Сергей Мельник - Барон Ульрих

• Название: Барон Ульрих
• Автор: Сергей Мельник
• Издательство: Ленинград
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-516-00198-7

Его имя барон Ульрих фон Рингмар. Его земли зажаты между вековечными лесами севера и непроходимыми лесами востока. Его пытается убить регент-наставник, его преследует клан убийц-вампиров, а на его землю идет война. Кто же он? Он наш соотечественник, волею судьбы перенесенный в тело мальчика на окраине мира, вынужденного через боль, кровь и страдания крепко встать на ноги, дабы никто не усомнился в его праве сказать: «Я здесь хозяин!»

---

Из всех их заиканий и междометий вышло следующее. Лет этак пятнадцать-двадцать назад была тут неподалеку, за всеми пахотами, у границы северных лесов деревенька. Не бог весть какая, но народец жил, охотой промышлял, землицу кое-какую вспахивал. Мекта было название той стороны, а правил в те времена, стало быть, еще барон Нафаль фон Когдейр, покойный батюшка нашего Нуггета фон Когдейра. При всей своей суровости мужик он был хозяйственный, не «петушистый», как сказали старики. То есть в земле больше ковырялся, а не перья топорщил да войной туда-сюда бегал. А беда случилась именно в Мекте, повадился там зверь какой-то лютый народ душить да потроха выедать. Сначала думали: медведь какой, кровь распробовал, такое и раньше бывало, охотой да засадами зверя взять решили, но вышло все наоборот. Под два десятка мужичков порвала зверюга, как только те в лес сунулись с острогами. Пацаненок один спасся длинноногий, бегал, говорят, хорошо, вот и выжил. Он-то и положил начало легенде о страшном Мектийском лютне, огромадном волчище размером с корову.

Долго это затянулось, пока мысли мыслили да темечко чесали, в Мекте зверь всех вырезал, да за народ в окрестностях взялся. Местные вестового к барону послали, мол, так вот и так, выручай, дорогой, зверь совсем житья не дает. И барон выручил. На свою голову. Посмеялся он тогда над крестьянами, думал, глупые сказки выдумывают, собрал приближенных, взял жену с двумя детишками своими — на природу, так сказать, поглядеть, как папка охотится, зверя бьет.

Никто так доподлинно и не узнал, как оно все вышло на самом деле, но весь этот шумный балаган с песнями и шутками ушел к Мекте, а на следующий день назад вернулся один барон, седой как лунь, весь в кровище, на руках неся своего раненого сына. Без малого под шесть десятков человек вместе со слугами зверь побил, правда, и сам не уцелел. Был тогда в свите барона старой еще школы рыцарь, не то что теперь, пьянь одна. Говорят, спал в доспехах, по молодости полмира прошел, во всех известных войнах тех времен меч свой обагрил. Шлем не снимал, разное про него говорили, одни — что лицо его было страшно в войнах посечено, другие просто подозревали старого маразматика в паранойе, но суть остается сутью — именно эту консервную банку, волчара и не смог быстро вскрыть, меж тем как консервная банка вскрыла ему брюхо. Их так и нашли посреди горы трупов в обнимку, мертвого рыцаря и огромного черношерстного волка со вспоротым животом. А Нафаль с тех пор, схоронив жену и дочь, словно умом тронулся, что немудрено, кстати. Сам словно зверь стал, народ бил, людей не замечал, других равных себе за сто верст стороной обходил, но особенно сильно сынку доставалось, он, горемычный, все эти годы папенькино непотребство на своей шкуре от и до прочувствовал.

— А вы, стало быть, барон, не из Когдейров? — озвучил витавшую мысль один из старичков.

— Не, не из этих. — Заслушавшись, я только сейчас обратил внимание на свою тарелку.

— А чьих, стало быть? — Старики переглядывались, видимо, предчувствуя неладное.

— Ульрих я, рингмарский, слыхали, поди? — Курочка хоть и остыла, но все равно была хороша.

— А тутова как? Проездом? — с надеждой в голосе, робея, спросил самый смелый.

— Да не то чтобы… — Признаюсь, я немного смутился. — Война тут у нас с вашим Нуггетом. Я тут намедни Норвшлиц воевал, а пока барон Нуггет с войсками идет, думаю, чего без дела сидеть, чего ждать? Вот еще ваш Кугермат захватил, все ж дело.

— И то верно, чего ж без дела-то сидеть, — охотно закивали старички, делая огромные глаза, чуть ли не со слезами поглядывая на выход. Видимо, догадались, горемыки, куда попали.

— Но вы это — не подумайте чего! — Я погрозил им пальцем.

— Да мы че? Мы ниче! — тут же заверили они.

— Так, говорите, зверь опять народец рвет? — Откинувшись на спинку стула, я задумчиво потягивал травяной отвар. — Почему решили, что такой же? Может, и вправду медведь в этот раз?

— Не, Конпа тела смотрел, говорит, лютень, не иначе, — тихо буркнул один из них.

— Кто такой Конпа?

— Ну один из выживших, тот малец, что деру дал тогда из-под Мекты, когда охотнички в лес шли. — Старики, видимо, уже не рады были, что сюда пришли.

— Ладно. — Я повернулся к стоящему за спиной семьдесят третьему. — Дай дедам по серебрушке и проводи до ворот, а вы, почтенные, ведите ко мне сюда вашего Конпу, если хотите помощи. А то я без дела сейчас сижу, могу еще чего невзначай завоевать.

