Юлиан Семенов - Горение (полностью)

• Название: Горение (полностью)
• Автор: Юлиан Семенов
• Жанр: История

---

...(Никто из следовавших в поезде не знал, что автором этой статьи в "Искре" был Ленин. Но у г а д а л Николаев верно: в газете выступил новый вождь партии.)

"Милостивый государь Игорь Васильевич!

В связи с тем, что фотограф Московского охранного отделения Грузденский был в отъезде по причинам вполне уважительным, только сегодня ему передали фотографические карточки ссыльнопоселенцев Дзержинского и Сладкопевцева, кои совершили дерзкий побег из Якутской губернии. Фотографические карточки распечатаны Грузденским в количестве тридцати штук, показаны филерам и отправлены в железнодорожную жандармерию.

Остаюсь Вашего Высокоблагородия покорным слугою

подполковник фон Шварц". 11

По прошествии двух дней после т о г о, особого с Шевяковым разговора, когда Глазов с Граббе рассчитался (к немалому для ротмистра удивлению), подполковник вел себя так, словно бы ничего между ними не было. Поэтому когда сегодня Шевяков заглянул в его кабинетик без стука, Глазов, внутренне содрогнувшись, сразу определил: началось!

И - не ошибся.

- Вот, - Шевяков достал письмо из десятка других, по форме похожих, - на ловца и зверь бежит. Все остальные-то о чем? "Хочу послужить верой и правдой делу охраны устоев Империи. Могу давать сведения о студентах, профессорах и революционерах". А это, извольте взглянуть, Глеб Витальевич, пахнет духами и написано на твердой бумаге.

- Дайте, - хмуро сказал Глазов и пробежал текст:

"Ввиду крайне тяжкого материального положения, в коем я оказалась, хотела бы увидаться с чинами охранного отделения Варшавы для беседы о моем возможном сотрудничестве. Я хорошо знакома с Розой Люксембург, Тышкой и Адольфом Барским в Главном Правлении социал-демократии Польши и Литвы, а в Варшаве мне были известны Ганецкий, Уншлихт (до его ареста), Винценты Матушевский, Каспшак и Дзержинский, когда он еще не был арестован. За услуги я хочу получать не менее ста рублей в месяц. Если это мое условие не будет принято, прошу не беспокоить себя ни звонком, ни письменным ответом. Елена Гуровская, Варшава, отель "Лион", тел. 64-91".

- Каково? - спросил Шевяков. - Для вас работа, Глеб Витальевич. А я потом с радостью оформлю э т о.

- Пусть ваши люди подберут все по Матушевскому с Ганецким и по Дзержинскjму, - сказал Глазов, продолжая с в о ю игру.

- Уже. Дзержинский-то сейчас в бегах, но я тут его братьев выявил, все они под филерским наблюдением. У его сестрицы, у Альдоны, родился младенец, кухарка там по моей части. Дзержинский, как записано в его формулярчике, имеет страсть к детям: агентура уверяет - заглянет всенепременно.

- Но его сестра живет в своем имении, в Варшаве не появляется.

- Так он, глядишь, к ней в имение-то и наведается. А мы - тут как тут.

- На что ориентировать Гуровскую?

- Как на что?! На сотрудничество, так сказать!

- Это я понимаю, - поморщился Глазов. - Меня интересует сфера будущей деятельности.

- Сферу я определю. Когда вы будете убеждены, что человек она верный, я определю сферу.

- Что у вас по Гуровской собрано?

Шевяков протянул Глазову несколько листочков бумаги: друзья, родственники, знакомые.

Глазов, бегло просмотрев листочки, поднял трубку телефона, назвал барышне номер "64-91", кроша длинную папироску в ожидании ответа.

- Да.

Голос был ломкий, ждущий, красивый.

- Вы писали нам, - сказал Глазов. - Вот я и звоню. Добрый вечер, госпожа Гуровская.

- Добрый вечер. С кем имею честь?

- За вами подослать пролетку? - не отвечая на ее вопрос, предложил Глазов. - Или вы сами? Мы от вас недалеко.

- Я знаю. Пролетку подсылать не надо.

- Вуальку только наденьте, пожалуйста, чтоб лишних глаз не было, хорошо?

- Какую вуальку? - голос на том конце провода дрогнул, выдал х а р а к т е р, который подчиняться не любит.

- Желательно темную. Мой помощник вас встретит у входа через десять минут.

Положив трубку на рычаг, Глазов попросил Шевякова:

- Начальному общению просил бы не мешать, Владимир Иванович, я предпочитаю работать соло.

- Хорошо, - чуть помедлив, ответил подполковник, - у каждого, как говорится, свой стиль. Ни пуха ни пера.

- Спасибо.

- А "к черту"?

- Не знаю, как у вас по части юмора, Владимир Иванович, а то б послал...

...Ротмистр усадил Гуровскую в кресло, предложил чаю с лимоном и осведомился:

- По отчеству как позволите вас называть?

- Казимировна. Елена Казимировна.

