Анатолий Димаров - Со щитом и на щите

• Название: Со щитом и на щите
• Автор: Анатолий Димаров
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1987

В книге «Со щитом и на щите» рассказывается о ребятах предвоенных лет, об их радостях и огорчениях. Герои повести не избалованы жизнью. Нелегкими и непростыми были их детство и юность, опаленные пожаром начавшейся Великой Отечественной войны. Так жизнь сразу же заставляет их повзрослеть.

---

Однако то ли враг крепко спал, то ли его вообще не было, — берег молчал, словно вымер. Лодки плыли и плыли, тускло взблескивая короткими веслами, пока не уткнулись в густые заросли ивняка.

Вскоре оттуда послышалось кряканье утки: условный сигнал, что все в порядке, и над нашими застывшими напряженно окопами прокатился радостный гомон.

Приказав докладывать о любом движении на том берегу, наш капитан отправился к себе. Он очень тревожился за успех разведки. Ведь для него, как и для каждого из нас, это была первая боевая операция, и потому, заметно нервничая, он то и дело гонял меня во взвод — узнать, не слышно ли там чего. Я мчался кратчайшим путем вниз и спрашивал у лейтенанта, не слышно ли чего-либо. Он отвечал, что ничего нет. И чем чаще я к нему прибегал, тем неприветливое он меня встречал. Получалось, будто я был виноват в том, что разведчики как сквозь землю провалились.

Наконец где-то после обеда на той стороне, глубоко в лесу, поднялась частая стрельба. Она то распадалась на одиночные выстрелы, то сливалась в сплошной клубок, и клубок этот катился вниз, все ближе и ближе к берегу. Вот уже ударили наши пулеметы, затрещали нервно и торопливо наши винтовки. Командир роты сорвался с места как ошпаренный и, придерживая рукой планшет, помчался что есть духу вниз. Следом побежал политрук, а за политруком мы, трое связных.

Стрельба разгоралась все больше, нам уже казалось, что немцы перешли в атаку, хотя теперь стреляли только с нашего берега, а на том все затихло.

Когда мы добежали до траншей, стрельба уже утихла. Лишь иногда то тут, то там срывался нервный выстрел, вслед которому несся сердитый оклик: «Отставить!» — и затаивалась виноватая тишина. Над траншеями колыхался сизоватый дымок. Он стекал вниз, к воде, и из окопов выглядывали возбужденные, красные лица бойцов. Не прыгая даже в траншею, комроты побежал к взводному, а мы спешили за ним и казались сами себе неимоверными смельчаками, которые не привыкли кланяться нулям.

Лейтенант, высунувшись по пояс из окопа, смотрел не на капитана, а на реку. И помкомвзвода смотрел туда же, и все бойцы поблизости тоже. Что-то настолько тревожно-выжидательное, до предела напряженное было в этом молчаливом созерцании, что и мы остановились и тоже стали смотреть в том направлении.

Речка мерцала, блестела, горела. Нещадное летнее солнце высвечивало ее всю, до мельчайшей ряби. И по этой сверкающей поверхности, раз за разом вспыхивая поспешными движениями весел, плыли обе наши лодки. Согнутые фигуры бойцов чернели, словно угли, а на борту передней лодки виднелось что-то резко белое. Когда разведчики наконец приблизились к берегу, мы поняли, что это белело: на дне лодки, положив забинтованные ноги на борт, лежал один из бойцов. Лицо его было желтым и осунувшимся, а глаза воспаленными, как у тяжелобольного.

Передав нам раненого, разведчики вмиг оказались на берегу. Они так торопились покинуть лодки, что едва их не утопили, и все оглядывались на противоположный берег. Сержант начал было докладывать капитану, но тот досадливо махнул рукой: вид раненого произвел на него такое же гнетущее впечатление, как и на всех нас. Поэтому он приказал немедленно нести бойца к командному пункту.

Это был первый раненый, и мы не знали, как к нему подступиться. Неловко топтались вокруг, пока кто-то не догадался расстелить плащ-палатку и положить на нее раненого. Сбившись беспорядочной гурьбой, мешая друг другу, мы понесли его вверх. Он раскачивался, как в зеленой люльке, его забинтованные ноги болтались то в одну сторону, то в другую. Ему было, наверно, очень больно, вскоре он не выдержал, начал стонать. И чем громче он стонал, тем быстрее мы бежали в гору. Нам казалось, что он умирает, и мы старались донести его хотя бы до командного пункта живым.

Наконец опустили его на траву в тени вишни. Сразу же прибежал санинструктор и поверх бинтов, которыми уже были обмотаны ноги раненого, стал накладывать свои, будто опасался, что имевшихся до санбата не хватит. После этого мы напоили раненого водой. Он затих, а командир роты сказал, что вот-вот подъедет подвода и отвезет его в санбат.

Только после этого капитан повернулся к сержанту. Тот снова вытянулся в струнку, начал докладывать. Лицо его пылало от возбуждения…

Высадившись на том берегу, они стали взбираться вверх. В густых зарослях, где пересохшие сучья громко трещали, они медленно пробирались, преодолевая эту стометровую полосу чуть ли не час. Потом стало полегче. Они перебегали от дерева к дереву, все время вели наблюдение, но немцев не было, как сквозь землю провалились, хотя повсюду было натоптано и они даже нашли пустую пачку от чужеземных сигарет…

Тут сержант полез в карман и достал ярко разукрашенную картонную пачку. Капитан внимательно рассмотрел ее, понюхал, передал политруку. Тот тоже осмотрел ее со всех сторон и понюхал, но нам не передал, хотя нам тоже хотелось понюхать, чем это пахнет.

Наконец они увидели немцев, продолжал сержант. На поляне, вблизи монастыря. Раздевшись до трусов, немцы загорали на солнце, а одежда и оружие лежали, небрежно разбросанные, рядом. Трое дремали, четвертый лежал на спине и наигрывал на губной гармошке. Подкравшись к поляне, сержант приказал примкнуть штыки, и с криком «ура!» они атаковали немцев.

Враг в панике бежал, одежда и оружие остались.

Наспех собрав трофеи, они побежали вниз, и тут их обстреляли…

Только теперь мы обратили внимание на большой узел, который держал один из разведчиков. Командир приказал развязать, и мы с любопытством столпились вокруг.

На землю выпали сапоги, тупоносые, короткие, с голенищами раструбом, штаны и френчи необычного покроя, украшенные какими-то значками, ремни с блестящими алюминиевыми пряжками и новенькое, будто только что с завода, оружие: автомат с прямым, как пенал, магазином, пистолет с рукояткой необычной формы.

— А где же еще оружие? — поинтересовался капитан. — Их же было четверо.

— Мы подобрали все, товарищ капитан!

— Значит, трое убежали с оружием, — задумчиво сказал капитан. — Но почему они не отстреливались?

Сержант позволил себе пожать плечами. Тогда политрук высказал мысль, что немцы, испугавшись, забыли и про оружие. Это надо представить: десять орлов с винтовками наперевес, да еще грозное «ура!»…

Мы все одобрительно рассмеялись, а политрук, обернувшись к нам, троим связным, поучительно и строго произнес:

— Учитесь, как нужно воевать!

Но мы и без этого с восторгом и завистью смотрели на разведчиков.

Вскоре разведчиков вызвали в штаб батальона. А чуть позднее подъехала подвода и забрала раненого.

Еще два дня немцы сидели тихо, как мыши. За это время ничего особенного не произошло. Разве что минометная батарея, расположенная рядом с нами, обстреляла монастырь. Я как раз сидел на наблюдательном пункте, когда туда прибежали капитан и политрук, и мы уже втроем наблюдали за обстрелом.

Первая мина упала в лесу, и политрук сказал: «Недолет». И так строго взглянул на меня, будто я был в этом виноват. Вторая тоже взметнулась между деревьями, и политрук сказал: «Перелет». Третья взорвалась как раз посреди подворья, и политрук воскликнул: «Молодцы!» Взметнулся вверх столб черного дыма. Немцы же не появлялись. Они даже не ответили на обстрел, хотя наши командиры были уверены, что, кроме как в монастыре, вражескому командованию негде и быть. Ведь где останавливались белые офицеры во время гражданской? У помещиков, кулаков да у попов!

Выпустив еще три мины, наша батарея замолкла, и политрук сказал мне строго: «Видали, как нужно стрелять?» — словно я тоже был минометчиком и стрелял неважнецки.

Немцы отмалчивались весь этот день и ночь, а на рассвете перешли в наступление.

Все мы сладко спали, когда на том берегу засверкало, заухало и с черного неба на нас посыпались снаряды и мины. И уютная, мирная до сих пор земля, дышавшая сном и покоем, вдруг задрожала, заклокотала, вздыбилась, тугие горячие волны смели нас с пригретых мест, и мы, ослепшие, оглушенные, заметались между взрывами, разыскивая вход в блиндаж. И когда наконец нашли и вкатились клубком, там уже были командир роты и сержант-писарь.

— Где политрук?

Капитану приходилось кричать, потому что вокруг все ревело от взрывов. Он хватал каждого из нас за грудки, кричал в лицо:

— Где политрук?!

Мы не знали. Мы ничего не знали. Политрук спал с нами рядом, но мы бы не могли сейчас с уверенностью сказать, где то место, на котором мы спали. Его снесло, смело, бросило в небытие.

Мы прижимались спинами к глиняной стене, тряслись вместе с ней, а сверху сыпалась земля, трещали сосновые бревна, и ухало, и громыхало, и визжало, и ревело, горячие ядовитые волны воздуха врывались в блиндаж сквозь жиденькие дверцы и амбразуру.

Разве мог кто-либо из нас думать, что война может быть такой!