Майкл Флинн - Эйфельхайм: город-призрак

• Название: Эйфельхайм: город-призрак
• Автор: Майкл Флинн
• Издательство: ACT : Астрель-СПб
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065784-1, 978-5-9725-1739-8

Несколько веков назад в Германии вдруг бесследно исчез маленький городок Эйфельхайм. Историк Том Шверин и его подруга Шерон, которая занимается исследованиями в области физики, пытаются раскрыть тайну города-призрака и расшифровать изображения странных существ, встречающиеся на витражах и в средневековых манускриптах. Возможно ли, что в XIV веке Германию посетили представители внеземной цивилизации? Не их ли визит вызвал эпидемию чумы, которая захлестнула всю Европу?

«Этот насыщенный, провокационный роман, полный ярких исторических деталей, юмора и размышлений о прошлом и будущем человечества доставит читателям истинное наслаждение».

Entertainment Weekly

«Для тех, кто ценит умную научную фантастику высшей пробы».

Kirkus Reviews

---

— Если ты так голодна, кума-лошадь, — сдался Дитрих, — то не выдержишь путешествия. — Наклонившись вниз, он снял запор, и животное затрусило на луг, словно ребенок, которому показали праздничный пирог.

В нетерпеливом ожидании, пока серая насытится, пастор поддался любопытству и направился к седельным сумкам, чтобы узнать, кому, помимо Господа, обязан этим даром. Покопавшись, священник обнаружил льняной орарь, выкрашенный в ярко-зеленый цвет и окантованный золотой нитью в виде крестов и христограмм. Под ним еще лежали другие церковные одеяния удивительной красоты. Дитрих сел в седло. Какого еще знака можно желать, что этот дар послан именно ему?

Когда кобыла наелась досыта, пастор направился под сень Большого леса. Там протекал ручей, где лошадь могла напиться, а балдахин из листьев давал облегчение в этой ужасной жаре.

Священник не входил в лес с самого отправления корабля крэнков, а лето изменило все вокруг. Воздух полнился благоуханием ясменника и дикой розы. Жужжали пчелы. За молодой порослью стали не видны многие из зарубок Макса. И все же лошадь, казалось, стремилась к какой-то цели. Дитрих предположил, что она почуяла воду, и отпустил поводья.

Невидимые создания стремглав бросались с их пути, шурша в кустах и орешнике. Синекрылая птица наблюдала за его приближением, прежде чем улететь. Петрарка, как говорили, находил успокоение в природе и однажды забрался на гору Вентус близ Авиньона с одной лишь целью — полюбоваться видом с вершины. Возможно, необузданность его сочинений, искажения и оскорбления были отчасти связаны с любовью к диким местам.

Дитрих выехал на поляну, где ручей образовывал заводь, прежде чем довершить свой бег со склона горы. Лошадь опустила голову и начала пить. У пастора тоже пересохло в горле, он спешился и, стреножив кобылу, сделал несколько шагов выше по течению ручья, ища место, где мог зачерпнуть воды.

В заводь шлепнулся камень, Дитрих отскочил назад. Над ним, на горном перекате, с которого поток падал в заводь, сидела на корточках Элоиза. Священник пробудил свою упряжь на голове и поприветствовал ее по личному каналу связи.

Крэнкерин пошарила рядом с собой и бросила в заводь еще один камень.

— Здравствуй, — отозвалась она. — Я думала, ваше племя избегает этих лесов.

— Здесь страшновато, — согласился Дитрих. — Что привело тебя сюда?

— Мой народ находит «спокойствие-внутри-головы» в местах вроде этого. Они словно… как это по-вашему… лабиринт. Равновесие.

— Арнольд любил сидеть здесь, — сказал Дитрих. — Я подсмотрел за ним однажды.

— Вот как… Он тоже был с Большого острова. — Она бросила еще один камень в пруд, пустив по нему новые круги, которые уже начали замирать. Пастор подождал, но крэнкерин ничего не добавила, и он уже повернулся уйти.

— Когда ты стоишь неподвижно, — сказал Элоиза, — кажется, что исчезаешь. Я знаю, так устроены наши глаза, и Ульф пытался объяснить, насколько отличаются ваши; но он только… тот, кто работает-с-машинами-для-физиков, а не сам физик. — Она опять метнула камень. — Но это ничего не меняет. — Булыжник попал ровно в центр разбегающейся ряби, и Дитрих заметил, что каждый ее бросок приходится в одно и то же место. Ее целью было колебание воды? Люди оценивали расстояние вернее, нежели крэнки; но пришельцы куда точнее рассчитывали движение. Так Господь наделил каждый народ подходящим ему даром.

— Как поживает Ульф? — спросила крэнкерин. — Появились ли у него пятна? — И она вытянула руку, чтобы Дитрих смог разглядеть темно-зеленые синяки, которые предвещали странное голодание гостей.

— Нет, насколько я видел.

Она провела пальцем по большому пятну:

— Скажи мне, лучше умереть быстро или медленно?

Пастор наклонился, счищая грязь с ног:

— Все живые существа естественным образом стремятся жить, ибо смерть есть зло, и к ней никогда не рвутся ради нее самой. Но все живое также старается избегнуть боли и страха. Поскольку умереть быстро — значит преуменьшить последние, следовательно, это если не само «благо», то, по крайней мере, меньшее зло. Но быстрая смерть не оставляет шансов на раскаяние и искупление тем, кто заблуждался. Поэтому медленная смерть также может быть названа меньшим злом.

