Майкл Флинн - Эйфельхайм: город-призрак

• Название: Эйфельхайм: город-призрак
• Автор: Майкл Флинн
• Издательство: ACT : Астрель-СПб
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065784-1, 978-5-9725-1739-8

Несколько веков назад в Германии вдруг бесследно исчез маленький городок Эйфельхайм. Историк Том Шверин и его подруга Шерон, которая занимается исследованиями в области физики, пытаются раскрыть тайну города-призрака и расшифровать изображения странных существ, встречающиеся на витражах и в средневековых манускриптах. Возможно ли, что в XIV веке Германию посетили представители внеземной цивилизации? Не их ли визит вызвал эпидемию чумы, которая захлестнула всю Европу?

«Этот насыщенный, провокационный роман, полный ярких исторических деталей, юмора и размышлений о прошлом и будущем человечества доставит читателям истинное наслаждение».

Entertainment Weekly

«Для тех, кто ценит умную научную фантастику высшей пробы».

Kirkus Reviews

---

Дитрих трижды перекрестился:

— Бог милостивый сжалится над ними. Выходит, все так же, как в Италии? Замуровывали ли они семьи в домах, как Висконти в Милане? Нет? Тогда какая-то толика милосердия сохранилась.

— Да. Мне рассказывали о сестрах в госпитале, остававшихся на своем посту. Едва они умирали, как их место занимали другие.

— Чудо!

Манфред хмыкнул:

— У тебя своеобразный вкус к чудесам, мой друг. Англичанам в Бордо пришлось не легче. А в мае чума достигла Авиньона, хотя худшее уже было позади, когда мы проезжали мимо. Не беспокойся, Дитрих. Твой папа римский уцелел. Лекари-евреи купали его между двух костров, и у него не было даже насморка. — Манфред помедлил. — Я встретил там храброго человека. Возможно, самого храброго из тех, кого я знал. Ги де Шолиак.[66] Ты знаком с ним?

— Только со слов других. Говорят, он величайший врач в христианском мире.

— Это возможно. Он огромный человек с руками крестьянина и неторопливой, взвешенной манерой изъясняться. Я не признал бы в нем доктора, встреть я его среди полей. После того как Климент оставил город, чтобы переехать в свой загородный дом, де Шолиак остался — «чтобы избежать позора», как он мне сказал, хотя в бегстве перед таким врагом нет ничего постыдного. Он сам заразился чумой. И все время, что он пролежал в постели, мучимый горячкой и болью, он описывал симптомы своей болезни и лечил себя сам различными методами. Он все записал, чтобы всякий, кто придет ему на смену, знал о течении болезни. Он вскрывал свои гнойники и записывал последствия. Он был… Он был подобен рыцарю, который остается на ногах перед противником, какие бы раны ни получил. Хотел бы я, чтобы со мной в бою было хотя бы полдюжины людей с такой отвагой.

— Значит, де Шолиак умер?

— Нет, он выжил, хвала Господу, хотя и сложно сказать, какое лекарство спасло его, — если вообще что-нибудь иное, чем прихоть Божья.

Дитрих не мог понять, как болезнь способна покрывать такие расстояния. Чума случалась и прежде — за стенами городов или замков, среди осаждающих армий, — но никогда со времен Евсевия Памфила[67] она не поглощала целые нации. Казалось, чье-то невидимое, зловещее творение бродило по земле. Но дело было в дурном воздухе, в чем соглашались все доктора. Mal odeur, или ядовитые испарения, с французского.

Парад планет спровоцировал толчки глубоко под землей в Италии, и из бездны вырвалось большое количество смертоносного, ядовитого воздуха, который ветры затем переносили с места на место. Народ в городах пытался разогнать его громким шумом, колокольным звоном церквей и тому подобным, но безуспешно. Путешественники отмечали его распространение по итальянскому полуострову и по побережью до Марселя. Теперь он достиг Авиньона, а также Парижа и Бордо.

— Она обошла нас стороной! Чума ушла на запад и на север. — Дитрих осознал постыдную радость. Он радовался не тому, что пострадал Париж, а тому, что уберегся Оберхохвальд.

Манфред бросил на него суровый взгляд:

— Значит, она не проявилась среди швейцарцев? Макс сказал, что нет, но из Италии туда ведет не одна дорога, с той поры, как они навели мост через Сен-Готард. В пути нас терзала мысль, что мы найдем всех вас мертвыми. Мы видели такое на пути к Авиньону.

— Возможно, мы слишком высоко, чтобы ядовитые испарения достигли нас, — предположил Дитрих.

Манфред уничижительно махнул рукой:

— Я всего лишь простой рыцарь и оставляю такие понятия, как ядовитые испарения, ученым. Но во Франции я разговаривал с рыцарем св. Иоанна, недавно прибывшим с Родоса, и он сказал мне, что чума пришла из Катая, и говорят, что мертвые там лежат без счета. Она поразила Александрию, сказал он мне, и его братство поначалу сочло это божественным приговором сарацинам.

— У Господа нет такой ничтожной цели, — сказал Дитрих, — опустошить христианский мир, покарав одновременно и неверных.

