Валерий Волковинский - Нестор Иванович Махно

• Название: Нестор Иванович Махно
• Автор: Валерий Волковинский
• Жанр: История
• Год: 1991

Волковинский Валерий Николаевич — кандидат исторических наук, зам. главного редактора «Украiнського iсторичного журнала» (Киев). Статья написана для цикла Исторические портреты в журнале Вопросы истории, 1991,№ 9-10.

---

29 ноября Махно выложил свой последний козырь, заявив, что весной 1920 г. своей борьбой в тылу Красной Армии задержал 1-ю Конную армию С. М. Буденного на две недели, чем спас Варшаву от захвата. Он заявил также, что боролся «со всеми», но только не с Польшей и в 1920 г. отказался повести свою 57-тысячную армию на польский фронт. А в последнем слове подчеркнул, что надеется на гостеприимство славянского народа и верит в объективность польского суда. 1 декабря суд оправдал Махно и выслал его из Варшавы на поселение в Торунь. Власти были уверены, что рано или поздно он бежит на Украину, где возглавит крестьянские бунты и остатки контрреволюционного охвостья. Поморский воевода 29 декабря 1923 г. писал министру иностранных дел Польши: «Не подлежит сомнению, что если Махно удастся поднять на Украине хотя бы небольшое восстание, то его отряд пополнится остатками добровольческих и монархических организаций. В Гданьске находятся несколько офицеров и солдат из бывших банд Махно. Можно предположить, что весной следующего года Махно попробует удрать из Торуни в Россию»[68].

Однако заявление Махно о борьбе против большевиков и Советской власти, которое он опубликовал в конце декабря 1923 г. во многих европейских газетах, вызвало обратную реакцию в Варшаве. 31 января 1924 г. польские власти заявили, что «подобное выступление Махно, явно обращенное против правительства государства, с которым Польша заключила мир и поддерживает постоянные дипломатические контакты», оно считает недопустимым и вредным. По приказу военного министра Махно был подвергнут «самому строгому полицейскому надзору с угрозой насильственного его выдворения из Польши в случае обнаружения каких-либо политических махинаций с его стороны или возобновления заявлений, подобных вышеприведенным»[69]. 14 апреля 1924 г. Литовское телеграфное агентство сообщило: «Махно, который последнее время находился в Торуни, покончил с собой, перерезав себе бритвой горло». Но на следующий день в газетах появилось опровержение под заголовком «Махно жив». Батька действительно предпринял попытку самоубийства, но был спасен. Причины этого поступка объяснялись туманно: «На этот шаг толкнули Махно разные побуждения политического характера»[70].

Его опорой опять стали анархисты, которых было много в Германии и во Франции. Они на все лады расхваливали Махно, нуждаясь в человеке, вокруг которого можно было объединить их силы. Все анархистские вожди в основном лишь теоретизировали, а Махно был единственным, кто показал, что их идеями можно вооружить народ, даже не подготовленный к их восприятию. В 1924 г. с помощью анархистов Махно перебрался в Германию, затем во Францию. В пригороде Парижа Венсенне семья Махно прожила почти 10 лет. О Махно много печаталось в анархистском журнале «Дело труда». Там публиковались самые разнообразные материалы: начиная с воспоминаний о матросе А. Г. Железнякове, который, по словам батьки, сделал большую ошибку, вслед за Учредительным собранием не разогнав Совет Народных Комиссаров, и кончая соболезнованиями семьям казненных в США в 1927 г. анархистов-революционеров Н. Сакко и Б. Ванцетти. Ряд своих статей Махно посвятил 10-летию Великого Октября на Украине, празднованию дня 1 Мая, национальному и крестьянскому вопросам, много писал о формах и методах вооруженной защиты революции, доказывал свою непричастность к еврейским погромам на Украине.

Он начал часто говорить об этом после убийства Петлюры 25 мая 1926 г. в Париже выходцем с Украины С. Шварцбардом, принявшим французское подданство. Убийца заявил, что не принадлежит ни к какой политической партии и действовал в одиночку, а убил Петлюру потому, что считал своим долгом отомстить атаману за совершенные им бесчисленные еврейские погромы. Шварцбарду не поверили и попытались доказать, что его руку направляла «большевистская террористическая организация». Называлось также имя Махно. Как утверждает Мале, антагонизм между батькой и «головным атаманом» в эмиграции усилился, а Махно, будучи лично знаком с украинским анархистом Шварцбардом, принимал участие в обсуждении подробностей покушения на Петлюру; происходило это в парижском «Русском ресторане»[71].

