Юлиан Семенов - Горение (полностью)

• Название: Горение (полностью)
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: История

---

Незадолго перед отъездом попросил о внеочередной встрече, притащил письмо.

- Эсерочка просила передать Лазареву и Булату, - сказал он, - совсем тепленькое, прямиком от товарищей Чернова и Авксентьева.

Коттен взял с собою письмо; симпатических чернил не было, вполне безобидный текст; установили Егора Егоровича Лазарева; журналист, связан с эсерами, но к их боевой группе не принадлежит. Булата охранка знала прекрасно, член Государственной думы, трудовик.

Попросив Богрова задержаться с отъездом, Коттен письмо ему вернул, предложил отнести по адресу и, поигрывая десертным ножичком, сказал:

- И - просьбочка есть одна, Дмитрий Григорьевич... Не составило бы для вас труда как-то потеснее сойтись с Лазаревым, а? Он интересует нас, волк, тертый-перетертый... У него есть два связника - "Николай Яковлевич" и "Нина Александровна", оба выходят напрямую к руководству эсеровского ЦК... Они нам нужны... Не получилось бы у вас, а? Хоть какую-нибудь зацепку к явкам?

- С пустыми руками к Лазареву нет смысла являться, Михаил Фридрихович, коли он тертый волк...

- Предложите ему что-нибудь, - аккуратно посоветовал Коттен. - Вы ж в изобретательстве комбинаций - дока...

- Эсера можно пронять только предложением террора...

- А почему бы и нет?

Богров растерялся:

- Михаил Фридрихович, но ведь это... Это...

- Это подконтрольно с самого начала, Дмитрий Григорьевич. Это комбинация... Естественно, фиксировать в делах мы ее не станем, а вдруг Лазарев клюнет?

- Но ведь они в терроре делают ставку на центральный акт... У меня не повернется язык предлагать террор против государя...

- Упаси господь, сохрани и помилуй! Это - ни в коем случае! Подумайте сами, кого можно назвать, только чтоб не из царствующего дома, вы совершенно правы, такое - немыслимо!

...Лазарев оказался седым добролицым великаном с детскими голубыми глазами. Прочитав письмо, сжег его в камине, деньги, лежавшие в нем, бросил в ящик, поднялся из-за стола, заваленного рукописями, - встреча происходила в редакции "Вестника знания", на Невском, - и спросил:

- Нуте-с, а теперь представьтесь мне толком, милостивый государь.

Разговор был хорошим, добрым; оказалось, что Лазарев прекрасно знает и Кальмановича, и старшего товарища Богрова по Киеву, идейного анархиста Рощина, вместе сидели в тюрьме.

- Егор Егорович, - сказал в заключение Богров, - было бы очень славно, ответь вы мне на один вопрос...

Лазарев белозубо улыбнулся:

- Чего ж на один только? Я готов и на большее количество вопросов отвечать, коли смогу...

- Готова ли ваша партия...

- Какую вы имеете в виду?

- Егор Егорович, я в революционном движении седьмой год, вы, думаю, знаете об этом, да и легко проверите сегодня же... Мне прекрасно известно, что вы эсер, и не мне одному сие ведомо, что ж из этого секрет полишинеля делать... Так вот, готова ли ваша партия санкционировать покушение на ...скажем, министра юстиции?

- Окститесь, милый, да кто ж на это пойдет?

- Я, - сказал Богров, помедлив малость, и побледнел даже от того, что представил себе на самом деле, как он поднимает руку с бомбой и швыряет ее под колеса автомобиля, в коем следуют сенаторы и министр юстиции империи; он явственно услышал глухой взрыв, почувствовал, как кровь прилила к щекам, увидел стремительно шапки газет с его именем на всех языках мира и потянулся задрожавшей рукою за папиросой...

- Вы это бросьте, - ответил Лазарев, - на улице б к первому встречному подошли с таким предложением, право! Вы мне лучше объясните, каким образом это письмо с восемьюстами франков оказалось у вас?

- Я же объяснял, - нахмурился Богров. - Желаете выслушать еще раз?

- Да, будьте любезны.

- Вы не верите мне?

- Я проверяю вас, - ответил Лазарев. - И не считаю нужным скрывать это.

- Женщина, которая привезла письмо из парижского ЦК, моя подруга детства, Егор Егорович... Она должна была вручить деньги для "деревни" Кальмановичу, но он на троицу уехал к себе на дачу, в Финляндию... Ваш журнал тоже был закрыт... Я вызвал Кальмановича телеграммой, он прочитал эти письма, спросил Лину, кто их передал, какой идиот решился всучить девушке, далекой от политики, партийные документы... Она ответила то же, что говорила мне: сестра Кальмановича, курсистка Юля. Поскольку у Лины не было денег и она вполне благонадежна политически, Юля пообещала, что брат уплатит ей за это сто пятьдесят рублей... Вот, собственно, и все... Кальманович вернулся к себе на дачу, а мне сказал прийти к вам... Я - пришел...

