Сергей Дышев - Почти живые

• Название: Почти живые
• Автор: Сергей Дышев
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-24333-4

Чеченская война — специфический наркотик. Она затягивает. На нее подсаживаются. Жестокость, мстительность, безрассудство врастают в душу намертво, ломают характер, превращают бойцов в машины убийства с вечным двигателем. Солдаты возвращаются к мирной жизни, надевают «гражданку», влюбляются, женятся, но некоторые из них продолжают вести себя так, будто вокруг война и повсюду — враги…

---

Запоздало обрушился гром, сотрясший небо, раздался взрыв еще более страшной силы, земля вздрогнула. Когда пришли в чувство, увидели, что вновь пошли в атаку «крокодильчики». В какофонию звуков вплетается грохот артиллерии. Шамиль страшно ругается, половина ругани — на русском, он куда-то исчезает, ему надо руководить обороной на своем участке. Я замечаю, что в поле густо чадит черная точка — будто подожгли пару десятков колес: с холодным ужасом сознаю, что подбили боевую машину пехоты…

Первые потери своих воспринимаются с безнадегой и саднящей болью…

«Бум! Бум!» — с нашей стороны вновь заработал миномет. В моей голове все смешалось. Я поймал себя на мысли, что называю нашими боевиков, что подспудно жду, когда они остановят наступающих. Нелепость моего положения усугублялась и тем, что в пылу штурма я мог «заслуженно» получить пулю от своих. Истинно своих…

— Держи!

Я оглянулся. Шамиль протягивал мне автомат.

— Если мы не убьем их, они убьют нас. Ты сам повторял это в Афгане…

— Я по своим не стреляю.

— А мы, значит, чужие?

— Вы тоже свои.

— Это вы, русские, считаете так.

Раззаев ушел, а я высунулся, стал наблюдать. Ксения тоже поднялась, но я решительно и молча усадил ее на место. Вертолеты, похоже, отбомбились. Артподготовка закончилась. Деревня горела, и о разрушениях можно было только догадываться. Собровцы подползали — шевелящиеся на поле серые точки. Они не могли выпрямиться во весь рост: с нашей стороны началась отчаянная пальба, чувство нереальности происходящего захватило меня, я был в зазеркалье, в перевернутом мире. Вокруг шла война, но я не стрелял, как обычно, из автомата или пулемета, хоть и находился в эпицентре безумного действа, в котором участвовали десятки, сотни, тысячи людей — мои друзья-собровцы, мой лучший сержант Шома Раззаев со своей бандой борцов за независимость… Судьба устроила всем нам приглашение в фантастический иллюзорный сон. Мы все бредили, всей страной, под веселым, бесшабашным руководством горького седого мужика, который косноязычно пытался, чтобы мы его поняли… Его проклинали все — от зачуханного солдата до прожженного боевика-исламиста. Полковники и рядовые крыли его одинаковым матом, а генералы тихо поругивали в своей среде…

Удав высунулся, приладил автомат на бруствер, прицелился, послал длинную очередь.

— Что ж ты, сука, по своим стреляешь? — не выдержал я. — Или ты не русский?

Он повернул ко мне голову, посмотрел мертвенным взглядом, с каким потенциальные убийцы воспринимают что-то досадное и малоприятное, разлепил плоский рот:

— Это не твое собачье дело — по кому я стреляю… Белый дом обстреливали тоже русские? А мента замочить для меня первое дело.

Он выстрелил еще один раз и ушел. Я его раздражал.

Наступающим не давали поднять головы. Поле, проклятое поле, где все как на ладони, жалкие кусты камыша не спасут от жгучих пуль снайперов. Сколько уже сейчас лежат там, уснувших в мгновение? Сколько раз я видел подобную страшную неожиданную смерть, и каждый раз она поражала своей бесконечной вселенской несправедливостью…

Снайперы засели на крышах, и они видели всех, лишь выбери цель. Привычный приклад у щеки, послушное перекрестье прицела, наплывающее на очередную жертву. Короткий хлопок — и в круглом поле окуляра еще одна короткая смерть — обыкновенная и никчемная.

Боевики подбили еще одну боевую машину, видно было, как выскакивал оглушенный экипаж, как выносили тяжело раненного, а может, убитого…

Опять с нашей стороны методично заработал миномет. Я физически ощутил, как все ближе и ближе ложатся мины, как трудно нашим бойцам втиснуться в сухую корку земли, чтобы спастись. Ребят швырнули, как на раскаленную сковородку, ни спастись, ни перекреститься, ни головы поднять. Я понял, что атака захлебнулась, что никто не даст команду напропалую идти на пулеметы, не те времена; обороняющиеся засели прочно, они будут грызть землю и камни, но просто так не выйдут из домов, окопов, подвалов…

Когда стрельба стала затихать, я вспомнил о записке, которую мне передал офицер. При нас безотлучно находился Джамаль. Когда он задремал, я достал ее и при свете горящего здания прочитал ее.