- Меня зовут Глеб Витальевич. Рад знакомству и благодарю за письмо. Но сразу хочу сказать вам, Елена Казимировна, о ста рублях не может быть и речи. Бога ради, не сердитесь и постарайтесь меня выслушать непредвзято. Мы сто рублей редко кому платим. Да что же тут секретиться, я - чуть больше ста получаю, а ведь к этим деньгам шел семь лет. Конечно же, окажи вы государю и охране какие-то особые услуги - мы можем обратиться с хлопотами в Санкт-Петербург, в Департамент полиции.

- О какой сумме может идти речь?

- Прежде чем я отвечу вам, сблаговолите объяснить, на какие цели вам надобны деньги?

- Надоело в нищете жить.

- Не верю.

- Почему?

- Да просто-напросто потому, что вы говорите неправду.

- Я говорю правду.

- Если вы говорите мне правду, возможны два исхода, Елена Казимировна. Первый: мы установим, что вас к нам подослали "товарищи", но сие - вряд ли, слишком вы открыто лжете. Второй: вы ничего не знаете о революционерах и пришли нас шантажировать, ибо в той среде, которую вы изъявляете желание о с в е щ а т ь, очень быстро обнаружат человека, которому, по вашим словам, "надоела нищета", и перестанут такому человеку верить. Зачем вы тогда нам? Ради какой корысти? Итак, я повторяю свой вопрос...

Гуровская перебила его нервно:

- У меня есть друг. Он голодает.

- А вы? В каких условиях живете? Где? На какие средства?

- Отец умер. Я учусь в Берлине. Мама высылает мне крохи, чтобы я могла снять мансарду и не умереть с голода.

- Вы учитесь медицине?

- Да.

- Ваш друг - поэт?

- Да... Хотя больше, кажется мне, публицист. Откуда вы знаете об этом?

- Он сейчас в Варшаве? - не отвечая Гуровской, продолжал Глазов.

- Да.

- Его имя?

- Я назвала вам себя - этого достаточно.

- Владимир Ноттен его зовут, разве нет? - тихо сказал Глазов.

- Да, - так же тихо ответила Гуровская, ощутив внезапно безразличную усталость.

- Я что-то читал... Погодите, это он недавно опубликовал в "Утре" рассказ о маленьком мальчике-сироте, о его страдании у чужих и о самоубийстве?

- Да.

"Господи, - с ужасом вдруг пронеслось в голове Гуровской, - зачем я начала все это?! Они же сомнут меня и уничтожат! Не смогу я ни Влодеку помочь, ни себе, ни нашим - это же все бред какой-то! Надо встать и уйти, сейчас же уйти!"

Впившись глазами в лицо женщины, словно ощущая все, что происходило сейчас с нею, Глазов тихо сказал - будто выдохнул:

- Мы подружимся с вами, Елена Казимировна, подружимся...

В дверь постучали.

- Я занят, - негромко сказал Глазов, но дверь все же открылась, и в кабинетик проскользнул Шевяков.

- Не помешаю, Глеб Витальевич? - спросил он и учтиво поклонился Гуровской.

- Коли пришли - садитесь, - поморщился Глазов. - Это мой помощник, пояснил он Елене Казимировне снисходительно, - Владимир Иванович его зовут, милый и добрый человек.

- Спасибо за аттестацию, - кротко улыбнулся Шевяков. - Так вот, Елена Казимировна, я, чтоб не затягивать беседу, - вы потом с Глебом Витальевичем все мелочи-то обсудите, - хочу о главном... Вы - к нам, мы - к вам, сразу, как говорится, друг к дружке. Ноттену мы поможем, обяза...

Гуровская перебила его:

- У вас принято подслушивать?

- Нет, нет, это у нас запрещено категорически, - нахмурился Шевяков. - Это - категорически! Имя Владимира Карловича Ноттена мне известно не первый месяц - нервен, как всякий талант, нервен; что одному скажет, что другому, а ведь к нам все сходится, к нам, Елена Казимировна. Вы только ему, спаси господь, не вздумайте чего-либо открыть - потеряете навеки. Наоборот, как это у товарищей эсеров: "В борьбе обретешь ты право свое!" Вы продолжайте быть его единомышленником, иначе горько ему станет, горько до полнейшей безысходности. И чтобы легче обоим было, а особенно, Елена Казимировна, вам, мы поможем поставить на вашей квартире подпольную типографию.

- Какую типографию? - удивилась Гуровская. - Я ничего не понимаю... Я могу помогать в ином: я сдружилась в Берлине с Розой Люксембург, с Тышкой, Барским; Дзержинского по Варшаве знала...

- Это мы прочитали, - продолжал Шевяков, словно бы не слыша Гуровской. Вы про это обстоятельнее, так сказать, изложите и адреса напишите. Дзержинских завтра навестите. А сейчас давайте про типографию подумаем. Согласитесь оборудовать хорошую типографию, где можно печатать горькие рассказы Ноттена, которые цензорский комитет не утверждает? Или - поостережетесь?

- Я ничего не понимаю, - повторила Гуровская, но в ее вопросе было искреннее желание понять, и Шевяков ощутил это быстрее Глазова, и Глазов поразился тому, как мужлан быстро и легко загнал в угол интеллигентную девицу, с которой он бы наверняка возился не один час, прежде чем решился на такое о т к р ы т о е и я с н о е, и ощутил не просто к Шевякову ненависть - за то, п р о ш л о е, но и зависть профессионала...