Леонид Милов - История России XVIII-XIX веков

• Название: История России XVIII-XIX веков
• Автор: Леонид Милов
• Жанр: История
• Год: 2006

"История России XVIII-XIX веков" - уникальное учебное пособие, созданное на основе новейших концепций российского исторического процесса. В издании предпринята попытка проследить воздействие природно-климатического и географического факторов не только на социально-экономическую жизнь страны, но и их влияние на государственно-политический строй, внутреннюю и внешнюю политику, культуру. Авторы этой книги - ведущие преподаватели исторического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова - академик РАН, лауреат Государственной премии РФ профессор Л.В.Милов и доктор исторических наук, профессор Н.И.Цимбаев - обобщили свой многолетний опыт исследования и преподавания истории России. Эпоха наивысшего могущества России впервые рассмотрена как история выживания общества в суровых условиях природы и климата Восточной Европы.

Новое учебное пособие предназначено для студентов-историков и других будущих профессиональных гуманитариев. Книга, несомненно, заинтересует широкий круг читателей, стремящихся глубже понять историю своей Родины.

---

Как и прежде, частыми были неурожаи, которые в иные годы принимали характер подлинных бедствий, поражавших целые регионы. Их основной причиной были природно-климатические факторы, которые делали большинство районов Европейской России зоной рискованного земледелия. На Юге России происходила эрозия почв, в Поволжье и Предкавказье — их запустынивание и засоление. В 1873 г. «самарским голодом» были охвачены губернии Среднего Поволжья, неурожайными были 1879, 1881, 1883, 1885 гг., засуха и неурожай стали причинами страшного голода 1891 г.

Крестьянское и помещичье хозяйство. В крестьянском хозяйстве сохранялось преобладание деревянной сохи (44 % от общего числа орудий подъема почвы) над стальным плугом (34 %) и деревянным плугом с железными лемехами (17 %). Ситуация усугублялась повсеместным сохранением устаревших приемов земледелия, что делало крестьянскую работу крайне тяжелой и малопроизводительной. Г. Е. Львов утверждал: «Едва ли в какой-либо другой стране земледельцы знают такой труд, как русские. Да и не только рядовые земледельцы, но и колонисты на новых диких землях, труд которых превышает обычные нормы, и те не сравняются с рядовым русским мужиком. Я видел жизнь земледельца в Европе, в Америке, Японии, Маньчжурии, колониста в Канаде, в канадской тайге, знаю работу русского мужика во всех частях Европейской России, Западной Сибири и на Дальнем Востоке, и впечатления юных лет и последующие в ближайшем соприкосновении с мужицкой работой и в личном участии в ней говорят одно: такой тяжелой работы, как у нас, нигде нет».

Только в1880-е гг. по инициативе земских агрономов началась постепенная смена систем земледелия. Стремление к отказу от традиционного трехполья было вызвано тем, что в Европейской России были почти исчерпаны возможности посевных площадей, что ставило вопрос об отказе от экстенсивного земледелия. Во многих помещичьих, а отчасти и крестьянских хозяйствах переходили к посевам трав и кормовых культур, вводили клеверное поле в трехпольную систему, в передовых хозяйствах устанавливалась многопольная система земледелия.

Отмена крепостного права изменила правовое положение помещичьих крестьян. Сохранялась их сословная неполноправность, но они получили личную свободу и некоторые гражданские права: они могли заключать торговые сделки, открывать промышленные и торговые заведения, покупать на свое имя землю и другую недвижимость. Проведенное вслед за крестьянской реформой 1861 г. поземельное устройство удельных и государственных крестьян в основном уравняло их правовое положение с положением бывших помещичьих. Официально считалось, что в ходе реформы крестьяне получили в собственность свои земельные наделы. Однако общинное владение землей ограничивало крестьян, они были лишены права свободного распоряжения наделом, не могли продать его, и, по сути, речь шла об условном и временном держании. В пореформенное время площадь надельной земли в Европейской России выросла на8 %,что намного уступало росту сельского населения.

Социальное расслоение деревни вело к ее «раскрестьяниванию». Создавался рынок рабочей силы. Бедняки были вынуждены наниматься сельскохозяйственными рабочими к помещикам, занимались промыслами, уходили в город на заработки. Число батраков в 1897 г. составило3,5 млн человек. Малоземелье и невозможность прожить с надела вело к росту крестьянских промыслов, особенно развитых в нечерноземных губерниях. Промыслы давали в среднем до четверти дохода крестьянских хозяйств; у бедняков эта цифра превышала 30 %. Были целые нечерноземные уезды, особенно возле крупных промышленных центров, где нормальное земледелие пришло в полный упадок. Любопытно свидетельство земского статистика, служившего в самом конце XIX в. во Владимирской губернии: «Со словом “крестьянин” у нас связано представление о земледельце, в поте лица добывающем хлеб свой. Каково же удивление наблюдателя, когда он в целых округах не увидит ни одного лица мужского пола, умеющего взяться за соху, даже просто запрячь в телегу лошадь. Что ни мужик, то или плотник, или каменщик, или фабричный, приходящий домой только отдохнуть и имеющий самое смутное представление о своей земле, которую обрабатывают женщины».