- Лина привезла одно письмо?

- Два.

- Кому адресовано второе?

- В Государственную думу...

- Булату?

- Да.

Лазарев протянул руку:

- Давайте сюда, он в деревне, я отвезу ему.

Богров молча достал письмо, передал Лазареву.

Тот, не читая, положил в карман, кашлянул в кулак, хмуро поглядел на Богрова, покачал головой:

- Нельзя так, товарищ, право...

- Тогда хоть помогите мне увидаться с Николаем Яковлевичем или Ниной Александровной...

- Смысл?

- А вот на этот вопрос позвольте мне не отвечать... Впрочем, коли не верите, я просьбу свою снимаю...

- Сколько вам лет?

- Двадцать пять.

- Сколько, говорите, лет в революции?

- Семь.

- Кто вас привел в кружок?

- Рощин. В Киеве, в дом Сазонова...

- Ладно, - Лазарев поднялся. - Славный вы человек, только если хотите служить революции, делайте это осмотрительно, иначе вы ей вред принесете, Митя, огромнейший вред... Захаживайте, коли будет время, а пока - простите меня, полно работы...

...Лазарев вспомнил про "дом Сазонова", о котором говорил Богров, когда был в Киеве по делам журнала, встретившись с товарищами, поинтересовался Богровым.

- Прекрасный человек, - ответили ему.

- Только уж больно горяч, в террор играет, - заметил Лазарев. - Так и до беды недалеко.

Эту фразу агент, присутствовавший на встрече, сообщил в охранное отделение.

Наткнулся на это сообщение Кулябко в тот день, гда умиротворенным вернулся из конюшен и принялся за повторный просмотр затребованных им материалов. И в голове - окончательный, до мелочи - выстроился жесткий план д е л а. "Темпо-ритм акта должен быть артистичным"

Спиридон Асланов, бывший при Кулябко начальником уголовной полиции (освобожденный из арестантских рот, уехал в свой тридцатикомнатный бакинский замок), связей с Киевом не прерывал. Его агентура в преступном мире, главные держатели м а л и н, через сложные, но хорошо отлаженные конспиративные ходы поддерживала с ним постоянные контакты, получала н а в о д к и на кавказских воротил, делилась с покровителем по справедливости, что называется, "по закону".

Именно он и назвал Кулябко трех кандидатов для выполнения "особо тонкой работы", задуманной полковником. Так уж было заведено, что он, Асланов, не спрашивал о предмете работы, ибо в к о д л е существует свой, особый такт: надо сказать, - скажут; не надо - ну и не возникай.

Кулябко же на сей раз запросил у своего приятеля не наемных налетчиков, чтобы пришить неугодного политика чужими руками, но людей, работавших по фармазонному делу; Киев, Волынь и Одесса издавна славились профессиональными мошенниками. Именно здесь, на юге, в свое время блистал Николай Карпович Шаповалов, недоучившийся студент, который - после курса, прослушанного им в Страсбургском университете, - выдавал себя то за профессора медицины, то за правозаступника, то за представителя "Лионского кредита"; надувши, таким образом, одесского помещика Лаврова, положил в карман без малого двести тысяч; другой раз р а б о т н у л киевского купца Схимника, всучив ему заемных билетов лондонского банка на четверть миллиона, а билеты эти были напечатаны в маленькой типографии Василия Вульфа.

В отличие от других фармазонов, работавших с о л о, Шаповалов держал свою ш к о л у; ученики были ему бесконечно преданны - режь, ничего не откроют.

Остановился Кулябко на кандидатуре Щеколдина. Решению этому предшествовало тщательное изучение отчета агента "Дымкина", отправленного к Богрову в Петербург после того, как тот передал фон Коттену записку о беседе с Егором Егоровичем Лазаревым и сообщил ему же, что его посетил человек, представившийся другом "Николая Яковлевича", и в течение примерно пятнадцати минут расспрашивал о нынешней богровской позиции и особенно о том, готов ли он к активной революционной работе.

Хотя Богров, понятно, подтвердил свое желание работать "во имя борьбы с тиранией", друг "Николая Яковлевича" никаких заданий не дал, явки своей не оставил, запретил говорить кому бы то ни было, даже самым близким друзьям, о своем визите и пообещал найти, когда это потребуется в интересах "святого дела".

Для этого "друга" "Николая Яковлевича" истинно "святым делом" была служба у фон Коттена, сто двадцать пять рублей в месяц; красиво выполнил операцию по проверке Богрова, - не ш е с т е р и т ли. Естественно, он не знал и не мог даже предположить, что беседует с таким же, как и он сам, агентом охранки и что с ним проводили такие же беседы другие агенты охранки, считавшие в свою очередь его "Николаем Яковлевичем", эсеровским нелегалом, или же "Иваном Кузьмичом", эмиссаром анархистов...