Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

• Название: История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5
• Автор: Джованни Казанова
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности. Я увидел дворец семьи Гримани, старейшина которой, бывший тогда Государственным Инквизитором, должен был там сейчас находиться, и мне не следовало ему показываться. Я спросил у пастуха, кому принадлежит красный дом, который виден в некотором отдалении, и мое удивление было велико, когда я узнал, что это дом человека, называемого Капитаном провинции, который был начальником сбиров. Я попрощался с крестьянином и машинально спустился с холма. Непостижимо, но я направился к этому ужасному дому, от которого, натурально и по всей логике, должен был бы бежать…»

---

— Я сдаюсь и полагаюсь на вас, но прошу вас принять в расчет особенность, которая ранит до последней степени мою деликатность. Вы сказали, что я никогда не услышала бы от вас предложения женитьбы, и вы прекратили бы видеться со мной, если бы вы не приняли решения в прошедшее воскресенье, как это и произошло. Это отчасти верно, потому что без серьезных оснований я предприняла внезапно сумасшедший поступок, предложив вам сразу свою руку; но наш брак мог бы совершиться и другим образом, потому что могу вам сказать по правде, что в любом случае я дала бы вам предпочтение перед всем миром.

В ответ на это благородное объяснение я поцеловал ей руку с таким пылом, что не стал бы ждать женитьбы и четверти часа, если бы там были в наличии нотариус и священник, имеющий право нас обвенчать. Поглощенные нашим делом, мы не обратили внимания на ужасный шум, поднятый компанией по другую сторону залы; я счел долгом вмешаться, по крайней мере, чтобы успокоить Тирета.

Я увидел раскрытую шкатулку, полную различных украшений, и двух мужчин, спорящих с Тирета, держащим в руке книгу. Я сначала решил, что это лотерея, — но почему спорят? Тирета говорит мне, что это жулики, которые выманили у него тридцать или сорок луи с помощью этой книги, и передал эту книгу мне. Один из этих людей говорит мне, что книга содержит лотерею, и здесь нет ничего незаконного.

— Эта книга, — говорит он, — состоит из двенадцати сотен листов, из которых две сотни — лоты, а остальная тысяча — пустые. Каждый выигрышный листок, соответственно, приходится на пять проигрышных. Персона, желающая играть, должна дать малый экю и поместить кончик булавки случайным образом между листов книги. Книгу открывают в том месте, где вставлена булавка, и смотрят на лист. Если он белый, персона, уплатившая малый экю, его теряет, а если открывается лот, человек получает лот, обозначенный на этом листе, или деньги, в которые оценен этот лот и которые указаны на листе. Заметьте, что наименьший лот стоит двенадцать франков, и что есть лоты, которые стоят до шести сотен, а один — двенадцать сотен. В течение часа, когда эти дамы и этот месье играли, они выиграли несколько лотов, и эта мадам выиграла кольцо за шесть луи, которое бы получила, если бы не предпочла получить деньги, которые, желая продолжить игру, проиграла.

В конце концов, — сказала м-м XXХ, которая выиграла кольцо, мы здесь шестеро, и эти месье с их проклятой книгой выманили у нас наши деньги. Вы видите, что мы поражены.

Тирета назвал их жуликами, и один из них ответил, что устроители лотереи Эколь Милитэр такие же. Тирета влепил ему добрый удар и, во избежание дальнейшего, я встал между ними и предложил им замолчать, чтобы окончить дело.

— Все лотереи, — сказал я им, — выгодны устроителям, но та, что при Эколь Милитэр, имеет своим главой короля, и я ее главный устроитель. В этом качестве я конфискую эту шкатулку и предоставляю вам выбор. Либо вы возвращаете компании все деньги, которые выиграли, и я отпускаю вас с вашей шкатулкой, либо я отправляю за агентом полиции, который отводит вас в тюрьму вместе с реквизированным мной, и завтра сам г-н Берье рассудит дело. Это ему я отнесу завтра утром эту книгу. Мы, таким образом, посмотрим, верно ли то, что если вы жулики, то и мы такие же.

Видя такой неблагоприятный оборот, они предпочли вернуть деньги. Их заставили вернуть все сорок луи, несмотря на то, что они божились, что выиграли только двадцать. Я им поверил, но vae victis [14], я диктовал условия, и я решил, чтобы они платили.

Они хотели забрать книгу, но я не захотел ее отдавать. Они могли считать себя счастливыми, что ушли со своей шкатулкой. Дамы, смягчившись, говорили мне после их ухода, что я мог бы отдать несчастным их реквизит.

Они пришли ко мне на другой день в восемь часов утра и тронули меня, подарив большой футляр с двадцатью четырьмя восьмидюймовыми фигурками из саксонского фарфора. Я, впрочем, вернул им книгу, предупредив, что их арестуют, если они осмелятся еще гулять по Парижу со своей лотереей. Я лично отнес в тот же день двадцать четыре красивые фигурки м-ль де ла М-р. Это был весьма богатый подарок, и ее тетя рассыпалась в благодарностях.

