Федор Галкин - Сердца в броне

• Название: Сердца в броне
• Автор: Федор Галкин
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: О войне
• Год: 1969

В день, когда гитлеровские полчища напали на наши священные рубежи, мне, тогда еще военному инженеру второго ранга, исполнилось 39 лет.

После окончания в 1935 году инженерного факультета Академии бронетанковых и механизированных войск меня направили в Центральный аппарат Наркомата обороны. Мне же хотелось в войска. Но лишь через два года удалось осуществить свое желание. Так что перед войной я уже четыре года командовал окружной автобронетанковой ремонтной базой в Закавказском военном округе. Вскоре я попал на фронт, получив назначение помощником начальника автобронетанкового управления фронта. Вместе с войсками мне довелось ступить на Керченский полуостров, откуда нашим десантом в конце декабря 1941 года была отброшена от Керчи на Парпачский перешеек 46–я пехотная дивизия и другие части фашистов. Легендой звучат рассказы о подвигах танковых экипажей, когда они в одиночку и группами (часто на тяжелых танках КВ) совершали рейды по территории, уже занятой противником, сея смерть и панику.

Случалось, что наши танки подрывались на минах или фугасах у переднего края противника, а иногда — и на занятой им территории. Но и тогда танкисты не бросали машины, а дрались до тех пор, пока не восстанавливали ее сами или не приходили на помощь товарищи.

Верными друзьями танковых экипажей были ремонтники. Эти незаметные труженики войны не жалели сил, а часто и жизни, восстанавливая танки под огнем противника.

Немало повидал я, пройдя по дорогам Отечественной войны от Керчи до Берлина. Как и многим другим, мне довелось пережить и горечь поражений и радость побед. И я наблюдал, как в любой обстановке, как бы она ни была тяжелой, советские воины — солдаты, сержанты, офицеры и генералы проявляли мужество, стойкость, героизм, и беспредельную преданность своей любимой Родине.

Все события, описанные здесь, не вымышленны, а подлинны, так же, как подлинны имена их участников.

Славным боевым товарищам по оружию посвящаю эту книгу.

---

— Без троицы дом не строится, — поправляя на голове каску, изрек Лукин. — Перестроятся и снова пойдут. Не будь я Семеном.

— Пойдут, опять встретим, — рубанул рукой воздух Зарипов. — Только вот гранаты бросать ты не умеешь. Когда танк от тебя идет, ее на корму кидать надо, а не под гусеницу. Пойми, голова садовая, гусеница в это время снизу вверх идет, гранату выталкивая, и она рвется позади машины. Если же бросишь на корму, граната разорвется на жалюзи и повредит двигатель, значит, капут танку. А вот, когда танк на тебя идет, тут уж, пожалуйста, под гусеницу, она накроет гранату и подорвется.

— Видел я, товарищ лейтенант, как вы ее рванули, — смущенно ответил Лукин.

— А стрелок ты и вправду не плохой. С пяток гитлеровцев считай на сегодня своими покойниками. Молодец! — Лукин, опустив глаза, смущенно отвернулся.

•

На северо–восточной окраине Корпечи, где артиллерийский полк занял ночью огневые позиции, было спокойно. Сюда танки не дошли ни в первую, ни во вторую атаку. Командир левофланговой батареи старший лейтенант Суриков расположил свое «хозяйство» меж развалин домов в тупике когда‑то широкой и прямой улицы. Теперь же она обозначалась только грудами белых кубиков ракушечника да кое–где уцелевшими печными трубами — все, что осталось от беленьких уютных домиков.

Особенно страшное впечатление производило двухэтажное здание, как бы разрезанное снарядом пополам. От оставшейся части торчала длинная стена с пожухлыми от времени блеклыми обоями и оконная рама, невесть каким образом удержавшаяся на голых кирпичах. Издали все это казалось чудовищем с одним большим ухом на макушке ободранной головы.

