Антун Шолян - Гавань

• Название: Гавань
• Автор: Антун Шолян
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989

В повести «Гавань» А. Шолян подымает вопросы как морально-этического, так и социального порядка. Автор показывает конфликт порядочного человека со своеобразной мафией бюрократических дельцов, использующих государственные интересы в своих целях; критикует безжалостное отношение к природе, к национальным историческим памятникам.

Антун Шолян (p. 1932) — современный югославский писатель. Вступив в литературу во второй половине 50-х годов, опубликовал более двух десятков книг. В прозе Шоляна преобладают мотивы городской жизни, в центре его внимания человек, морально-этические и социальные проблемы, которые ставит перед ним наше время.

«…Святая роль литературы, — заметил он как-то в одном из своих выступлений, — заключается в том, чтобы помочь человеку прожить свою жизнь с человеческим достоинством, не закрывая глаза на правду, какой бы страшной она ни была».

---

Магда слушала его будто издалека. Своей стремительной тирадой он надеялся как-то приблизить ее, пробудить в ней понимание или, может быть, даже восхищение его лишенной всякого эгоизма жертвой, а вызвал на ее лице лишь улыбку, холодную и презрительную. Она видела в нем не жертву, а просто-напросто пьяного дурака.

— Теория номер сто один. А у тебя уж их немало подкопилось, — сказала она. — Мы же посмотрим фактам в глаза — твое положение висит на волоске. Если не уйдешь сам и по-хорошему, получишь под зад коленом и вылетишь вверх тормашками.

— Это была бы vis major[24], — сказал Слободан, пожав плечами. — Или, может быть, точнее, унтер-офицерский анекдот. Если иметь в виду Грашо.

— Ты никогда ничего не видел дальше собственного носа, — сказала Магда, отмахнувшись от него рукой. — Грашо — мелкая рыбешка.

— Ну тогда я отношусь к планктону. Морской горошек для Грашо.

Магда вздохнула, как вздыхает трезвый и разумный человек, беседуя с пьяницей.

— Ты вынуждаешь меня открыть тебе еще кое-что, но под большим секретом, — сказала она. — Хотя, видит бог веры у меня к тебе нет ни на йоту. Здесь все скоро ликвидируют. Я это узнала из достоверных источников. Почему, как — не знаю. Но если кораблю суждено потонуть, разумнее его покинуть вовремя. Послушай, если ты кому-нибудь об этом заикнешься — я сама выцарапаю тебе глаза. Это дело ближайших дней, самое большее недели. Все будет остановлено. Станут искать виновников. Козла отпущения идеальней, чем ты, днем с огнем не сыщешь. Как специально для этого создан. Уж не говоря о том, что ты тут действительно немало напортачил.

— Ничего я не напортачил.

— Считай как хочешь. А скажут, что напортачил. У тебя остались считанные минуты. К тому же это единственный выход, чтобы мы были вместе. Потому что я в доме развалину вместо мужа не потерплю. И не собираюсь тебя кормить, когда останешься без работы и без куска хлеба. И все начинать сызнова я не намерена. Вот мой ультиматум. Сегодня, в крайнем случае, не позднее чем завтра подашь заявление, достанешь справку от врача, бюллетень, соберешь вещи и — в Загреб.

Инженер, покачиваясь, поднялся. Он выпрямился, и одновременно воспряло в нем пьяное чувство собственного достоинства.

— Ты с ума сошла, — сказал он. — Если ты приехала только для того, чтобы мне это сказать, незачем было и утруждать себя. Все это твои выдумки. Но даже если в них есть хоть доля правды — что само по себе абсурдно, — я все равно никуда не поеду. И в этом случае — тем более. Конечно, мужчина должен чувствовать личную ответственность перед своей законной супругой, перед своей, так сказать, подругой жизни, но и у этой ответственности есть границы. Я должен отвечать и перед жителями этого местечка, перед Мурвицей, перед собственной жизнью; перед принесенной нами общей жертвой. Как знать, перед чем еще, много уж всего накопилось. Нельзя всем отступиться от начатого дела. Если из него ничего не выйдет, пусть ничего не будет и для меня. А твои кулуарные сплетни просто бессмысленны и глупы. Получите, пожалуйста, — рявкнул он по направлению к входной двери.

Но прежде чем официант подошел к их столику, ибо был весьма занят утренним ковырянием в зубах, орудуя подвеской цепочки, болтавшейся у него на шее, Магда поспешным шепотом, похожим на шипение змеи, успела извергнуть целый фонтан злобы и ненависти, который явно давно уже клокотал у нее внутри и лишь ждал удобного момента, чтобы вырваться наружу:

— Если так, Слободан, тогда учти — между нами все кончено. Я до сих пор с огромным интересом следила за твоим идиотским падением и постепенно одну за другой рвала связывающие нас нити — и сентиментальные, если еще таковые остались, и деловые. Больше ты мне не нужен.

— Это было ясно и «до сих пор», — сказал Слободан.

