Гийом Аполлинер - Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях: статьи; литературные портреты и зарисовки

• Название: Т. 3. Несобранные рассказы. О художниках и писателях: статьи; литературные портреты и зарисовки
• Автор: Гийом Аполлинер
• Жанр: Критика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-4224-0217-5

Гийом Аполлинер (1880–1918) — одно из самых значительных имен в истории европейской литературы. Ему выпала судьба завершить классический период французской поэзии и открыть горизонты «нового лирического сознания». Блестящий прозаик, теоретик искусства, историк литературы, критик, журналист, драматург — каждая область его творчества стала достоянием культуры XX века.

В составе первого в России Собрания сочинений Аполлинера впервые в таком объеме приводятся образцы его художественной и литературной критики, прежде всего отдельные работы о Пикассо, о художниках-кубистах, о поэтах-современниках.

В третий том Собрания сочинений вошли рассказы разных лет, критические очерки и статьи автора.

---

— Ну, стало быть, пишите! — сказал мне библиотекарь. — Пишите!

И он вернулся к прерванному чтению «Сказок Бекаса» Мопассана…

Я заполнил десять формуляров, внеся названия десяти кинематографических сцен, которые недавно наблюдал.

Я аккуратно указал название кинематографической компании, которой принадлежат эти сцены и чьи сценарии тщательно депонируются во избежание плагиата. Я прождал еще один час.

Затем служащий, не произнеся ни слова, похлопал меня по плечу. Поняв его, я медленно направился в приемную. Библиотекарь закрыл «Сказки Бекаса» и заговорил со мной в следующих выражениях:

— Господин библиотекарь, ответственный за исследования, просил сообщить вам, что вы — первый читатель, потребовавший кинематографические сценарии. Но не радуйтесь прежде времени. Вы вряд ли будете первым, кто прочтет их в этом зале. Как вы мне сообщили, поскольку я этого не знал, эти сценарии дактилографированы на двух-трех разрозненных листках, которые затем скрепляются между собой. Их в нашем хранилище содержится большое количество; только в прошлом году мы получили больше трех тысяч единиц. Но должен признаться, эти сценарии еще не закаталогизированы; они просто свалены в кучу, только и всего. Возможно, в этом году каждый сценарий отдадут в переплет или разложат по папкам. Мне об этом ничего не известно. Администрация еще ничего не решила на этот счет. Да, мсье, книга принимает какой-то странный оборот, разрозненные листки, скрепки, пишущие машинки… И какой удивительной должна быть эта литература! Должен, однако, заметить, что библиотекарь, ответственный за исследования, просил меня сообщить вам его соображения, касающиеся заглавий выбранных вами сценариев. Они кажутся ему совсем новыми, но с этого года мы больше не получаем кинематографических сценариев, а только сами фильмы. Это избавляет нас от необходимости печатать произведение, с которым непонятно, что делать. Фильмы — шестьдесят метров последовательной съемки — отправляются в отдел эстампов.

Я пошел туда и оформил свой заказ. Тщетно. Служащий уверил меня, что ничего не знает о хранящихся фильмах.

— Фильмы? Вам что, нужны фильмы о порочной жизни?

По моему настоянию подошел библиотекарь, молча выслушал меня и ответил:

— Ну до чего вы неразумны! Десять фильмов!.. Нет, мсье, мы еще не так хорошо оснащены, чтобы их показывать… Посудите сами, вы хотите, чтобы здесь десять раз прокрутили по шестьдесят метров хрупкой пленки. Нет, мсье, наши служащие находятся здесь не для того, чтобы скручивать обратно то, что вы закрутили… В конце сеанса вы, мсье, будете представлять собой плачевное зрелище дурного вкуса… Шестьсот метров фотографической пленки… У нас, сударь, может создаться впечатление, что в Национальной библиотеке завелся глист солитер…. Нет-нет-нет!! Только не это! Мы будем прокручивать фильмы, только когда узнаем, каким способом их можно прокручивать. До свиданья, сударь!

Я вернулся домой, где услышал зычный голос моего соседа-гипнотизера, вчера я заметил, что его одежда изношена почти до дыр.

В этот момент он демонстрировал свое мастерство на какой-то клиентке, которая, насколько я понял, просила избавить ее от несчастной любви.

— Перестаньте же любить его, — кричал мой сосед-гипнотизер. — А кроме того, приказываю вам купить мне к завтрашнему дню новые брюки, вы меня слышите — новые брюки!

Но погруженная в сон, должно быть, сопротивлялась этому внушению, поскольку я слышал, как она беззвучно кричит:

— Нет, нет!

— Новые брюки, объем талии 145, приказываю вам! — повторял мой сосед-гипнотизер.

А назавтра около трех часов пополудни я увидел, как он выходит из дома в новых, с иголочки полосатых брюках, что навело меня на мысль о том, как скромно этот человек распоряжается своим психологическим воздействием на окружающих.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ[37] © Перевод М. Яснов

Невозможно дать точное представление о посольстве семи лигуров, отправленных ко двору Обжиралии, если не упомянуть об усилиях, предпринимавшихся ими, дабы примирить такт и умеренность, столь любезные им во всех обстоятельствах, с вожделением, вызываемым восхитительными яствами, которыми потчевал их Филен.

