Майкл Флинн - Эйфельхайм: город-призрак

• Название: Эйфельхайм: город-призрак
• Автор: Майкл Флинн
• Издательство: ACT : Астрель-СПб
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065784-1, 978-5-9725-1739-8

Несколько веков назад в Германии вдруг бесследно исчез маленький городок Эйфельхайм. Историк Том Шверин и его подруга Шерон, которая занимается исследованиями в области физики, пытаются раскрыть тайну города-призрака и расшифровать изображения странных существ, встречающиеся на витражах и в средневековых манускриптах. Возможно ли, что в XIV веке Германию посетили представители внеземной цивилизации? Не их ли визит вызвал эпидемию чумы, которая захлестнула всю Европу?

«Этот насыщенный, провокационный роман, полный ярких исторических деталей, юмора и размышлений о прошлом и будущем человечества доставит читателям истинное наслаждение».

Entertainment Weekly

«Для тех, кто ценит умную научную фантастику высшей пробы».

Kirkus Reviews

---

Дитрих задался вопросом, были ли рыцари в прежние времена так безупречны и честны, как о них вспоминали теперь.

Может, Роланд, Руодлиб и Артур — всего лишь люди, не лучше и не хуже Манфреда? Или фон Фалькенштайна. И все же, разве не правильно стремиться к идеалу, невзирая на то, как плохо дела обстоят в действительности; подражать безупречному Роланду, а не несовершенному смертному, каким тот, возможно, был?

Отец Рудольф освятил оба меча. Затем Манфред надел на Ойгена кольчугу с панцирями на груди и на спине, башмаки с железными кольцами, топфхельм[204] с забралом и щит с гербом: белой розой, перекрещенной с чертополохом. Как только Тьерри схожим образом экипировал Имайна, оба юноши преклонили колени перед алтарем, Манфред взял по очереди меч каждого и ударил им плашмя по плечу посвящаемого. Прежде церемония совершалась ударом ладони по лицу, но новый французский обычай недавно стал популярен и в германских землях.

После этого в главном зале накрыли банкет. Во дворе на вертеле зажарили быка, и слуги спешили взад-вперед с огромными блюдами, заваленными грудами филейного мяса и сосисок. На стол выставили перченую капусту, дичь, сваренную в меду и запеченную в тесте, яйца, засоленные в красной свекле, печеный окорок в черном уксусе, тертую сладкую свеклу и морковь с изюмом; подавали мороженое и шербет, спрыснутые черным уксусным соусом. На пиру выступали жонглеры, мимы и певцы. Петер миннезингер исполнил отрывок из «Эрека» Гартмана фон Ауэ, где друзья героя разгневались на графа, который избил свою молодую жену. Дитрих задался вопросом, не заказал ли Манфред этот отрывок специально, в качестве многозначительного намека суженому своей дочери.

После полудня настал черед bohorts. Претенденты и их дамы прошествовали вокруг поля, а зрители восхищались их разноцветными мантиями и нарядами. Ойгена отметили особо, ибо его любили. Жители деревни яростно освистали Имайна, когда два юных рыцаря заняли позиции на противоположных сторонах поля.

Дитрих наблюдал за всем этим с трибуны вместе с Максом и Гансом, на достаточном удалении, чтобы лошади не почуяли крэнка.

— Мы развлекались подобным образом в Париже, — заметил пастор.

— Как! — вскричал Макс. — Вы? На копьях?

— Нет, мы любили игру «согласен или нет». Один студент назначался ловчим, а другой ответчиком. Первый должен был в ходе диспута загнать соперника в ловушку противоречия. Второй же всячески избегал подобной возможности. Развивали находчивость и остроумие.

Макс хмыкнул:

— Ха, едва ли ваши споры были таким великолепным зрелищем, как это! — Он обвел рукой вокруг.

— Но Церковь не одобряет подобные зрелища, — ответил священник.

Ганс щелкнул челюстями:

— Неудивительно! Рисковать жизнью ради забавы!

— Дело не в этом, — возразил ему Дитрих. — Подобные игрища — демонстрация тщеславия и гордыни.

— Вы возблагодарите Господа за эти тщеславие и гордыню, — ответил Макс, — когда вам придется вверить жизнь и имущество умениям, которое рыцари оттачивают здесь.

— Именно из-за их умений мы обычно и лишаемся жизни и имущества, — возразил Дитрих. — Я думаю, однажды люди с большей благодарностью отнесутся к навыкам ученых, практикующих натурфилософию.

Кунигунда, выбранная королевой любви и красоты на празднике, взмахнула платком, и оба рыцаря с криками пришпорили коней навстречу друг другу, опуская копья наперевес при приближении к противнику. Имайн ловко отклонил удар взмахом щита и нанес свой. Ойген перелетел через круп лошади и ничком распростерся на земле, пока слуги не унесли его прочь.

Кунигунда хотела броситься к нему, но Манфред удержал дочь, положив ей руку на плечо.

— Бва! Нам, крэнкам, могла бы понравиться такая забава, — воскликнул Ганс, — если бы вы не придерживали удары.

— Времена изменились, — сказал Макс. — Раньше толпа кричала бы «Не унывай!» и аплодировала каждому удачно обернувшемуся бою. Имайн славно управился со своим щитом в этом заезде. Очень мило проделано. Но теперь вы услышите, как они кричат «Бей, коли!» — Макс подкрепил свои слова соответствующим жестом. — Выдави ему глаза! Отсеки ногу!