— Все, сказанное тобой, правда. — Пятый камешек последовал за остальными. — Ульф остался, поскольку Ганс воззвал к его особым знаниям, и он подчинился, как если бы тот был… тем, кто-поставлен-выше.

— Так он сказал тебе?

— Я не могла оставить его. И все же каждый день чувствую, что смерть подступает все ближе. Это неправильно. Она должна бросаться, словно ястреб; не выслеживать, словно ваши волки. «Так было, так будет».

— Смерть — это всего лишь врата в иную жизнь, — заверил ее Дитрих.

— Разве?

— И наш Господин, Иисус Христос, — врата к ней.

— И как же я пройду через эти ворота-которые-человек?

— Твоя рука уже лежит на засове. Путь — это любовь, а ты уже проявила ее в своих поступках.

Так же, как и ее муж. Дитриха поразило, когда он возвращался к лошади, что оба остались, поскольку считали это долгом другого. Так люди обращаются от заботы, потому что есть долг, а долг в результате превращается в заботу. Пастор вставил ногу в стремя и поднялся в седло.

— Приходи ко мне, когда вернешься в деревню, и мы еще поговорим. — С этими словами он натянул поводья и пустил серую по тропинке.

Лошадь и впрямь была знаком свыше, даже чудом. Она привела его сюда, где Господь смог мягко предостеречь словами из жвал пришельца. Чаша не могла миновать Элоизу, как и Сына Человеческого в Гефсиманском саду. Каким же высокомерием со стороны Дитриха было полагать, что она обойдет его самого!

— Господи, — принялся молиться он, — когда бы я видел Тебя больным или в нужде и не смог утешить Тебя? — Пастор нагнулся вперед и похлопал кобылу по холке, та заржала от удовольствия. — Ты чудесная лошадь, — сказал он, ибо Бог позволил ей приблизиться к крэнку без страха.

По пути назад священник прочел молитву за упокой души отца Рудольфа. Господь наградил Дитриха средством к бегству и вместе с тем предупредил о возмездии, поджидающем беглеца.

* * *

Страх во многом подобен ливневому шторму: сначала легкий дождь, затем период затишья, когда народ думает, что опасность миновала, затем вновь дождь и, наконец, буря. Селяне замкнулись в своих домах. В полях урожай гнил на корню, трава увядала нескошенной. Немногие присоединились к Дитриху и крэнкам в госпитале. Иоахим, когда оправился от своих ран, а также Грегор Мауэр, Клаус Мюллер, Герда Беттхер, Лютер Хольцхакер. Терезия Греш, хотя и не входила в кузницу, занималась своими травами, приготавливая снадобья, что облегчали боль или навевали сон.

Готфрид посвятил госпиталь св. Лоренцу, хотя Дитрих подозревал, что он имел в виду покойного кузнеца, а не диакона Сикста. Услышав от пастора рассказ о рыцарях-госпитальерах, крэнк облачился в плащ с крестом ордена, изображенным в верхнем левом углу.

Люди заболевали медленно и внезапно; в припадках кашля и от бубонов. Гервиг Одноглазый, кажется, почернел прямо на глазах охваченного ужасом Дитриха, как если бы на его душу набежала туча. Маркус Беттхер умирал, как Эверард, в агонии и конвульсиях. Погибла вся семья Фолькмара Бауэра: его жена, Сеппль, даже Ульрика с младенцем. Только сам фогт выжил, да и его жизнь висела на волоске.

Дни походили один на другой: Маргариты Антиохийской, Марии Магдалены, Аполлинария, Иакова Созидателя, Бертольда Гаштейнского… Потеряв счет святым, Дитрих проводил безымянные будничные мессы.

Во время похорон люди выходили на улицу. Маркус Беттхер. Конрад Фельдман и обе его дочери. Руди Пфорцхаймер. Герда Беттхер. Труда и Петер Мецгеры. По каждому умершему Дитрих бил в колокол. Один раз за ребенка, два — за женщину и три за мужчину. Кто услышит, спрашивал он себя и воображал, что перезвон разносится слабее по земле, лишенной жизни.

Погост был переполнен, они копали могилы в целине, а пастор освящал их, когда мог. Не все умрут, вновь и вновь говорил он себе. Париж уцелел и Авиньон. Даже в Нидерхохвальде несколько человек выжило. Хильда вроде шла на поправку, маленький Грегор и даже Фолькмар Бауэр.

Райнхард Бент больше не будет воровать борозды у соседей, не будет подбирать колосья с господских полей Петронелла Люрм. В одночасье скончалась жена Фалька, Констанца. Мельхиор Мецгер привел бредящего Никела Лангермана в госпиталь.

— Это нечестно, — юноша словно обвинял священника. — Он заразился ящуром и поправился. Зачем Господь опять заразил его?

— Дело не в зачем, — отозвался Ганс, сидевший у постели Франца Амбаха. — Есть один вопрос — как, а это никому не известно.

* * *

Ульф работал с приспособлением, которое увеличивало очень маленькие вещи, по причине чего Дитрих назвал его mikroskopion. Посредством этого прибора пришелец изучал кровь как пораженных болезнью, так и здоровых. Однажды, когда священник пришел в пасторат разбудить Иоахима на смену в госпитале, пришелец показал им доску для изображений с бесчисленными черными пятнышками разной формы и размеров, похожими на пылинки в луче солнца. Он ткнул в одну, необычной формы: