Жорж Перек - Жизнь способ употребления

• Название: Жизнь способ употребления
• Автор: Жорж Перек
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-89059-138-8

«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия.

Роман — полное и методичное описание парижского дома с населяющими его предметами и людьми — состоит из искусно выстроенной последовательности локальных «романов», целой череды смешных и грустных, заурядных и экстравагантных историй, в которых причудливо переплетаются судьбы и переживаются экзотические приключения, мелкие происшествия, чудовищные преступления, курьезные случаи, детективные расследования, любовные драмы, комические совпадения, загадочные перевоплощения, роковые заблуждения, а еще маниакальные идеи и утопические прожекты.

Книга-игра, книга-головоломка, книга-лабиринт, книга-прогулка, которая может оказаться незабываемым путешествием вокруг света и глубоким погружением в себя.

Жизнь способ употребления — последнее большое событие в истории романа.

Итало Кальвино

Жесткие формальные правила построения порождают произведение, отличающееся необычайной свободой воображения, гигантский роман-квинтэссенцию самых увлекательных романов, лукавое и чарующее творение, играющее в хаос и порядок и переворачивающее все наши представления о литературе.

Лорис Кливо

Эти семьсот страниц историй, перечней, грез, страстей, ненавистей, ковров, гравюр, часов, тазиков и прочих крохотных деталей перекладывают на музыку полифоническое торжество желания, стремления, капризов, навязчивых идей, иронии, экзальтации и преданности.

Клод Бюржелен

…Роман является не просто частью огромного пазла всемирной библиотеки, а одной из ее главных деталей.

Бернар Мане

---

Третий и четвертый сундуки почти никогда не использовались. Питая природную склонность к британскому комфорту и располагая в то время почти неограниченными средствами, Бартлбут всякий раз старался выбирать для своего пребывания достойно обустроенные заведения — приличные гостиницы, посольства, богатые частные резиденции, — где его херес подавался на серебряном подносе, а вода для его бритья была подогрета до восьмидесяти шести, а не восьмидесяти четырех градусов.

Если вблизи места, выбранного для очередного акварельного пейзажа, не находилось подходящего для него пристанища, Бартлбут соглашался разбивать лагерь. За все время это произошло раз двадцать, в том числе в Анголе около Мосамедиш, в Перу около Ламбайек, на дальней оконечности Калифорнийского полуострова (то есть в Мексике) и на разных островах Тихого океана и Океании, где, в общем-то, можно было запросто переночевать под открытым небом и не заставлять бедного Смотфа вынимать, устанавливать и, самое главное, через несколько дней вновь укладывать все снаряжение в неизменном порядке, где каждый предмет полагалось собирать и сворачивать согласно правилам пользования, прилагаемым к сундуку, который иначе никогда бы не закрылся.

Бартлбут всегда мало рассказывал о своих путешествиях, а в последние годы и вовсе перестал. Смотф вспоминает о них охотно, но ему все чаще отказывает память. В течение всех этих многолетних странствий он вел что-то вроде дневника, в котором — рядом с невероятно длинными расчетами, теперь уже непонятно даже ему самому, что именно рассчитывавшими, — отмечал распорядок дня. У него был довольно забавный почерк, где горизонтальные черточки t, казалось, подчеркивали слова, стоящие над ними, а точки над i, казалось, прерывали фразы предыдущей строки; зато хвостики и завитушки слов, расположенных сверху, вклинивались в нижнюю строчку. Сегодня его записи кажутся мало понятными, тем более, что Смотф был убежден в том, что достаточно прочесть одно слово, идеально представляющее всю сцену, дабы воссоздать воспоминание во всей его полноте, — как бывает со снами, которые вдруг возвращаются, едва припомнится какой-то один момент, — и записывал события очень неясно. Например, под датой 10 августа 1939 года — Такаунгу, Кения — можно прочесть следующее:

Запряженные в коляску лошади выполняют команды в отсутствие кучера.

Медная мелочь на сдачу заворачивается в бумагу.

Незапертые комнаты на постоялом дворе.

Вы хотите… меня?

Это желе из телячьих копыт (calf foot gelley).

Способ носить детей.

Ужин у г-на Маклина.

Смотф уже и сам не понимает что именно хотел записать себе на память. Все, что ему удается припомнить — и о чем он как раз ничего не записывал, — это то, что мистер Маклин был ботаником, что ему было за шестьдесят и что он — просидев двадцать лет в подвалах Британского музея над каталогами бабочек и папоротников — уехал на полевые работы в Кению для составления систематической описи местной флоры. Явившись к нему на ужин, — в тот вечер Бартлбут отправился в Момбасу на прием к местному губернатору, — Смотф застал ботаника в гостиной на коленях: тот раскладывал по маленьким прямоугольным коробочкам ростки базилика (Ocymum basilicum) и многочисленные экземпляры листоносного кактуса, из которых один, с лепестками цвета слоновой кости, явно не относился к Epiphyllum truncatum и — с дрожью в голосе произнес ботаник — мог бы когда-нибудь получить название Epiphyllum paucifolium Маклина (разумеется, ботаник предпочел бы Epiphyllum macklineum, но подобные атрибуции уже не практиковались). Вообще-то пожилой ученый уже лет двадцать как лелеял мечту дать свое имя какому-нибудь кактусу или хотя бы местной белке, чьи все более подробные описания он регулярно отправлял начальству, которое ему регулярно отписывало, что сия разновидность не достаточно отличается от прочих африканских беличьих (Xerus getelus, Xerus capensis), а посему не заслуживает особого названия.

Самое невероятное в этой истории то, что спустя двенадцать с половиной лет на Соломоновых островах Смотф встретил другого мистера Маклина — не намного моложе первого и приходящегося тому племянником — по имени Корбетт: этот второй мистер Маклин служил миссионером, у него было узкое, как клинок, лицо пепельного цвета, и питался он исключительно молоком и творогом. Его жена, маленькая кокетливая женщина, которую звали Банни, опекала деревенских девочек: она занималась с ними гимнастикой на пляже, и по субботам с утра можно было видеть, как они, в плиссированных юбочках и коралловых браслетах, с расшитыми лентами в волосах, неуклюже топчутся в такт долдонящему из пружинного граммофона хоралу Генделя, к большому удовольствию нескольких скучающих «томми», в чью сторону наставница то и дело метала убийственные взгляды.

Глава LXXIII Марсия, 5

Первый отдел лавки мадам Марсия, тот, которым заведует Давид, заполнен мелкой мебелью: кофейные столики с мраморными столешницами, пузатые пуфы, старинные узкие стулья с высокими спинками, табуреты Early American со старой почтовой станции Вудс-Холл (штат Массачусетс), молитвенные скамеечки, складные матерчатые стулья с изогнутыми ножками и т. п. На стенах, обитых грубой серо-коричневой тканью, — полки различной глубины и высоты, выстеленные зеленой материей, которую прижимает красный кожаный кант, прибитый медными гвоздями с большими шляпками, а на полках аккуратно расставлен целый ассортимент безделушек: тонкой работы бонбоньерка с хрустальным корпусом, позолоченным основанием и крышкой, старинные кольца на белых картонных подставочках, свернутых узкой трубочкой, ювелирные весы, несколько стертых монет, найденных инженером Андрусовым во время работ по расчистке путей для Каспийской железной дороги, рукописная книга, открытая на миниатюре с ликами Девы и Младенца, кривая турецкая сабля из Шираза, бронзовое зеркало, гравюра, на которой изображено самоубийство Жана-Мари Ролана де ла Платьера в Бур-Бодуэне (член Конвента в штанах фиолетового цвета и полосатом камзоле стоит на коленях и быстро пишет записку, в которой объясняет причину своего решения; из-за приоткрытой двери на него с ненавистью смотрит мужчина в якобинской карманьолке и фригийском колпаке, вооруженный длинной пикой); две карты таро работы Бембо, на одной из которых нарисован Дьявол, на другой — Башня; миниатюрная крепость с четырьмя алюминиевыми башенками и семью воротами при подъемных мостах на пружинах, укомплектованная маленькими оловянными солдатиками; другие коллекционные солдатики, покрупнее, — фронтовики Первой мировой войны: один офицер смотрит в бинокль, другой, сидя на бочонке с порохом, разглядывает разложенную на коленях карту; фельдъегерь, отдавая честь, вручает генералу в накидке запечатанный пакет; один солдат примыкает к своему ружью штык; другой, в робе, ведет под уздцы коня; третий разматывает катушку с предположительно бикфордовым шнуром; восьмиугольное зеркало в черепаховой раме; несколько ламп, в том числе два факела в человеческих руках, подобные тем, что ночами оживают в фильме «Красавица и Чудовище»; вырезанные из дерева миниатюрные туфельки, а за ними — коробочки для пилюль и табакерки для нюхательного табака; раскрашенная восковая голова молодой женщины с вклеенными по одному натуральными волосами для рекламы парикмахерских салонов; игрушечный набор «Гутенберг» — изготовленная в двадцатые годы детская типография с наборным ящиком, заполненным резиновыми литерами, верстаткой, щипцами и штемпельными подушками, а также вырезанными на квадратиках линолеума фигурными рельефами для оформления текста различными виньетками: цветочные гирлянды, грозди и ветви, гондола, большая пирамида, маленькая елочка, креветки, единорог, гаучо и т. п.

На маленьком столе, за которым в течение рабочего дня сидит Давид, лежат классическая нумизматическая библиография «Каталог монет Китая, Японии и т. д.» барона де Шодуара и приглашение на мировую премьеру «Серийной сюиты 94» Октава Коппеля.

Первым эту лавку занимал гравер по стеклу, который работал преимущественно над оформлением магазинов, и в начале пятидесятых годов еще можно было полюбоваться его изящными арабесками на полированных зеркалах в кафе «У Рири» до того, как мсье Рири, уступая велению моды, распорядился их заменить на панели из пластика, обклеенные джутовой тканью. Затем, каждый раз ненадолго, здесь размещались магазин для садоводов, часовая мастерская, в которой однажды утром старого часовщика обнаружили мертвым посреди остановившихся часов, слесарная мастерская, литографское ателье, мастерская по изготовлению шезлонгов, магазин для рыболовов и, последним, в конце тридцатых годов, здесь обосновался шорник по имени Альбер Масси.