Мария Семенова - Магия успеха

• Название: Магия успеха
• Автор: Мария Семенова
• Издательство: АСТ, Азбука
• Жанр: Детектив
• Год: 2000
• ISBN: 5-7684-0765-0, 5-237-05196-0

После очередного убийства международный киллер Скунс попадает в стремительную круговерть невероятных событий. Бои без правил, продажная любовь, фашистские концлагеря и подвалы Лубянки, древнегреческий эпос и коммунистическая ложь — все это звенья одной цепи, незримо соединяющей прошлое и будущее. По ней, ловко балансируя над пропастью, и идет Скунс. У него нет права на неверный шаг…

---

— Зачем вам пальто? — удивился тогда главный чекист. — Вы ведь вернетесь через час, это так, простая формальность.

Она была в туфельках и легком платье, в таком виде ее и бросили в холодную мрачную камеру на вонючие нары.

— Давай подписывай, девка. — На первом же допросе следователь, низкорослый, плохо говорящий по-русски татарин, сунул ей стандартный протокол об укрывательской деятельности. — Поживешь лет пять на природе. А не подпишешь, я тебе сейчас целку сковырну, потом взвод пехоты пропустим…

Хильда подписала, но это ее не спасло. Татарин, посмеиваясь, повалил ее животом на стол, разодрал белье и, зажимая рот ладонью, мучительно изнасиловал в задний проход.

— Скажи спасибо, сучка, что девкой оставил. Так она и явилась на суд — без трусиков, в мятом платье, в туфлях со сломанными каблуками. Потом был этап: переполненный «Столыпин», равнодушный конвой, озлобленные, похожие на фурий зечки-уголовницы. Жизнь казалась зловонной ямой, полной нечистот и роющихся в них двуногих тварей, хотелось быстро и без боли уйти. И вот наконец маленькое поселение в дремучей, непролазной глуши. Тут тихо и таинственно плескались воды древнего Сейдозера, замшелые вековые ели подпирали макушками хмурое небо, от мрачного вида отвесных скал захватывало дух и вспоминались строки из Ибсена:

Там мессы служит водопад,
Гремят лавины, льды звенят,
Там ветер проповедь поет,
Так что бросает в жар и в пот.

Все здесь было пронизано жизнью, Хильда ощущала ее биение и в пенящихся водопадах, и в черном базальте скал, и в подернутых дымкой таежных долинах, — и постепенно мысли о смерти стали казаться ей чужими, ненужными, лишенными смысла. Да и люди здесь были совсем другие — несуетные, добрые, не приемлющие ложь. Мир они воспринимали, как язычники, словно совокупность природных сил, представленных бесчисленным сонмом духов. Это и белокожая красавица Сациен, обитающая в прозрачных водах лапландских озер, и Мец-хозяин, черный, мохнатый, с хвостом, поджидающий в лесах заблудших путников, и владычица подземного мира Выгахке, у которой в подчинении множество карликов, добывающих золото, серебро и драгоценные камни. В райской стране Ябме-Абимо души праведников получают удовольствие и почет, трусов и предателей в ужасном аду Рото-Абимо ждут страшные мучения, а на небе бог-громовик Айеке-Тиермес гоняется за большим белым оленем по имени Мяндаш. Когда охота будет закончена, тогда с неба упадут звезды, потухнет, солнце и наступит конец мира.

Впрочем, кое-кто относился ко всему этому фольклору с изрядной долей иронии. Ссыльнопо-селенный Красавин, к примеру, не веривший ни в Бога, ни в черта, ни уж тем более в языческие сказки, незлобиво посмеивался в седые усы, . но с саамами держался уважительно: дети природы, что с них взять. В Ловозере он прозябал уже четвертый год, одичал, отпустил густую, окладистую бороду и был весьма рад появлению Хильды, нашел собеседника своей весовой категории. Шутка ли, двадцатилетняя девчонка декламировала Байрона на английском, Бодлера на французском, читала в подлинниках Гомера и Тацита, а оригинальностью своих суждений поражала даже умудренного жизнью профессора. Они подолгу беседовали, неторопливо прогуливаясь по берегам Ловозера, осматривали гигантские расщелины в отвесных скалах, делились впечатлениями о проложенной к Сейдозеру странной дороге, теряясь в догадках, взахлеб строили гипотезы о следе огромного черного Куйвы. В общем, с пользой убивали время, — чего-чего, а этого у них было в избытке. Правда, последние полгода Хильда стала бывать в обществе профессора все меньше и меньше, на то у нее имелись веские причины…