Ганс махнул рукой в сторону трибун:

— Они не кричат ничего подобного.

Макс подался вперед, наблюдая, как в состязание вступают Тьерри и Ранаульф:

— Нет, но в остальных местах это так. Здесь рыцарский дух еще не предан забвению.

* * *

В тот вечер Дитрих рискнул выбраться в Малый лес под Церковным холмом, решив собрать корешки и стебли растений, — и он, и луна пребывали в нужном расположении. Кое-какие травы уже откликнулись на весеннее тепло, хотя до цветения лютиков оставалось еще несколько месяцев. Некоторые растения он оставил целиком. Другие нарезал на части и сварил, чтобы приготовить мазь. Третьи растер пестом в порошок и завязал в муслиновые мешочки для приготовления настоек. Все снадобья пастор хотел отдать Терезии, рассчитывая, что девушка обрадуется неожиданному подарку, пригласит его в дом поговорить, все станет как прежде.

Дитрих готовил мази и бальзамы в кухонной пристройке, Иоахим тут же варил обед, а Скребун грелся у огня. Философ с любопытством и дотошностью расспрашивал Дитриха о свойствах каждого растения, и священник рассказывал ему, какое снадобье оказывало очистительное воздействие, а какое помогало при горячке. Крэнк подобрал один еще не вымытый корень.

— Наш алхимик, — сказал он, — думал о будущем одновременно и слишком много, и слишком мало. Он никогда не исследовал эти субстанции, а только то, что вы предлагали нам в качестве пищи. Может, в одной из них кроется наше спасение.

— Ваше спасение, — сказал ему Дитрих, — кроется в хлебе и вине.

— Ja, — сказал Скребун, все еще осматривая корешок. — Но хлебе из какого зерна! Вине из какого плода! Если бы Арнольд не умер, то, возможно, нашел бы ответ в этом малообещающем дереве.

— Сомневаюсь, — ответил Дитрих, — это мандрагора, яд.

— В чем мы все убедимся, — отозвался Иоахим из-за котелка, — если ты опустишь ее в мою стряпню.

— Яд, — повторил Скребун.

— Doch, — сказал Дитрих, — я недавно узнал, что мандрагора погружает в сон и облегчает боль.

— Однако, что убивает вас, может поддержать нас, — сказал Скребун. — Арнольду следовало продолжить свои опыты. У нашего врача нет таких познаний в алхимии.

— А что искал Арнольд?

Скребун медленно потер руки:

— Что-нибудь, что могло бы поддержать нас до спасения.

— Слово Божье, значит, — отозвался монах от очага.

— Наш хлеб насущный.

Дитрих подумал, что совпадение слишком уж точное, ведь слова Скребуна — всего лишь аналогии, которые «домовой» подыскивал щелканью и жужжанию крэнков.

— Что ты имеешь в виду под словом «спасение»? — спросил он странное создание.

— То, что нас должны забрать из этого мира в соседний, к нашему дому за звездами, когда на Пасху наконец придет ваш господин-с-неба.

— Вера бесплодна, — сказал Иоахим, — без любви к ближнему. Ты должен следовать путем Христа — приюти бездомного, прикрой нагого, утешь страждущего, накорми голодного…

— Если бы мог я накормить голодных! — закричал Скребун. — Понимаете, есть пища, что питает, и та, что всего лишь наполняет. — Он провел руками друг о друга, раздался звук, словно от работающих жерновов. Крэнк прыгнул к двери, верхняя половинка которой была приоткрыта во мрак вечера, и бросил взгляд на Малый лес. — Я никогда не был… — сказал философ спустя какое-то время. — На вашем языке есть слово «женат», хотя у нас для этого требуются трое. Я не был женат, но есть коллеги и братья по гнезду, которых я бы хотел еще раз увидеть, но теперь не увижу.

— Трое! — воскликнул Иоахим.

Скребун задумался, слегка раздвинув челюсти, словно собирался что-то сказать, а затем произнес:

— На нашем языке они называются «сеятель», «несушка» и… «домовой» не переводит это слово. Назовите ее «нянькой для икры», хотя она и нянчит до рождения. Бва-уа-уа! У нас и в самом деле есть три рода: «он», «она» и «оно»! Смотреть за тем, как мальки ползают в зобе у кормилицы, говорят, чрезвычайно трогательное зрелище… Ах, я слишком быстро состарился, а это дело для молодых. Никогда больше я не увижу своих братьев по гнезду.

— Ты не должен терять надежду, — сказал Иоахим. Скребун уставился огромными желтыми глазами на монаха:

— Надежда! Одно из ваших «внутренних слов». Я знаю, что вы подразумеваете, когда говорите «свинья», «иноходец» или «Schloss»,[205] но что есть «надежда»?

— Это то, что можно сохранить, — сказал Иоахим, — когда все остальное потеряно.

* * *

Дитрих постучался. Сначала все была тихо, затем послышался вороватый шорох за ставнями, и лишь после этого открылась верхняя половинка двери. Дитрих неуклюже вытащил из мешка суму с приготовленными снадобьями и протянул женщине, бывшей ему единственной дочерью.