Луи Ружемон - Приключения Ружемона

• Название: Приключения Ружемона
• Автор: Луи Ружемон
• Издательство: Вече
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-3415-0

Главный герой романа, молодой человек по имени Луи де Ружемон, отправляется на шхуне в южную часть Новой Гвинеи на промысел жемчуга. Пережив нападение воинственных туземцев и ужасный шторм, Луи волею случая оказывается на пустынном острове близ Австралии, отчаянно надеясь, что выжившие члены экипажа шхуны скоро придут ему на помощь…

Луи де Ружемон — псевдоним швейцарца Генри Луи Грина (1847–1921), автора серии опубликованных в британском «The Wide World Magazine» очерков, позже изданных как роман.

Книга выдавалась за подлинную автобиографию.

---

К этому времени у меня был уже целый зверинец домашних животных, в том числе и ручное кенгуру.

За это время я, конечно, имел много случаев изучать этнографию моего народа и вскоре убедился, что мои чернокожие — крайние спиритуалисты и мистики. Каждый год они справляли особое торжество, которое, если описать его, может возбудить недоверие моих читателей. Празднество это справлялось всегда в ту пору, «когда солнце возрождается», т. е. приблизительно в Новый год. К этому времени все воины из ближних и дальних селений собирались в известном месте и, после целого ряда празднеств, усаживались, наконец, в кружок на большой лужайке, чтобы присутствовать при спиритическом «сеансе», руководимом женщинами, очень старыми, страшными на вид колдуньями, очевидно, обладавшими какими-то тайными силами и способностями и пользовавшимися среди своих соплеменников большим уважением. Эти колдуньи обыкновенно содержатся за счет всего племени; их звание не переходит от матери к дочери, не наследуется, а может быть доступно только женщинам, одаренным сверхъестественными силами. После великого корроборея все усаживаются, поджав под себя ноги, полукругом на траве; старые и почетные воины в первом ряду, позади них рассаживаются молодые воины, затем юноши, далее женщины, а за ними дети. В центре этого полукруга разводится громадный костер. После довольно продолжительного безмолвия некоторые из воинов начинают воспевать подвиги давно усопших героев, за ними, вторя их монотонному пению, подхватывают все остальные присутствующие, сопровождая свое пение усердным покачиванием головы и хлопаньем ладоней о бедра. Затем молодые воины исполняют перед всем собранием особую пляску. Чем дальше, тем больше мужчины доводят себя этим пением, при всеучащающемся темпе качания головы, хлопания ладоней, а также движений пляшущих, до самых крайних пределов возбужденности, до положительного беснования, усиливающегося еще более при внезапном появлении трех или четырех колдуний у костра. Все они очень стары и тощи до невероятия, с кожей, напоминающей иссохший пергамент, с всклокоченными жидкими волосами и пронзительными, глубоко ушедшими в свои орбиты глазами. На них нет никаких украшений, и они больше походят на обтянутые кожей скелеты выходцев с того света, чем на живые существа. Покружившись некоторое время в какой-то бешеной кругообразной пляске вокруг костра, они вдруг все разом распростираются на земле, пение мгновенно прекращается и воцаряется мертвая тишина, в которой невольно чувствуется какое-то таинственное веяние; затем распростертые на земле колдуньи начинают взывать особым голосом, выкликая имена усопших воинов. Взоры всех присутствующих, при водворившемся снова гробовом молчании, устремляются на клубы и струйки дыма, медленно подымающегося от костра к вечерним небесам. Немного погодя ведьмы или колдуньи опять возобновляют свои заклинания и жалобно вызывают усопших славных вождей и воинов; наконец, я к немалому своему удивлению, почти ужасу, увидел странные формы и очертания, вырисовывающиеся в дыму костра. Поначалу очертания эти были смутны, неявственны, но постепенно они принимали формы человеческих существ, и тогда присутствующие с восторгом признали в них именно тех из их умерших вождей и воинов, имена которых упоминали в своих заклинаниях старые колдуньи. В первые разы, когда мне случалось присутствовать при этих спиритических сеансах моих чернокожих, я предполагал, что это появление духов не что иное, как результат какого-нибудь ловкого обмана, но впоследствии, год от года присутствуя на этих празднествах, пришел к тому убеждению, что этот факт следует отнести к разряду таких фактов, которые стоят вне нашего понимания, вне пределов нашей философии. Надо заметить, что никому не разрешалось подходить настолько близко к этим духам, чтобы можно было дотронуться до них, да и в том случае, если бы это допускалось, навряд ли кто-либо из туземцев решился отважиться на подобный поступок, питая непреодолимый страх и безотчетный ужас ко всему, что было в связи с усопшими.

Каждый из этих сеансов продолжался около двадцати минут или получаса. В продолжение всего времени, когда духи были видимы, колдуньи оставались распростертыми на земле, а остальные присутствующие не сводили глаз с привидений, не шевелясь и не издавая ни звука. Мало-помалу привидения эти начинали расплываться в облаках дыма и, наконец, совершенно исчезали, после чего все собрание расходилось в совершенном молчании, а на следующее утро все пришедшие из других местностей расходились по своим селениям и домам.

Колдуньи же, как я узнал впоследствии, жили совсем особняком в пещерах; они были, действительно, одарены даром провидения и прорицания, что я испытал даже лично на себе. Когда я поселился здесь в горах, они предсказали мне, что я проживу с их народом долгие годы, но затем вернусь к себе подобным людям. Воины туземцы также обыкновенно обращались к этим колдуньям и спрашивали их относительно предстоящей охотничьей или военной экспедиции, и всегда, во всем в точности следовали советам этих авгуров.

Теперь скажу несколько слов о моих детях: они были для меня большим утешением и отрадой в моей жизни; конечно, они были полукровные метисы и больше подходили к типу матери, чем к европейскому типу отца, но их беленькие ручки и ногти ясно свидетельствовали об их происхождении. Они, конечно, не были крещены по христианскому обряду, но, вместе с тем, не были воспитаны так, как обыкновенно воспитывают своих детей туземцы. Я обучил их английскому языку и любил их от всей души, постоянно занимался ими, изготовлял для них различные украшения из чистого золота и не позволял им принимать участия в грубых играх туземных ребятишек. Однако это нисколько не мешало им быть весьма популярными и пользоваться общей любовью. Они отличались особенной ласковостью и привлекательностью в обращении и проявляли чрезвычайно большую способность все заучивать и запоминать. Я часто рассказывал им о том, как живут люди в других странах, где раньше жил и я; но, говоря о цивилизованном мире, не делал никакого различия между различными нациями, называя всех равно, как французов, так и швейцарцев, англичан и американцев. Замечательно, что дети мои более всего интересовались животным царством других стран, и когда я сказал им, что надеюсь когда-нибудь увезти их в свою страну и показать им животных, которые там водятся, то радость их не знала границ. Особенно им хотелось видеть лошадь, слона и льва. Часто вооружившись палкой, я рисовал им на песке изображение того или другого животного, что приводило в неописуемый восторг не только моих детишек, но и всех взрослых членов моего племени, собиравшихся вокруг меня и ожидавших с нетерпением моих пояснений относительно каждого из этих невиданных животных и о том, какое их назначение и чем они могут быть полезны. Необходимо было преимущественно останавливаться на утилитарной стороне всего, о чем мне приходилось им рассказывать. Дети мои умерли впоследствии один за другим в 1891 и 1892 году. Девочка моя была крещена, а мальчик скончался, прежде чем над ним мог быть совершен обряд святого крещения. Детки мои весьма гордились моим исключительным положением и громадным влиянием среди народа, с которым мы жили. К этому времени и я сам стал более похож на чернокожего туземца, чем на европейца: не столько от влияния солнца и климата, сколько вследствие постоянного смазывания всего тела смесью угля и жира, что является прекраснейшим предохранительным средством как от зноя, так и от стужи, а также и от укусов различных насекомых.

Мои дети никогда не могли понять, что мое пребывание среди туземцев было не добровольное, а вынужденное невозможностью вернуться в цивилизованные страны. Все дети чрезвычайно интересовали меня и, даже имея своих, я не переставал относиться с любовью к ребятишкам туземцев, которые с своей стороны очень любили меня. Для меня было истинным удовольствием смотреть на них, как они резвились, возились и забавлялись где-нибудь на просторной, открытой лужайке; вся их жизнь была сплошным весельем, счастливым, беззаботным праздничным днем. Не было у них ни школ, ни учителей, ни задач, ни уроков, ни наказаний, ни взысканий. Нет детей более счастливых, как дети дикарей! Эти дети почти никогда не ссорятся между собой, так как они довольны своей участью, чужды зависти, злобы и всяких желаний; целыми днями они упражняются в метании своих тростниковых копий, лазают по деревьям, отыскивая соты диких пчел и придумывая различные веселые забавы. Часто, глядя на этих сильных, здоровых и ловких малышей, я с грустью сравнивал их с моими детьми, которые были такие худенькие, тоненькие, нежные с самого начала и затем дали мне столько душевных мучений и страха.

Когда я, после смерти Гибсона, поселился в прекрасной местности, о которой говорил выше, мне даже в голову не приходило, что я проживу здесь многие годы, но по мере того, как проходили год за годом, не только мысль, но даже и само желание вернуться в цивилизованные страны совершенно покинули меня. Теперь я был вполне доволен своей участью; я чувствовал, что если бы сюда явился громадный караван и предложил мне увезти меня с собой, вместе с моей женой и детьми, то я, конечно, согласился бы вернуться с этим караваном в цивилизованные страны, но ни под каким бы видом не решился бы расстаться теперь с теми близкими мне существами, которые были мне так дороги. Я даже не раз имел случай вернуться один в цивилизованные страны, но всякий раз отказывался воспользоваться им, чувствуя, что не в силах буду оставить свою семью. Прожив без малого двадцать лет в этой прекрасной гористой стране, где я поселился после моего переселения с берегов лагуны, я за это долгое время пережил и был свидетелем многих интересных явлений и происшествий.