Петр Замойский - Повести

• Название: Повести
• Автор: Петр Замойский
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1954

В настоящее издание включено две повести П. И. Замойского (1896-1958) "Подпасок" и "Молодость", одни из самых известных произведений автора.

Время, о котором пишет автор - годы НЭПа и коллективизации.

О том, как жили люди в деревнях в это непростое время, о становлении личности героев повествуют повести П.Замойского.

---

И мысли мои вновь, помимо воли, опять улетают туда, в то далекое село, под крышу того дома, где впервые я встретил ее в дождливый день. И страшная, до боли щемящая все тело мое, всю душу мою тоска, страх охватывают меня. Снова я там. Снова и в который уже раз. Тысячи дум обдумал я, сколько неслышных разговоров вел я с ней в мыслях. Нет, не забыть мне ее, не в силах моих сделать это. Ничто не заслонит ее от меня. И Федора, грозная ведьма, как призрак, как страшный сон, померкла, растаяла в моей памяти. Как жалею, что тогда растерялся, был ошеломлен и не отчитал ее. Как ругаю себя, что ушел, не повидавшись, не поговорив с Леной. Надо было преодолеть страх надо было побороть самолюбие… Но теперь поздно. Что сейчас она, моя Лена? Думает ли обо мне? Вспоминает ли? Если бы думала, написала бы. Самому писать, первому, — нет, нельзя. Вдруг получу от нее самой отказ? Пусть лучше не буду знать ничего, если не пишет, пусть навек останутся одни мои несбывшиеся, сладостные мечты о первой и настоящей, неповторимой любви, которая только один раз бывает в жизни.

Эх, Лена моя, Леночка!.. Моя ли?

 — Петр! — послышался голос Сони.

Вскакиваю и, задевая за сучья, с яблоком в руках спешу. Соня стоит в дверях и смотрит, смотрит, как я иду. Догадавшись, что она наблюдает за мной, я чувствую, что ноги мои путаются, подкашиваются. Чтобы подавить смущение, я улыбаюсь во весь рот. А она все смотрит. И у меня невольно вырвался вопрос:

 — Что так… уставились на меня?

 — Я? Вот не думала.

 — Нашел! — вдруг ни с того, ни с сего показываю ей яблоко. — Куда его?

 — Ах, беда! — смеется она. — Держите покрепче, пригодится… Давайте читать!

Когда она окончила чтение, на лице у нее тоже был испуг. Не боялась ли она, что я, по ее примеру, расхохочусь?

 — Хорошо, Соня!

 — Честное слово?

 — Правда, чисто вышло, и «ура» не надо.

 — Если хорошо, переписывайте, а я пойду.

Пока я переписывал, Соня несколько раз то приходила, то уходила молча, не мешая мне. Вот снова скрипнула калитка, и Соня, гремя тарелками, появилась в садике. Подошла к столу и начала сбрасывать с него все, что мешало.

 — А я… не мешаю?

 — Сказала бы, да обидитесь.

 — Догадываюсь, — и выхожу из сарайчика.

В саду почти темно. На западе горит заря. Стада пригнали, с улицы слышен вечерний шум. С токов и полей вернулись люди. Оглядываюсь на сарайчик. Там огонек. И дверь приотворена. Огонек виден сквозь щель, будто по двери провели огненную линию. Затем дверь тихо открывается, полоска света падает на деревья, на колодец в саду. Некоторое время Соня стоит в дверях. Это, видимо, безмолвный знак мне, чтобы я шел. И я торопливо иду к сараю.

 — Ого! — невольно восклицаю я, глянув на стол.

Соня с поклоном встречает и ведет к столу.

 — Пожалуйста, отведайте хлеба–соли.

 — Да тут не только хлеб–соль, тут я вижу… Со–оня, что я вижу?

 — Все, что бог послал.

 — И вы… пить будете? — киваю ей на бутылку с какой‑то настойкой на вишнях.

 — И гулять буду… А смерть придет, умирать буду, — вздыхает Соня.

На столе — маленькая, с кружевами скатерть. На ней тарелки, белая миска с чем‑то, огурцы, арбуз, куча яблок и пеклеванный хлеб. При мерцающем свете толстой свечи все в этом сарайчике выглядит иначе, чем днем: таинственнее, уютнее.

 — С чего начнем, хозяин? — спрашивает Соня.

 — Вон с чего, хозяйка, — указываю на бутылку.

 — Нет, вот с чего, — и она открывает миску, накладывает мне ароматного вареного мяса с молодой картошкой и приказывает:

 — Можете теперь смело говорить: есть хочу.

Наливает в стопки янтарную жидкость.

 — За что?

 — За… нашу дружбу.

Мы чокнулись. Не так‑то легко ей одолеть стопку настоенного спирта. Она покраснела, но пьет, старается.

 — Молодец, Соня!

Она наливает еще…

Где‑то запел петух, ему откликнулся другой, третий, а мы все сидим и говорим, говорим.

Нет, она хороший друг!..

32

С фронта почти каждый день прибывали солдаты. Редкий без какого‑либо оружия. Несли винтовки, как дубинки, на плече, повесив на них вещевой мешок. У иных — шашки, револьверы. Два матроса пришли — на них крест–накрест пулеметные ленты, за поясом гранаты. Так и ходили по селу во всеоружии.