Однако ряд других биографов батьки считают его непричастным к этому террористическому акту. А. Скирда, ссылаясь на воспоминания болгарского анархиста К. Радеффа, писал, что Шварцбард лишь консультировался у батьки по поводу готовящегося покушения, но Махно пытался отговорить его, утверждая, что убийство — метод, осужденный анархистами, и доказывал личную непричастность Петлюры к еврейским погромам: это Махно сделал в знак благодарности Петлюре за то, что в 1922 г. тот якобы спас его от агрессивно настроенных петлюровских офицеров, хотевших расправиться с батькой во время его пребывания в Польше; когда же «головной атаман» был убит, то Махно выказал возмущение. К тому же, добавляет В. Петерс, он испугался, понимая, что и его тоже могут обвинить в поощрении еврейских погромов[72].

В апреле 1927 г. Махно обратился «К евреям всех стран», призвав общественность сделать проверку «грязного материала». 23 июня того же года он выступил в парижском клубе «Фобур» на диспуте «Был ли главарь Махно другом евреев или он участвовал в убийстве их» и доказывал, что одной из причин расстрела махновцами Григорьева явилась организация им массовых еврейских погромов[73].

За границей Махно начал писать мемуары. Первый их том был издан прижизненно, два остальных — посмертно. Редактировал их Волин, отношения с которым у Махно были сложными еще со времен гражданской войны, ибо тот пытался преувеличить влияние анархистов на Махно. Деятельность Махно за рубежом находилась под пристальным вниманием ВЧК и ОГПУ. Как свидетельствуют ветераны ВЧК, они усматривали в нем потенциального врага Советской власти и считали его в политическом отношении живым мертвецом[74].

Здоровье Махно ухудшалось. В июне 1934 г. врачи предложили ему сложную операцию. О последних днях Махно оставила воспоминания Кузьменко. «Однажды в конце июня, — писала она 18 марта 1974 г. своим родственникам в Гуляйполе, — я зашла к нему в госпиталь. Он был уставший, измученный, ослабевший… А через несколько дней ко мне на работу в Кенси приезжает на такси один товарищ — Максим — и говорит: „Собирайся, Галина, сейчас же едем в Париж, Нестор умирает“. Я взяла дочь, спустилась к заведующей и заявила ей, что я сейчас с дочерью уезжаю в Париж, так как там умирает мой муж, отец моей дочери… Муж лежал в постели после операции бледный, с полузакрытыми глазами, с распухшими руками, отгороженный от всех остальных простыней… Я его поцеловала в щеку. Он открыл глаза и, обращаясь к дочери, слабым голосом произнес: „Оставайся, доченька, здоровой и счастливой“. Потом закрыл глаза и сказал: „Извините, друзья, я очень устал, хочу уснуть“… На следующий день утром, когда мы зашли в палату, то увидели, что кровать, на которой лежал муж, пуста и ширмы возле кровати не было. Один из больных сказал, что сегодня утром около 6 часов утра муж перестал дышать. Пришла сестра, закрыла ему простыней лицо, а потом его вынесли в мертвецкую. Это было 6 июля 1934 г.[75]… Через пару дней мы его хоронили на кладбище Пер-Лашез. Тело его было сожжено в крематории, и урна с прахом была замурована в стене»[76].

Дальнейшая судьба семьи Махно непроста. В годы второй мировой войны, после оккупации в 1940 г. Парижа, гитлеровцы вывезли Кузьменко с дочерью на работу в Германию. В июле 1945 г. за участие в махновском движении она была осуждена в СССР на 10 лет. Пробыв в заключении 8 лет и 9 месяцев, Кузьменко была освобождена по амнистии и вместе с дочерью жила в г. Джамбуле, где работала на хлопчатобумажном комбинате до выхода на пенсию. Несколько раз приезжала в Гуляйполе.

Махно и массовое движение, которое он возглавлял в течение четырех лет, навсегда вписаны в историю гражданской войны. Историками делалась не одна попытка разобраться в лабиринтах махновщины. Однако доныне в ней остается много спорного и невыясненного. Одно из существующих истолкований махновщины, данное некогда Фрунзе, таково: «В течение всей гражданской войны каждая сила, которая пыталась быть нейтральной между борющимися пролетариатом и буржуазией или одновременно враждебной и пролетариату и буржуазии, немедленно скатывалась на ту или иную сторону. Всякая активная оппозиция Советской власти, какими бы левыми лозунгами она ни прикрывалась, неизбежно превращалась в помощь врагам Советской власти. Типичным примером этого является Махно»[77]. Но сегодня могут быть даны и несколько иные характеристики феномена махновщины.

Примечания

1

В этом, а также многих других дореволюционных документах их фамилия значится как Михно (иногда Михненко) (Государственный архив Запорожской области (ГАЗО), ф. Р-5593, оп.2, д.469, л.82об.).