Суриков, высокий, стройный блондин, всегда подчеркнуто подтянутый, в щегольских хромовых сапогах, вырос под крымским солнцем. Еще несмышленым белокурым мальчишкой пришел он в Крым вместе с отцом, овдовевшим георгиевским кавалером — инвалидом первой мировой войны. Искали счастья. За одни харчи и ночлег, да изредка небольшую плату, батрачили у богатых немцев на виноградниках. После революции слепили из самана маленькую хатку в поселке возле Джанкоя. Мечтал старый вояка женить сына, заполучить в дом хозяйку. Да Суриков–младший все не торопился. Из школы пошел в артиллерийское училище. Окончил его с отличием, и началась кочевая жизнь молодого офицера–артиллериста, у которого все движимое имущество свободно вмещалось в небольшом чемодане — «выпускное приданое» училища. Только в конце 1940 года старшему лейтенанту Сурикову, проводившему отпуск в родном доме, приглянулась Светлана, дочка колхозного бригадира. Смутно помнил он ее еще по школе, резвую, тоненькую смуглянку. Когда отправлялся в артучилище, она еще бегала с бантиками в черных, как вороново крыло, косичках не то в третий, не то в четвертый класс. А тут выросла — высокая, стройная, как березка. Чуть тронутое загаром и без того смуглое лицо, длинные густые ресницы и веселые с лукавинкой глаза покорили старшего лейтенанта при первой же случайной встрече в колхозном винограднике. На следующий день Суриков заглянул в виноградник уже не случайно. А вскоре они стали мужем и женой.

Через «несколько дней молодая чета отбыла к месту службы Сурикова. И потекла для него обычная войсковая жизнь — с занятиями, с ночными выездами и учебными тревогами.

Как‑то душной июньской ночью, по–особому тихой, прибежал на квартиру связней и, просунув голову в открытое окно, крикнул:

— Товарищ лейтенант, тревога!

Суриков быстро оделся, схватил на ходу «тревожный» чемоданчик и, наскоро поцеловав суетившуюся Светлану, выскочил в темноту.

Так для него началась война. Его полк погрузился и двинулся на запад. С дороги Суриков послал Светлане письмо. Советовал ей поехать к отцу в Крым… «Старику будет веселей да и тебе лучше, — писал он. — Мы не надолго расстаемся. К осени разобьем фашистов и — домой. Береги себя и будущего сына».

Все это вспомнилось сейчас Сурикову. Почему именно сейчас, он не смог бы сказать. Кто знает по каким законам работает человеческая память, воскрешая одни события и напрочь перечеркивая другие? Кто знает, почему в самые невероятные минуты нам вспоминается одно, а не другое?

— Товарищ старший лейтенант! — вкрадчиво, чтобы не отвлечь своего начальника от мыслей, шепотом позвал его командир второго орудия старший сержант Жиганов. — Вон та печурка с чугунком на трубе мешает нам в секторе обстрела. Разрешите подорвать.

Жиганов стоял перед командиром батареи складный, широкоплечий, в немного выгоревшей, подогнанной по росту гимнастерке и чуть–чуть сдвинутой на затылок каске. В руках он держал туго стянутую бечевкой связку трофейных ручных гранат.

— Вартанов таких с десяток наделал, — добавил он, чтобы подкрепить свою просьбу.

Суриков, не вставая, поднял на Жиганова глаза. И будто боясь окончательно прервать нить роившихся воспоминаний, не поворачивая головы, глянул на развалины, посреди которых стояла целехонькая белая печь.

— Подорвите, только осторожней, не пораньтесь сами, — кивнул он и снова задумался.

— Пошли, Сурен, — вполголоса позвал Жиганов, махнув головой наводчику орудия Вартанову. Со связками гранат они направились к печурке.

А в голове Сурикова снова плелся затейливый узор воспоминаний.

«Вот наберется фронт силенок, — мыслил он, — выбьем фашистов с Парпачского перешейка, а там и до Джанкоя рукой подать».