— Да не, не надо, будет Конпа, а как же, — дружно заверили они меня, пятясь к выходу и отвешивая поклоны.

Товарищ Конпа пришел сам, было ему по виду в районе пятидесяти годков, вид имел дикий и непотребный. Чистый дикарь, шкуры, перетянутые кожаными ремешками, куча костяных амулетов, всклокоченная борода и свалявшиеся волосы.

— Барон. — Поклон сделал уважительно, но глаз не опускает. — Спрашивали?

— Да. Ты смотрел тела пастухов?

Тот кивнул.

— Расскажи, что увидел и о чем подумал.

— Мертвяков увидел. — Он пожал плечами. — А то, что лютень их подрал, так то, ваше сиятельство, чистая правда. Видел я уже такое в Мекте в те времена, а теперича недалече от нее то же самое. Коли интересно, обскажу. Прикус у зверя заметный, не лапой не работает, как медведь, когтем не рвет. Вышел на стоянку тихо, так лесной зверь не сделает, особливо к костру, все трое лежат рядышком.

— Ты старого-то лютеня тело видел? — Мне стало по-настоящему интересно.

— А то как же. Видал. Нашу деревню тогда на погребение согнали, благородных из свиты господина Нафаля. — Он, похоже, сам имел в этом деле интерес, вон как глаза сверкают.

— Волк? — Я во время разговора, прикрыв веки, шерстил книги по монстрам из библиотеки Дако.

— Все говорят так. — Ага, вот и интерес его! Вон как ответил, сам, видно, с охотой на ты, из леса не вылезает, знает что-то, видимо, говорил об этом людям, да на смех подняли.

— Сам как думаешь? — По справочникам пока по описанию подходило три вида: это гарха, большая ездовая собака урохов, или орков, оборотень стандартный, так сказать, vulgaris, и огненная гиена джуга, правда, в северных широтах не встречающаяся.

— Оборотень, — сказал и с вызовом посмотрел, значит, верно, уже поднимали на смех его теорию.

— Объясни. — Вижу, хочет сказать, почему бы не дать человеку высказаться, сам же пока стал подбивать статьи и описания по этому виду трансморфов, очередному эху войны, оставшемуся наследию темных эльфов.

— Все думают: гарха! — Он аж ногой притопнул. — Но гарха не волк, гарха — собака! Прикус! Все смотрят, но не видят! Волчий от собачьего отличается!

— Еще. — Признаюсь, в таких тонкостях я не сведущ.

— В небылицах наплели: плоть жрет, потроха выедает, так это не так, чистая смерть, убийство ради убийства, не играет, не тянет, каждый жест — смерть. Это не охота дикого зверя, это работа разумного.

Я жестом предложил ему сесть за стол, где расторопная прислуга принялась накладывать ему снедь на тарелки. Он, в отличие от старичков, уселся без испуга и уговаривать себя не заставил.

— Землю свою охраняют они, вот что я вам скажу.

— Они? — Я уцепился за его слова, подавшись вперед и пристально его рассматривая.

Повисла тишина, мужик сидел ни жив ни мертв, похоже, он сам испугался того, что сказал.

— Давай, Копта, раз уже начал, то досказывай, вижу же, что знаешь гораздо больше, чем говоришь.

Он залпом осушил кружку с вином, совершенно не обращая на меня внимания, уходя куда-то в себя.

— Я тогда молод был, только тринадцать исполнилось, — начал он свой рассказ. — Мы жили в Поренке, это день ходу от Мекты, молодые парни умудрялись за ночь добегать к их девкам на свиданку. Жили как все, небогато, но земля хорошо в наших краях родит. Батя мой еще охотой промышлял с мужиками, они часто загоны с мектийцами по осени устраивали, на зиму зверя в прокорм взять. Лес-то рядом, вон за Мектой самый что ни на есть лес, не дурной подлесок, а мощь вековечная. Жили, годами промысел ведя, что ни говори, да разное бывало, всякое на охоте. Батя мой братьев старших уже три осени с собой на загон брал, а меня тогда впервые.

Он замолчал, я не торопил, видно, человеку нелегко память бередить, да и я примерно догадываться стал, что не просто так мальчишка тогда живым ушел.

— В те года война меж пиктами и орками была, не упомню, что там до чего, но часть племен орочьих к лесу вышла жить. Пикты-то что? Люди как люди, диковаты, но просты, а у орков в каждом племени шаман да три-четыре гархи по традиции. И случилось так, что в Мекту семья пришла людская, пикты, не пикты — не поймешь, они хоть и чужаки, но по-людски их приняли, не гнали, в долю на поля взяли, зиму вместе перезимовали. Потом те назад в леса вернулись, а в деревне парень молодой с девкой остались. Вроде как работящие, дом себе сами ставили, чего ж гнать, народцу-то негусто, а так помощь все же. Так оно и было. Да вот беда случилась, парень тот охотником был, говорят, дюжим, никогда без добычи не приходил. Ушел в лес, а в деревне тогда молодняка было много дурноватого, заявились к девке его да, как водится, по-простецки разделили ее, стало быть, мол, молодая, не убудет, все равно без мужика своего неделями одна в постели томится, пока тот по лесам бегает.