Владимир КОРОТКЕВИЧ - Колосья под серпом твоим

• Название: Колосья под серпом твоим
• Автор: Владимир КОРОТКЕВИЧ
• Издательство: Мастацкая лiтаратура
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Приднепровье, середина XIX века. Готовится отмена крепостного права, меняется традиционный уклад жизни, растёт национальное самосознание белорусов. В такой обстановке растёт и мужает молодой князь Алесь Загорский. Воспитание и врождённое благородство натуры приводят его к пониманию необходимости перемен, к дружбе с людьми готовыми бороться с царским самодержавием. Одним из героев книги является Кастусь Калиновский, который впоследствии станет руководителем восстания 1863–1864 в Беларуси и Литве.

Авторизованный перевод с белорусского В. Щедриной.

---

Глухой гул доносился отовсюду, как будто невидимые люди роптали и задыхались под землей.

Руки тянулись выше и выше. Кричала земля.

…Он проснулся и увидел краешек восходящего солнца. Солнце переливалось и сияло над кронами деревьев.

Но голос безграничного горя еще летел от земли.

И тогда он сделал усилие и поднялся. Поднялся навстречу солнцу и, запахнувшись в простыню, вышел из беседки.

Пели птицы. Он шел, и шаги делались все увереннее.

…В аллее он увидел бегущего навстречу Кирдуна.

– Панич Алеська! Панич Алеська!

И бросился ему на грудь.

– Бог ты мой! А как же я ждал! Каждое утро. Когда это, думаю, та хвороба отступит?! Не пускали меня. Никого не пускали. Даже от Михалинки человека не пустили.

Алесь обнял этого первого человека из вновь добытого мира.

– Ну, брось, Халимоне. Видишь, все хорошо. Жив.

Жадно спросил:

– Что там нового?

Кирдун понял по этому вопросу, что с болезнью все покончено.

– Надо, надо было, чтоб встал. Прибегал хлопец от Михалины. Свадьба скоро. Подгоняет пан Ярош.

У Алеся жестко сузились глаза.

– Я сказал, что больны. За нею следят. Бежать хотела, – захлебывался Халява.

– Еще что? – сурово спросил Алесь.

– Так, ерунда, панич. За это время некоторые даже не послали спросить, что с вами… Старый пан посмеивается. Говорит: «Б-бай-кот», – вот как. Вся западная часть округи – Таркайлы, да Браниборские, да другие… Старый Ходанский кричал: «Подыхает старое гнездо! Чего ждете, младшие?! Скоро и Веже подыхать! Гоните его, пока то дело, из комитета и отовсюду. Красное из этих «красных» пустить надо!» Хорошо, что в собрании большинство младших восстало против них. Пана Кастуся Кроера Юлиан Раткевич за двери выкинул. Дуэля была… до первой крови.

– Убили кого? – спросил Алесь.

– Царапины у обоих.

– Ну, бойкот – это чепуха, – торопился Алесь. – Еще что?

– «Ку-га» сделала облаву на Черного Войну.

– Убили?

– Выскользнул… А потом пришло письмо с угрозой от «Ку-ги» Юлиану Раткевичу.

– За что?

– А дьявол его знает… – Кирдун вдруг остановился. – Паничику, секрет.

Что-то такое было в его голосе, что Алесь тоже остановился.

– Думаю, Кроер со злости прислал… со злости на Юлиана… Только молчите…

– Не шути, – сурово сказал Алесь. – Почему думаешь?

– А кому Юлиан когда шкодил?… И потом… Помните, Таркайло говорил, что люди «Ку-ги» остановили его лакея, Петра, и дали предупреждение?

– Ну?

– Петро ничего не знает, – шепотом сказал Кирдун. – Я как бы случайно заговорил с ним. Никто его не останавливал. Ничего он, Петр, не передавал.

Алесь остолбенел.

– Таркайлы?

– Они, пане Алесь, – просто сказал Кирдун.

Алесь пошел, почти побежал по газону. Белая простыня развевалась в воздухе.

– Насчет Кроера и думать перестань. Доказательств нет, хотя и похоже на него. А Таркайлы – похоже, ты прав.

Румянец залил его щеки, глаза блестели.

– Готовься, Халимон. Мы им тут теперь дубов наломаем.

…Старый Вежа еще издали услышал гомон и понял: обошлось.

И все же он привычно сдержался и не проявил своих чувств. Углубился в книгу, а потом бросил на Алеся такой взгляд, словно ничего и не случилось, словно только час назад они расстались.

– Что это крик и шум велик и речи мнозие во всех боярех?

Алесь рассказал.

– Ну, и что думаешь делать?

– Украду.

– Ты, братец, прежде чем красть, хоть оденься. Как ты женихаться поедешь таким Христом? Тут тебе не Палестина и не Эммаус. – И улыбнулся: – Ей-богу, выздоровел. Вишь ты, как сразу к деятельности его потянуло. Идешь на женитьбу, как на слом головы… Ну, это всюду так. А еще что?

– Таркайла надо проучить.

– Как? – спросил дед.

– Дуэль.

– С ним? Во-первых, это уже не дуэль, а триэль. Их ведь двое. А во-вторых, не пойдет он с тобой драться. Он торговец, хотя и дворянин.

– Надо, чтоб Исленьев знал.