Не знал Суриков, что там, под Джанкоем, его уже не ждут ни старый отец, ни любимая жена.

В первый же день появления немцев в поселке, где жили Суриковы, они ворвались в дом старика. «Колхозный бригадир, коммунист, отец офицера — пойдем к коменданту!» Старик заупрямился. Тогда толстый и короткий, как обрубок, гитлеровец наставил в грудь Сурикова автомат. Светлана не выдержала — бросилась между свекром и немцем, схватилась за автомат и с неизвестно откуда взявшейся силой вырвала его из рук фашиста. Не ожидавший такого оборота, коротышка остолбенел. Но когда разъяренная, как рысь, женщина вцепилась в обрюзгшее лицо обидчика, второй немец, огненно–рыжий детина, ударил ее прикладом в висок. Коротко вскрикнув, Светлана упала и потеряла сознание. Фашисту этого показалось мало, и он зло, по–звериному стал бить ее сапогом по животу. Старика увели, избив до полусмерти, а Светлану через два дня старушка–соседка нашла мертвой. Она лежала в луже запекшейся крови, похолодевшая, изуродованная, а рядом, видно, родившийся преждевременно — мертвый ребенок.

Но Суриков еще ничего не знает и видит в мыслях своих жену и отца живыми, такими, какими он их оставил. Все станет ему известно только через два года, когда он будет уже командиром артиллерийского дивизиона и вместе с войсками 4–го Украинского фронта с боями придет в родные края.

…Два тугих взрыва почти одновременно всколыхнули воздух. Старший лейтенант Суриков вздрогнул, вскочил на ноги и взглянул туда, где недавно маячила белая труба с чугунком наверху. Теперь там густо оседала серая пыль, припудривая разлетевшиеся осколки красного кирпича.

— Порядочек, — доложил Жиганов старшему лейтенанту, — вдребезги. Как не бывало.

— Хорошо!.. А теперь еще раз проверьте, как подготовлены снаряды, — приказал он подошедшему командиру огневого взвода младшему лейтенанту Волкову. — Я буду на наблюдательном.

Мартовское солнце стояло в зените и прижигало, как летом. Сбрасывая на ходу шинель, Суриков быстро зашагал к ближним развалинам — здесь недалеко от огневой находился наблюдательный пункт.

•

Было уже три часа дня. Солнце, расплавив облака, основательно прогрело землю. Только в блиндаже еще держалась промозглая сырая прохлада.

Генерал не отрывался от окуляров стереотрубы, пристально всматриваясь в основание небольшой высотки, где кончались траншеи левого фланга 398–й дивизии. Там какое‑то подозрительно оживленное движение. По–детски пискливо зазуммерил телефон. Начальник штаба пригнулся к аппарату, настороженно слушая чей‑то доклад. Согласно кивнул головой, точно собеседник мог видеть его, потом, как бы очнувшись, коротко бросил:

— Сейчас поможем…

Не глядя, протянул руку за трубкой другого аппарата, и телефонист, понимавший офицера с полуслова, тотчас протянул ее ему. Начальник штаба все так же спокойно, без тени спешки или внутреннего волнения начал отдавать приказы артиллеристам.

— У высоты в квадрате 26 атакует до батальона пехоты и десяток танков. Дайте огонь.

Через несколько минут немецкая пехота и около полутора десятков танков атаковали правый фланг 390–й дивизии.

— Дайте огонь! — снова командует начальник штаба.

Почти одновременно по двум направлениям, поддерживая огонь дивизионной артиллерии, ударила армейская артгруппа. Тут и там взлетали к небу фонтаны земли и огня, окрашивая его в черно–оранжевый цвет. Загорелось несколько танков, высоко выбросив из себя черные тюльпаны дыма. Боевые порядки фашистов сломались. С высоты было видно, как заметались стальные черепахи, стали неуклюже разворачиваться и по две, по три спешно уходить туда, откуДа пришли.