Помещичье хозяйство двух первых пореформенных десятилетий находилось в кризисе. Для его рационального ведения не хватало оборотных средств, рабочих рук, и, кроме того, у дворян почти полностью отсутствовали навыки частнопредпринимательской деятельности. Не везде были размежеваны крестьянские и помещичьи угодья, у помещиков сохранялась привычка использовать меры внеэкономического принуждения.

Малоземелье вынуждало крестьян входить с помещиком в соглашения, суть которых мало чем отличалась от старой барщинной системы. Это были отработки, когда помещичью землю крестьяне обрабатывали своим инвентарем и используя свой рабочий скот, взамен арендуя у помещика пашню и другие угодья. Иногда они просто отрабатывали помещику взятые взаймы денежные или зерновые ссуды. Свидетельством примитивных попыток приспособиться к новым товарно-денежным отношениям в условиях, когда наличных денежных средств в деревне было явно недостаточно, были издольщина и испольщина. При повсеместно распространенной издольщине крестьянская арендная плата за землю уплачивалась помещику обусловленной долей урожая. Разновидностью издольщины была испольщина, при которой арендная плата составляла половину урожая, каждый второй сноп. В неурожайные годы, когда издольщина не оправдывала ожиданий помещика, на крестьянина делался начет, отработать который он был должен, собрав следующий урожай.

Таким образом, крестьянская зависимость от помещика увеличивалась.

Отработки не регулировались отношениями свободного найма, это была кабала, в которую крестьянин вынужден был идти, поскольку помещик фактически обладал монополией земельной собственности. Крестьянская бедность, тяжесть выкупных платежей, низкая товарность крестьянского хозяйства фактически не давали надежды на улучшение положения: «прикупить земли» крестьянин не мог. Особенно охотно помещики сдавали в аренду отрезки, т. е. землю, которую крестьяне привыкли считать своей. В черноземной полосе это была самая привычная форма ведения и помещичьего, и крестьянского хозяйства, фактически продолжавшая крепостное право. Отработочная система обуславливала низкую производительность труда и в конечном счете вела к неконкурентоспособности помещичьего хозяйства. Такое положение продолжалось достаточно долго, особенно в черноземных губерниях, хотя уже в 1880-е гг. выявилась ясная тенденция к уменьшению числа губерний, где господствовала отработочная система и увеличение числа тех, где в помещичьих хозяйствах утвердился вольный найм. В 1883 г. все крестьяне должны были быть переведены на выкупные платежи, которые с 1881 г. были снижены. В 1896 г. был вдвое снижен поземельный налог. Вместе с тем резко возросли косвенные налоги (на соль и т. п.) ив итоге сумма всех платежей крестьян достигала 71 % их чистого дохода, а у бедняков она превышала все доходы. Отсюда их голодное и полуголодное существование.

Переход на вольнонаемный труд с использованием помещичьего инвентаря начался в нечерноземных губерниях в первые пореформенные десятилетия. Близость к рынкам сбыта — Петербург, Москва, Нижний Новгород — определяла географию этого перехода. В черноземной полосе система вольного найма стала укрепляться позже и первоначально в тех уездах, что имели удобную транспортную связь с портовыми городами Причерноморья. Отказ от отработочной системы редко был окончательным. Неурожаи и плохая экономическая конъюнктура вели к тому, что помещики отказывались от использования наемных рабочих и возвращались к отработкам.

В структуре личной частной собственности на землю в Европейской России дворянское землевладение неуклонно сокращалось: от 80 % в 1877 г. до 61 % в 1905 г. Мелкое дворянство составляло свыше половины дворян-землевладельцев, а на его долю приходилось всего 3 % дворянского землевладения. Шел процесс дворянского оскудения. Его оборотной стороной была высокая степень концентрации дворянского землевладения. На долю крупных земельных собственников, у каждого из которых площадь имения превышала 1000 десятин, приходилось три четверти всех дворянских земель. Таких собственников в дворянском сословии в конце XIX в. насчитывалось около 8 %. Средний размер крупной помещичьей латифундии в пореформенное время практически не менялся и составлял свыше 4100 десятин. Крупное помещичье хозяйство играло главную роль в производстве товарной сельскохозяйственной продукции и в первую очередь товарного зерна. Помещики были главными экспортерами зерна на европейский рынок.

Аграрный кризис. В начале 1880-х гг. благодаря развитию пароходного сообщения в Европу хлынул поток дешевого заокеанского зерна из Северной Америки, Аргентины и Южной Африки. Произошло резкое падение хлебных цен, что привело к европейскому аграрному кризису. Россию аграрный кризис затронул самым непосредственным образом, поскольку в 1880-е гг. она занимала первое место среди стран-экспортеров зерна и на ее долю приходилось свыше 35 % мирового вывоза.