— Чтобы стать настоящим, сильным нойдой, нельзя быть ни добрым, ни злым, нужно все убить в душе. — Старый саам задумчиво покачал головой, поставил кружку на чисто выскобленный сосновый стол. — А потом, ведь злой нойда после смерти может и равком стать. Когда умер страшный Риз с Нотозера, люди боялись хоронить его. Вызвался лишь другой нойда. Он запряг оленей в кережу[15], положил покойника в домовину и повез на кладбище. По дороге ровно в полночь мертвец сел в гробу, но после окрика нойды вновь улегся. Про-, шло немного времени, и он поднялся снова. Тогда нойда сделал непростительную ошибку: пригрозил мертвецу ножом, а надо было замахнуться палкой. Покойник снова улегся в гроб, но в лунном свете стало видно, что зубы у него сделались стальными. Нойда понял наконец, как необдуманно приступил к делу, которое оказалось ему не под силу, и попытался спастись, забравшись на высокую ель. Равк встал из гроба, подошел к дереву и, скрестив на груди руки, стал грызть ствол. Только приход зари спас нойду от лютой смерти — при первых лучах. солнца упырь улегся в гроб. Нойда, очевидно будучи слабым шаманом, захоронил равка на боку, хотя известно, что упыря нужно класть лицом вниз, чтобы он не мог найти выход из могилы. С тех пор вурдалак и выходит ночами из-под земли, когти у него во, побольше этих. — Иван Данилов без тени улыбки указал на шкуру медведя, висевшую на стене. — А правильный нойда после смерти превращается в сеид. Недалеко от Печенги жил когда-то сильный нойда по имени Сырнец. Перед смертью он сказал своим родичам, что пойдет на гору Угойв и там превратится в камень. Так и случилось. Когда люди просили хорошей погоды, сеид исполнял их желание. Если же кто шел в гору, чтобы уничтожить камень, поднималась такая буря, что этому человеку трудно было надеяться невредимым спуститься вниз. Однако ты смотри, десять часов уже. — Рассказчик посмотрел на ходики, мерно постукивающие маятником, поднялся. — Завтра приходите, печенку оленью пожарю, с брусникой.

Он проводил гостей до крыльца, пожал им руки:

— Приходите, вкусно будет.

Соплеменники давно уже не считали его сильным нойдой, даже просто нойдой не считали его саамы. Давно пылился в кладовке родовой шаманский бубен семьи Даниловых. Наследников не дали сайво куэлле — духи-помощники, а как самому камлать без руки? По локоть пришлось отсечь: красный комиссар прострелил, давно, в девятнадцатом. Повезло еще, — нойду Репт-Кедги утопили в Сейдозере, хороший был шаман, сразу камнем пошел на дно. Ох, скоро, видно, скоро могучий Айеке-Тиермес вонзит свой охотничий нож прямо в сердце оленю Мяндашу…

Тихий вечер был похож на летний полдень. Незаходящее арктическое солнце изливалось медленным, сонным сиянием, не было ни ветерка, казалось, что поверхность озера стала стеклянной, превратилась в огромное, отражающее небесную синь зеркало.

— Помните, Хильда, белые ночи в Питере? — Профессор ловко соорудил собачью ногу, глубоко затянувшись, далеко выпустил дым, в воздухе повисла вонь удушливой махры-самогонки. — Силуэт Петропавловки, факел на Ростральной, купол Исаакия в закатных отсветах… Знаете, я часто это вижу во сне, придется ли наяву… — Он замолчал, незаметно вытер неожиданно увлажнившиеся глаза. — Становлюсь стар и сентиментален. Ну-с, барышня, разрешите откланяться.

Спокойной ночи желать не стал — прозвучало бы неловко, как-то двусмысленно.

— До свидания, Федор Ильич. — Оценив его тактичность, Хильда улыбнулась и почти бегом припустила по тропинке мимо погруженных в оцепенение вековых елей. С их ветвей и стволов свисали зеленовато-серые бороды лишайников, меж могучих корней то и дело попадались глубокие норы, служащие, если верить саамам, воротами в подземный мир, где живут карлики. Говорят, существует верный, но жестокий способ отобрать у них серебро, которым они набивают свои животы. В весенний морозный день надо оставить на свободном от снега месте котелок с кашей. Карлики, наевшись до отвала, замерзнут на морозе, животы у них лопнут, и пожалуйста — наполняй карманы серебром!

«Какое варварство». Усмехнувшись, Хильда поднялась на крылечко дома, который занимала вместе с четырьмя поселенками, через общую горницу прошла на свою половину.

— Приятного аппетита, тетя Аля!

— Садись, дочка, краснорыбицей самоеды уважили. — Ее соседка по комнате, смоленская колдунья Алевтина Пряхина, в одиночку сидела перед бутылкой брусничного самогона. Янтарем сочилась малосольная, нарезанная крупными кусками семга" благоухал ольховым дымом копченый олений бок, стояли плошки с капустой, огурцами, аппетитными мочеными яблоками. — Давай-ка выпьем, глядишь, и полегчает на душе.

Опытная знахарка, она лечила наговорами, занималась костоправством, пользовала по женской части, местный нойда терпел ее молча, соблюдал нейтралитет: шибко сильная ведьма, однако, ругаться не надо, болящих на всех хватит.

— Спасибо, тетя Аля, я уже поела. — Хильда присела перед тумбочкой, принялась рыться в своих вещах. — Душно, пойду сполоснусь.

Ее вдруг и впрямь кинуло в жар, огненным румянцем зажгло щеки, по телу прошла горячая волна, пьянящая, истомная, заставившая сладко замереть сердце.

— Эка, милая, нет тебе покою, опять к немцу своему намыливаешься? Смотри, принесешь в подоле. — Колдунья усмехнулась, опрокинула стопочку и, похрустывая огурцом, вдруг недобро прищурилась. — Да ты никак, девка, в залете уже! Когда последний раз кровя были?