В ней значилось: «Л/с 250–260 чел. 4 крупнокалиб. пулемета, 50 ящиков с патронами, гранатами, около 100 „мух“ и „шмелей“, три 92-мм миномета. + наше: 36 автоматов, 3 — ПК, 15 „мух“, 5 „шмелей“, 20 ящиков с патронами, 2 ящ. с руч. гранатами, 2 — гранатомета, около 20 выстрелов». Я все понял: милиционер дал мне подробную раскладку арсенала бандитов и захваченного оружия. Все это железное дерьмо могло стрелять очень долго. Если бы оно хранилось в одном месте, можно было бы рискнуть подорвать его. Но его, конечно, давно распределили между собой. И отнять или уничтожить его не сможет даже супергерой. Записку я тут же уничтожил, запомнив ее содержание.

Оператору разрешили снимать все, кроме боевиков.

За нашими спинами сухо потрескивали выстрелы, но еще более страшно и безнадежно догорали дома, громко лопался шифер, вывороченные наизнанку стены обнажили внутренности комнат: обугленные остатки непременных ковров на стенах и полу, разбросанная утварь, обломки мебели, тряпки. Неожиданная для села, как горный обвал, война устроила беспощадную ревизию людским жизням. Колонна автобусов, остановленная в селе, перевернула счастливую страницу в судьбах. Все, что до этого казалось для жителей безрадостным, стало светлым и счастливым воспоминанием, потому как сам сатана приехал на длинном хвосте, собрав вокруг тысячи вооруженных озлобленных людей и отдав им команду на уничтожение друг друга.

Нас преследовал кислый запах гари. Но камера не снимала запахи, а моя ручка не способна была запечатлеть пляшущий свет пожарищ.

Я проклинал тот день, когда решил стать журналистом. Я давно разочаровался в войнах, которых повидал больше чем достаточно. И вот теперь я снова в дыму и огне, ступаю по черной земле среди обломков и хаоса. Чтобы полюбить войну, нужно полюбить смерть.

Мы пошли к мечети — сооружению из белого камня с непременным минаретом, не таким, конечно, как в сказочном Самарканде, но достаточно внушительным, с серебристым куполом.

— Убери камеру! — сказал я Циркусу, завидев аккуратный ряд тел, выложенных у стены. Их было около десяти, вокруг молча стояло еще человек пятнадцать. — Там убитые боевики…

— Эх, снять бы… Цены не было бы таким кадрам.

— Не рискуй, разобьют камеру, потом еще пристрелят.

Мы развернулись и пошли в обратном направлении — боевики приметили нас и, кажется, готовились разорвать на куски, если мы только посмели бы начать съемку…

Снова начался обстрел. Пули свистели совсем рядом, над головами. Мы прыгнули в спасительный окоп, в котором промерзли около часа. Война превратилась в позиционную — с вялыми постреливаниями и отдельными взрывами. Хорошо это или плохо, сидя в окопе и слушая стоны раненого боевика, толком и не разберешь…

Нас всех хитроумно разделили и рассадили по окопам. Мы танцевали боевые вдохновляющие пляски под знаменами — за нами следили с трибун и из окон высоких кабинетов, пряча усмешки в усах и толстых складках щек. Нам поощрительно улыбались и, смахивая слезу, посмертно награждали. Все это называлось священным долгом, делом чести и совести. Мы сами отрыли себе окопы. И те десятеро боевиков уже легли в них навечно. Мне их жаль, не потому, что им немного не повезло, а потому, что их обманули. Все убитые на войне — обманутые.

Решатся ли все мировые проблемы, если создать Министерство Совести?

…Возвращаясь, мы встретили Ксению. Сиреневая куртка ее была в черных пятнах, она озиралась, слегка пошатывалась, будто натощак выпила стакан вина. Но я сразу понял, в чем дело.

— Что с тобой, девочка? — спросил я участливо, взяв ее за руку.

Она доверчиво прижалась ко мне, глаза блуждали.

— Нас накрыло, не знаю, снаряд или бомба, стена рухнула, трех заложников убило, крыша завалилась, я ничего не слышу, все звенит, голова… страшно раскалывается…

— Она контужена! — тихо, как мне показалось, сказал я Леве.

Она поняла то ли по губам, то ли я сказал достаточно громко — я ведь и сам оглох.

— Я не контужена… Все нормально. Только заложников убило: молодой парень и еще двое, они из Кизляра все. А я была в другой комнате, и мне повезло…

Я не знал, как на нее повлияет контузия, люди ведут себя по-разному: кто впадает в тяжкую депрессию, у кого начинается яростный психоз, паника, из-за чего многих бедолаг стреляли на войне без суда и следствия за паникерство и трусость…

Она очень тихо сказала:

— Если со мной что-то случится, возьмешь ключи, — она показала связку, — в моем сейфе в редакции документы, о которых я тебе говорила.

— Ты не в себе! — ответил я.