчетливей. Лёвкиных восторгов я не разделяю, а потому с головой укрываюсь тяжёлым стеганым одеялом и пытаюсь урвать хоть полчаса сна.

— Бум! — стукает за окном.

— 3-зелёный! — отдёргивает край моего одеяла Лёвка.

— Очень за тебя рад! — цежу сквозь зубы и пытаюсь спрятаться под подушку.

Ещё два удара по подоконнику.

— К-красный и ч-чёрный! — вытряхивает меня из-под подушки Лёва.

— Лё-овка, не издевайся!

— К-кор-коричневый! — белозубо скалится Лёвка и бросает под одеяло отчаянно трезвонящий будильник. — С-синий! Два с-синих! В-вставай, Пашка! В-вставай, лен-тяюга б-бессовестный!

* * *

— Чтобы вытравить двойку, — раскладывает на подоконнике мой дневник Лёвка, — нам потребуется немного вот этой жидкости, предварительно нагретой на медленном огне и смешанной…