Как‑то, словно сговорившись, заявилось сразу человек десять. С ними и мой брат Васька. Он тоже принес винтовку.

 — Эсером пришел или большевиком?

 — Раз винтовка со штыком, стало быть, большевиком, — ответил шутливо брат, ставя винтовку за голландку. — Пригодится? — спросил он меня.

 — Конечно, нес не зря. Но повоевал ты все‑таки мало.

 — Надо будет — добавлю, — ухмыльнулся он и вскинул головой, забыв, что чуба‑то у него нет. — А ты все пишешь? — посмотрел на бумаги.

 — Мое дело такое. Скоро новую власть выбирать будем, — и я даю ему список.

Брат читает, потом смотрит на меня.

 — Учредилку?

 — Ого! — еще более удивляюсь я брату. — Да ты совсем, видно, стал грамотным?

 — Гляди, что для тебя принес.

Брат лезет в вещевой мешок, вынимает наган и кладет его на «Приказ о составлении списка граждан, имеющих право голоса».

 — Патроны? — спрашиваю его.

 — Знамо, не горохом заряжать. Вот они.

Жму Ваське руку, и он рад, что я уже не подсмеиваюсь над ним.

 — Так вот что, — говорю, — винтовку чисть каждый день.

Вскоре вернулся с фронта и муж Маши, Ефим Копыто. Он тоже о оружием. Как‑то вечером, когда в школе шла репетиция «Предложения», вбежал Ленька и таинственно шепнул мне:

 — Только что гумнами прошагали Макарка с Ванькой Павловым. У обоих винтовки! Зачем им оружие?

 — Совсем ни к чему, — согласился я.

В ту же ночь мы отобрали у них винтовки и патроны.

Филя снова принялся за обучение военному делу. Теперь у него не только молодежь, но и те, что пришли с фронта. Это настоящая боевая дружина — человек тридцать. Занимались уже не с палками — хватало винтовок. Филя командовал дружиной от имени комитета.

Слухи о карательных отрядах Временного правительства все чаще доходили до нас. Рассказывали, что в некоторых селах за раздел помещичьего хлеба и скота арестовывали, пороли. Когда стало известно о восстании Корнилова, мы решили окончательно оформить организацию боевого отряда из фронтовиков, — ведь мы могли ожидать всего: мы выгнали Сабуренкова, Шторха, а мужики третьего общества поговаривают о том, чтобы прогнать и самого крупного помещика — Климова. Потому‑то и в имение своего отца очень часто приезжает офицер Климов с отрядом солдат, которым он командует.

Ездил с Григорием в Кокшай. Огромное волостное село — в руках эсеров. Они засели в волостном земстве, не дают выступать фронтовикам и даже оружие отбирают у них. Поручили Тарасу организовать хотя бы небольшую дружину и держать с нами связь. Такую же связь установил Филя с волостным селом Владениным. Пришедшие с фронта матросы вступили в боевую дружину.

Соня днем в школе, вечером — с неграмотными, которых набрала человек двадцать. Тут солдатки, девки и несколько фронтовиков.

Из имения Шторха привезли два воза книг, плотники сделали полки, и в школе появилась настоящая большая библиотека. Ездили в имение Морозова, искали рояль, но нашли только верхнюю крышку.

 — Все равно играть у нас некому, — сказал я Соне.

 — Немного я могла бы.

Впервые узнал, что Соня умеет играть на рояле.

 — Тогда найдем, — обещал я.

После престольного праздника мужики нашего села нагрянули на климовское поле, поделили озимое, бахчи и начали подъем зяби.

Сам Климов не только не препятствовал захвату земли, но даже помогал в дележе. Мужики за это оставили ему десятин тридцать самой лучшей земли. Некоторые так расчувствовались, что обещали даже и вспахать ее. Произошло полное примирение. Климов выпил с ними спирта и угостил всех мясом. Пораженные такой обходительностью, мужики отослали домой стражу, которую взяли на всякий случай, и принялись за работу.

Шумно и весело было на полях. Дни стояли хорошие. Некоторые ночевали под телегами, но больше всего народу располагалось в огромных ригах помещика. По вечерам гармонь, песни, костры на бахчах. Женщины копали морковь, репу, свеклу, рубили капусту. Бахчи Климова занимали большое поле вдоль реки, в низине.

В одну из таких ночей две риги со спящими были окружены. Ворвались солдаты, и началась расправа. Били прикладами, ногами. Обезумевший народ бросился к воротам, но они были заперты.

Страшную весть о ночном нападении карательного отряда принес окровавленный брат Фили.

Мы помчались к имению — кто верхом, кто на телегах. Впереди Григорий с матросами. Я — с братом Фили, со своим братом Васькой. Ленька правит лошадью. Три винтовки у нас под соломой, у меня — наган. Сзади — Павел, Степка, Авдоня и недавно вернувшийся Костя Жила. Лошади мчат галопом. Решили объехать имение, дав крюк на гору. Что там происходит сейчас, никто хорошо не знает. Брат Фили говорит, что они с Филей спали в углу риги, когда нагрянул офицер Климов. Два фонаря ослепили одноглазого великана.