– Зачем? И так ему с нами хлопотно. Русские люди близко к сердцу принимают чужие беды. А ему их хватило и своих, еще со времен мятежа… В дело с Таркайлом деда не втягивай. – Подумал. Затем сказал: – На Таркайла нельзя смотреть как на равного. Прикажи, чтоб запрягли лошадей.

…Впервые за последнее время дед переодевался в парадную одежду. Сидел рядом с внуком, величественный и строгий. Молчал всю дорогу до дома Таркайлов. Когда пролетка остановилась, сказал Алесю:

– Жди меня здесь.

Пошел в дом. На пороге его попыталась было задержать Сабина:

– Брата дома нет. Только панский брат.

– Он мне и нужен.

И прошел мимо нее.

Тодар Таркайло увидел и растерялся. По испугу в глазах Вежа убедился – он.

– Как дела пана?

– Какие? – спросил Таркайло.

– Пан знает, какие. Не мне их ему напоминать.

– Я, простите, не понимаю…

– Напрасно. А монастырь пан Тодар помнит?

– Ей-богу, нет…

– Хватит, – бросил Вежа, – не будем тратить время. И ты знаешь все, и я. Не мне это все уточнять, не мне, конечно, на тебя доносить. Но предупреждаю, Тодар, чтоб знал, на кого поднимаешь руку. Мальчик мой Алесь… Обижать его и царю не позволю, а тебе и подавно.

– Вы забываетесь…

– Я – нет. А вот ты забылся. Ты никогда не думал, почему твои векселя Платон Рылов из Ветки к взысканию не подает?… А зря. Подумай. Векселя те у меня. Не хотел я позора человеку одной земли, дворянину. Тебе следует прийти, – к кому уж сам знаешь, – и просить разрешения tirer mon epingle du jeu.[157]

– Я не понимаю.

– Брось. Брось, говорю. Все понимаешь. С твоим умом не в политику лезть, а в горохе сидеть. И другим скажи, Вежа их тоже знает. И не помилует. А поэтому, если еще кто-то в загорской округе хотя бы раз «кугакнет», я тебя нищим пущу.

Помолчал.

– И это еще не все. На месте монастыря – пепел. Будет он и на месте ваших домов, сколько бы их ни было. Терпел я. Напрасно терпел. Больше не буду. На том прощай…

…Кони бежали ровно. Старик молчал. И только у поворота на Вежу вдруг начал говорить, словно сам себе:

– Лессинг говорил, что всегда надо выбирать левую руку, или стремления, а не правую, или доброту… Вот ты и руководствовался б этим… Да разве вас убедишь хоть какой мудростью!

И совсем нелогично рассердился:

– А ты мямля. Разве у нас такие были? Я б сейчас на разведку поехал, pour preparer et sonder le terrain, et pour present pas le caractere peu satisfaisant de la premiere.[158]

Сжал трость.

– Я б дочь Раубича живой увез. Обвенчался б. Церковь моя. В Милом. Этого вонючего племени ближе чем на семь верст не терплю, но на такой случай ничего…

XI

Синий, мягкий день лежал над лугами. Солнце уже клонилось к западу. Небольшой лесной островок над спокойной и по-осеннему густо-синей Равекой издали казался безлюдным и тихим. Пожелтевшие березы стояли над рекой, горели добрым и нежарким огнем, осыпали временами на траву редкие угольки листьев.

Через Равеку, разрывая конской грудью кувшинки, ехал вброд всадник. Прямо к лесному островку. На опушку оглянулся и исчез среди деревьев.

Островок был полон людей. Привязав к кустам коней, они ждали.

– Что слышно, Кондрат?

Кокут приблизился к Алесю, соскочил с коня.

– Пан Ярош беседует со старым Ходанским. Закрылись с час тому назад, и не чувствуется, чтоб скоро закончили. Тэкля, пользуясь случаем, собирает кое-что из вещей паненки.

– Что просила передать?

– Чтоб на закате солнца ожидали возле лаза в ограде.

Кондрат вдруг улыбнулся.

– Видишь, где мы?

– Неужели же, – сказал Алесь. – Последнее наше ночное. Когда Война к нам заехал.

Андрей Когут улыбнулся тоже.

– А там, подальше, мы слышали, как Раубич из пушек стрелял, когда младшая родилась.

Молчали. Алесь вспомнил слова из последней Майкиной записки: «Дед был когда-то прав. Трудности сделали свое. Возьми, забери меня отсюда, родной, любимый».

Он положил руку на карман, у сердца, нащупал там записку, и ему стало тепло.

– Что ж, хлопцы, надо, видимо, собираться. Мстислав, ты здесь?

– Да.

– Значит, сколько нас? Ты, я, близнецы… Матвей Бискупович, Янка Клейна, Кирдун, Павлюк… Восемь человек. И еще Кондратий с шестью полесовщиками. Т-так. Ну, этих сразу отправляй в Милое. Пусть держат церковь. На всякий случай.

Цепочка всадников проскакала к Равеке, вспенила воду, выбралась на сухое и прямиком, через поле, направилась в сторону Милого.

– Ну вот, – сказал Алесь, – двинулись. У ограды берем ее и скачем во весь дух. Коней не жалеть. На случай, если тревога, ты ее, Мстислав, берешь и скачешь, а мы…

– Кто с ней собирается венчаться? – спросил Мстислав. – Ты или я? Это, брат, не война. Тут – хочешь не хочешь – будешь удирать первым. Когуты с тобой… Нет… Павлюк с тобой и Янка…