— Они сжигают евреев за это повсюду от самого северного побережья Средиземного моря, за исключением Авиньона, где твой папа защищает их.

— Евреев? Это нелепо. Евреи тоже умирают от чумы.

— Так сказал и Климент. У меня есть копия его буллы, которую я получил в Авиньоне. И все же евреи путешествуют по всей Европе, так же, как и чума. Говорят, что каббалисты среди них отравляют колодцы, так что, возможно, добрым евреям самим ничего об этом не известно.

Дитрих отрицательно покачал головой:

— Это дурной воздух, а не вода.

Манфред пожал плечами:

— Де Шолиак сказал то же самое; он писал, что чуму разносят крысы.

— Крысы! — Дитрих замотал головой. — Нет, этого не может быть. Крысы были всегда, а эта чума — вещь новая на земле.

— Возможно, — сказал Манфред. — Но в минувшем мае король Педро[68] подавил погром в Барселоне. Я имел известия от самого дона Педро, который прибыл на север искать славы во Франции. Каталонцы сорвались с цепи, однако городская милиция защитила еврейский квартал. Королева Джованна[69] пыталась сделать то же самое в Провансе, но народ восстал и изгнал неаполитанцев. И в прошлом месяце граф Генрих повелел заключить всех евреев под арест в Дофине. Чтобы защитить их от толпы, я полагаю; но Генрих трус, и чернь может прогнать и его. — Манфред сжал правую руку в кулак. — Как видишь, не такая простая вещь, как война, удерживала меня в далеких краях эти два года.

Дитрих отказывался верить, что все это правда.

— Россказни пилигримов…

— …могут становиться все более невероятными, когда передаются из уст в уста, jа, jа.[70] Быть может, только двух евреев сожгли и только двадцать китайцев умерло; но я знаю, что видел в Париже, и я предпочел бы не видеть этого здесь. Макс сказал, что в моих лесах браконьеры. Если они принесли с собой чуму, я хочу, чтобы они держались отсюда подальше.

— Но люди не переносят с собой дурной воздух, — сказал Дитрих.

— Должна быть причина тому, что чума распространяется так широко. Некоторые города, среди них — Пиза и Лукка, говорят, избегли ужасной участи, не пуская внутрь путешественников, так что, возможно, именно странники распространяют ее. Возможно, недуг пристает к их одежде. Возможно, они действительно отравляют колодцы.

— Господь завещал нам давать приют больным. Вы хотите заставить Макса прогнать их, обрекая тем самым наши души на погибель?

Манфред поморщился. Его пальцы непрестанно барабанили по столешнице.

— Значит, выясни, — сказал он. — Если они здоровы, то смотрители могут использовать их на уборке урожая. Пфенниг в день плюс ужин, и я закрою глаза на то, что они охотились в моих угодьях все это время. Два пфеннига, если откажутся от ужина. Однако, если им нужен приют, это уже твоя забота. Организуй госпиталь в моих лесах, но никому не будет дозволено вступить в мое поместье или в деревню.

* * *

На следующее утро Макс и Дитрих отправились на поиски браконьеров. Дитрих заготовил два надушенных платка, чтобы отфильтровать испарения, если они окружали пришельцев, хотя он и не очень верил в теорию Манфреда о том, что одежда может переносить дурной воздух. Все, что обычно переносила одежда, так это блох и вшей.

Когда они достигли места, где деревья лежали скошенными словно сено, Макс присел на корточки и внимательно осмотрел один из стволов.

— Наблюдатель побежал в ту сторону, — сказал он, вытянув руку. — За тем белым буком. Я запомнил его расположение в тот раз.

Дитрих видел великое множество белых буков, и все — абсолютно одинаковые. Доверившись, он последовал за солдатом.

Но Макс продвинулся вперед на расстояние всего нескольких вытянутых рук, пока не наткнулся на плоский пень огромного дуба.

— Так. Что это? — На пне лежал сверток. — Пища, украденная с барщины, — сказал сержант, развязывая платок. — Это хлеба, которые выпекает Беккер для сборщиков урожая — видишь, насколько они длинней обычных? И ботва молодой репы и… что это? — Он понюхал: — Ага, кислая капуста. И головка сыра. — Макс повернулся, потрясая хлебом таких размеров, что им можно было накормить троих. — Неплохо питались, я полагаю, для бездомных.

— Почему они бросили все это? — удивился Дитрих. Макс огляделся вокруг:

— Мы спугнули их. Тсс! — Он предупреждающе протянул руку Дитриху, пристально оглядывая окружающую чащу леса. — Пойдемте дальше, — сказал он громче и повернулся, как будто собираясь углубиться в лес, но едва за ним внезапно треснул сучок, как он метнулся назад и в два прыжка схватил что-то руками. — Попалось, отребье!

Из укрытия рванулась чья-то фигура, пронзительно вереща, словно поросенок. Дитрих успел заметить парчовый платок и две длинные волнистые светлые косы.

— Хильда! — сказал он.

Жена мельника извернулась в руках Макса, обернувшегося на крик Дитриха, и стукнула сержанта по носу. Макс взвыл, влепил оплеуху свободной рукой, а другой скрутил, заведя ей руку за спину почти до самой лопатки.