Еще в постели, вдыхая сквозь открытые окна вкусные запахи, которыми был напоен воздух королевства, они заспорили, как им поступать. Но Эвридам рассеял все сомнения.

— Мы покажем себя достойными великолепия короля Филена, — воскликнул он, — если отведаем прекрасные кушанья, как он того желает, и тем не менее мы соблюдем мудрость, являющуюся нашим правилом, если будем брать не больше трех порций каждого блюда, ибо не следует забывать: мы в стране Обжиралии, где умеренность состоит в том, чтобы обжираться без излишеств. На это надо обратить все наше внимание: нельзя показать себя недостойными репутации гурманов.

Все одобрили мудрые слова Эвридама, и около десяти часов послы вышли из гостиницы. Они несли большой венок из лавра, тимьяна, майорана и розмарина, точно такого же, как тот, что рос на могиле Мальбрука[38], — это превосходная приправа, пригодная для того, чтобы подчеркнуть вкус жаркого из козлятины или баранины.

Они торжественно дошли до Большой площади и возложили венок у подножия памятника, который был воздвигнут г-ну де Монмору[39], не столько как профессору французского коллежа, коим званием он был облечен при жизни, сколько как гурману и автору теории гадания по жертвенному дыму, или, другими словами, искусства судить людей по дыму от их стряпни. Семь послов Акакия почли своим долгом совершить этот благочестивый поступок, поскольку для них не было секретом, что в Обжиралии психология и право целиком зиждутся на теории гадания по жертвенному дыму. Тот же господин де Монмор говорил наиболее пылким из своих современников:

— Тише, господа, не заглушайте еду!

Отсюда и пошло распространенное в Обжиралии поверье, что существует некоторая аналогия между музыкой и гастрономией и что трапеза сродни оркестру с его аккордами, арпеджио, соло, ансамблями, адажио и фортиссимо.

Выполнив свою благочестивую миссию, послы, принявшие на рассвете лекарство, чувствовали себя свежими и бодрыми, когда в полдень вошли в пиршественную залу, где их ждал король, окруженный присяжными толстунами королевства; кроме того, там присутствовало собрание жрецов и жриц, в которое входили только члены древнейших семей страны; само название их этимологически восходит к имени «Обжиралия», которое, в свою очередь, проистекает от слов «жир», «жарить» и «жрать». Затем выступила вперед прелестная коллегия Жертвенниц, и посланцы Акакия не могли не отдать должное их очарованию.

Расселись за столом…

— Вот он, современный, подлинно национальный стиль! — сказал вещий Порфирий Эвридаму, когда, отведав холодных и горячих закусок, они принялись осматривать зал, осушая по третьему бокалу греческого вина. Действительно, как архитектура, так и отделка, мебель, столовое серебро, золотая и фарфоровая посуда — все было украшено декоративным орнаментом из желудевых ожерелий, раковин-жемчужниц и колосьев ржи, и повсюду представал взору горевший как жар золотой жираф, который красуется на гербе Обжиралии.

В этот момент старший виночерпий Бурдочан поднялся на возвышение и с важным видом возвестил:

— Именем короля, моего повелителя, прошу их высокоизобильные и многовеликолепные превосходительства посланников его величества глубокомудрого короля Акакия, повелителя Лигурии, испить вдоволь вин, которые будут поданы, поскольку в нашей прекрасной стране существует Источник молодости, излечивающий от любых излишеств, и если в нем искупаться, выйдешь из него в полном здравии и помолодевшим лет до двадцати.

Почтенный хлебодар Триптолем, весьма предусмотрительный врач и юрист, разъяснил, сменив виночерпия, что по тем же причинам гости могут отведать все блюда, которые будут им поданы.

Но прекрасный Гефестион, склонившись к уху Эльпенора, признался, что из всех этих питательных блюд он предпочел бы отведать только ветчины Камбасерес[40], заметив, что в XIII веке было принято разговляться ветчиной, и следовательно, она вполне пригодна для пиршества по поводу заключения мира, если, конечно, допустимо сравнивать пост и войну, во время которой кровь льется рекой.

Филен, обладавший тонким слухом, услышал его слова и углубился в этот существенный вопрос, доказывая, что война является долгим постом, — это убедительно подтверждается Ограничениями, Продовольственными талонами, Днями лишений и голода, которые человечество переносило не слишком-то терпеливо.

Молоденькие служанки, одна обходительнее другой, подали в числе различных блюд из яиц омлет Льва X[41], имевший большой успех.

Эльпенор, всегда блиставший эрудицией, напомнил, что у египтян был особый способ приготовления яиц: их помещали в пращу и вращали с такой скоростью, что они сваривались от трения о воздух. А римляне, добавил он, предпочитали длинные яйца коротким и особо отличали яйца куропаток и фазанов. Год у них начинался с марта, и на новогодний праздник они дарили друг другу красные яйца в память о Касторе и Полидевке.