— Сейчас я приехала, чтобы досмотреть последний акт твоей трагикомедии. Моя попытка, откровенно говоря, заранее была обречена на провал, я это знала, потому что и тебя хорошо знаю, но считала своим долгом предпринять ее. Ты, вероятно, вообразил — я тут разболталась из ревности. Думай что хочешь! Как будто я могу тебя ревновать! Еще этого не хватало! Я приехала, чтобы насладиться твоим концом — таким, какой ты заслужил. И вовремя порвать с тобой всякие отношения. Не хочу никак, в том числе и официально, быть с тобой связанной, когда ты окончательно пойдешь ко дну. Чего доброго, и меня за собой потянешь.

Слободан стоял у стола покачиваясь и глупо улыбаясь. Магда рылась в сумке, висевшей на спинке стула.

— С удовольствием, — сказала она, протягивая ему голубой конверт, — вручаю тебе лично письмо моего адвоката. Будь любезен отныне и впредь по данному вопросу и по всем остальным касающимся меня вопросам обращаться исключительно к нему. Нам с тобой больше говорить не о чем.

— Вот как? — сказал Слободан.

— Вот так, — сказала Магда.

Она стремительно поднялась и исчезла раньше, чем Слободан опомнился. Он стоял на террасе и расплачивался с официантом, неловко вертя конверт и деньги в дрожащих руках.

У него самого не раз возникало предчувствие, будто что-то повисло в воздухе, но он не хотел верить ни собственному инстинкту, ни Магде, да и не было чего-либо определенного, за что бы можно было ухватиться. Просто все шло как-то не так, как надо. Он приписывал это отчасти своему настроению, а может быть, общей усталости. Люди воспаряют духом, а потом, когда их одушевление не найдет достаточно быстрой реализации, наступает спад.

Вероятно, устала и так называемая широкая общественность, или слишком уж свыклись с идеей строительства. В течение последнего месяца о стройке ничего не писалось в газетах, да исчезли и постоянные призывы к ускорению ее темпов. Напряжение на строительстве ослабло. Текущие работы выполнялись механически, без былого накала, без высокой температуры энтузиазма, даже без громких слов о сознательности. Грашо почти не показывался из своей канцелярии. Когда инженер обращался в Дирекцию с не терпящими отлагательства вопросами, сотрудники отделывались безответственными пустыми обещаниями и даже не пытались скрывать, что сами в них не верят.

И вот однажды сверху, с Белых Корыт, спустился оливковый «виллис». Здоровенные шумливые геологи в прекрасном расположении духа остановились возле «Катины». Двое мужчин и одна женщина. Наверху, в горах, по-видимому, уже похолодало, подули северо-восточные ветры, потому что приехавшие были в куртках и фланелевых клетчатых рубахах. Они приехали в Мурвицу пообедать «и вообще»: хотели немножко развлечься после длительной жизни «наверху, в пустыне».

Одного из них инженер знал еще со студенческих лет. Вспомнил, что звали его Треф. Они сердечно поздоровались, как двое старых знакомых среди чужестранцев.

— Ну ты и растолстел, старик! Значит, покажешь, где можно лучше всего пожрать. Давай вместе с нами, — сказал Треф, который прямо излучал из себя радость, веселье, желание приятно провести время. — Где тут кормят хорошей рыбой? Имею в виду барабульку или морского окунька.

— А ты будто с луны свалился, точно, — сказал Слободан и усмехнулся. — Здесь разрыли не только весь берег, но и море. Если какую рыбешку и найдешь, то только мороженую, привозную.

— Без разницы, — сказала женщина, — главное — не консервы.

— Да еще винца, — сказал второй геолог, явно не приморский житель, еще не потерявший веры в мистику девственного родного берега. — Местного, красного!

Еду они заказывали громко, беззаботно, как подобает хозяевам мира, а Катина слушала и только с недоверием кивала.

— Ну что там скважины? — спросил Слободан.

Они лишь качнули головами, словно вот-вот ответят, но ничего не ответили. Немного нахмурились, кисло надули губы, может, из-за красного вина, которое Катина в последнее время покупала у какого-то итальянского поставщика и привозила тоже в металлических бочках.

— Что это такое здесь пьют? — спросил Треф. — Краску для пасхальных яиц?

Благодушное настроение по мере акклиматизации заметно шло на убыль: тонкий слой пыли покрыл мороженую японскую навагу. Инженер поделился с ними, как специалистами, своими проблемами: пора прокладывать трубы нефтепровода, а дорога еще и наполовину не готова.

— Что, разве здесь еще ничего не знают? — спросил Треф.

— Ты о чем?

Треф почесал голову.

— Вообще-то говорить об этом нельзя, — сказал он наконец. — Но тебе я скажу. Из всей этой затеи там, наверху, ничего не получится.

Инженер ощутил озноб более холодный, чем мороженая навага.

— Из какой затеи? — спросил совсем глупо. — Что случилось?

— Что я могу тебе сказать, старик? Нефти не оказалось. Сейчас это уж стопроцентно точно. Раньше или позже повсюду раззвонят.

— Но это же невозможно, — сказал Слободан. — Мы же не дети. Пробное бурение дало хорошие…