Несколько дней спустя, это было 28 марта, я направился очень рано за дамами, которые завтракали у Ламбертини с Тирета и повез их на Гревскую площадь, держа м-ль де ла М-р у себя на коленях. Дамы, все трое, уселись непосредственно у окна, опираясь локтями на верх ограждения, чтобы не мешать нам видеть. У окна было две створки, обе были подняты к третьему этажу и, находясь позади дам, мы должны были также присесть; поскольку стоя мы не могли ничего увидеть. Мне приходится объяснить читателю все эти обстоятельства. У нас хватило терпения находиться постоянно в этом положении все четыре часа, пока длился этот ужасный спектакль. Я не буду о нем ничего говорить, потому что это затянется слишком на долго, и к тому же это известно всему свету. Дамиен был фанатик, который попытался убить Луи XV, полагая, что совершает доброе дело. Он ничего ему не сделал, только проткнул слегка кожу, но это неважно. Народ настаивал на казни, называя его чудовищем, которое выблевал ад, чтобы убить лучшего из королей, которого следовало обожать и которого называли Любимым (le Bien-Aimé ). Между тем, это тот самый народ, который истребил всю королевскую семью, всю знать Франции и всех тех, кто придал нации ее прекрасный характер, заставлявший ее предпочитать, любить и брать за образец для всех остальных народов. Народ Франции, говорит сам г-н де Вольтер, — самый отвратительный из всех. Хамелеон, принимающий любые цвета и способный на все, что велит ему начальник, хорошего или дурного. От казни Дамиена я вынужден был отвести взор, когда раздался рев толпы, а у него осталась лишь половина тела, но эта Ламбертини и м-м XXХ не отвернулись; и это не было свидетельством черствости их сердец. Они мне сказали, и я должен был сделать вид, что им поверил, что они не могут чувствовать сострадание к такому монстру, так они любили Луи XV. Правда, однако, что Тирета держал м-м XXХ в такой странной позиции все время, пока длилась экзекуция, что, возможно, это стало причиной того, что она не осмеливалась ни двинуться, ни повернуть голову.

Находясь сзади нее и сильно прижавшись к ней, он задрал повыше ее платье, чтобы не ставить свои ноги поверх него. Но затем я увидел, лорнируя их, что он задрал платье немного больше, чем нужно; впрочем, решив, что не хочу ни прерывать предприятие моего друга, ни мешать м-м XXХ, я занял позицию позади своего предмета обожания, так, чтобы ее тетя могла быть уверена, что то, что ей делает Тирета, не видно ни мне, ни ее племяннице. Я слушал перемещения платья в течение целых двух часов и, находя мероприятие весьма занятным, не отклонялся от принятой позиции. Я восхищался про себя добрым аппетитом Тирета даже больше, чем его отвагой, потому что в последнем отношении я часто бывал так же храбр, как и он.

Когда я увидел, в конце действа, что м-м XXХ встает, я также отвернулся. Я увидел своего друга веселым, свежим и спокойным, как будто ничего не было, но дама показалась мне более задумчивой и серьезной, чем обычно. Она оказалась в фатальной необходимости утаить и спокойно пережить то, что ей учинил грубиян, с тем, чтобы не насмешить Ламбертини и не открыть своей племяннице тайн, которых та должна была еще не знать.

Я отвез Ламбертини до ее дверей, попросив оставить мне Тирета, поскольку имел к нему дело. Затем я доставил к ее дому на улице Сен-Андре-дез-Арт м-м XXХ, которая просила меня прийти к ней завтра, поскольку хотела мне что-то сказать. Я отметил, что она не попрощалась с моим другом. Я повел его обедать к Ланделю, торговцу вин, в отель Дебюсси, где подавали превосходное скоромное и постное за шесть франков с головы.

— Что ты делал, — спросил я его, — позади м-м XXХ?

— Я был уверен, что ни ты, ни другие ничего не видели.

— Это возможно; но видя начало маневра и предвидя то, что ты собираешься проделать, я стал так, чтобы помешать видеть то, что ты делаешь, м-ль де ла М-р и этой Ламбертини. Я представлял себе, что ты делаешь, и восхищался твоим аппетитом; Но м-м XXХ рассердилась.

— Она притворялась, потому что держалась спокойно два часа подряд, и мне не приходит в голову ничто иное, чем то, что я доставлял ей удовольствие.

— Я тоже так думаю; но ее самолюбие должно внушить ей, что ты проявил к ней неуважение, и действительно это так! Ты видишь, она на тебя надулась, и она хочет завтра поговорить со мной.

— Но, полагаю, она не будет говорить с тобой об этом пустяке. Тогда она будет выглядеть дурой.

— Почему нет? Ты не знаешь набожных. Они бывают рады случаю выложить подобную исповедь третьим лицам, проливая слезы, особенно, когда они некрасивы. Может быть, м-м XXХ рассчитывает на сатисфакцию, и я с удовольствием в этом поучаствую…

— Я не знаю, на какого рода сатисфакцию она может претендовать. Если она не была согласна, она вполне могла влепить мне удар ногой, от которого я бы свалился с лестницы навзничь на спину.