Эрнст Бутин - Суета сует

• Название: Суета сует
• Автор: Эрнст Бутин
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Большинство рассказов свердловского писателя Эрнста Бутина посвящены современности. Повесть «Аномалия», рассказы «И день тот настал», «Испытание прошлым», «Друза горного хрусталя» повествуют о геологах.

В книгу вошли два рассказа на историческую тему.

Живые характеры, яркие приметы времени, точно найденный ритм повествования придают книге достоверность и значимость.

---

— А ты, когда пишешь, не знаешь, что и для чего? Не знаешь, что делаешь и зачем? — насмешливо поинтересовался Александр.

— Я-то знаю, — Виктор не на шутку обозлился. — А ты? Ты знаешь? Чего донкихотствуешь? Сколько еще будешь нос от предложений воротить?

— Значит, халтурить? — Лукьянин серьезно глядел на него. — Приспосабливаться, стараться угадать. Или угодить?

— Брось ты… — Божко поморщился. — Халтурить? Тебе на четвертом курсе предлагали главную в «Стремительных годах». На четвертом! — поднял указательный палец. — Ты отказался… А фильм-то получился отличный, — добавил со злорадством. — Вот тебе и халтурить!

Шофер, пожилой, усталый, без интереса посмотрел на них в зеркальце — забавные пассажиры, сердятся друг на друга, ехидничают, жизнью вроде недовольны, а сами из киностудии, да еще на такси ездят.

— Врать не буду, — помолчав, признался Лукьянин, — иногда я жалею, что тогда не согласился. Боялся, что вцепятся в типаж — и пойду я стряпать правильных бригадиров да голубых рабочих парней.

— Что теперь и делаешь, — усмехнулся Виктор.

Лукьянин внимательно посмотрел на него.

— С твоей помощью, — уточнил он. — А роль тогда дали Февралеву.

— Сеня после этого круто пошел, — с удовольствием заметил Божко.

— Пошел, круто пошел, — без зависти подтвердил Александр.

— Ничего, — Божко вежливо потрепал его по колену, — и ты пойдешь.

— Пойду, — решительно уверил Лукьянин. — И постараюсь с твоего фильма. Роль я вытащу, там есть за что зацепиться. Лишь бы режиссер не мешал. Да и ты тоже… Ты еще поздравления получать будешь.

— Ну что ж, скажу спасибо, — сценарист слегка скривился.

— Скажешь, куда денешься, — усмехнулся актер. — Я наизнанку вывернусь, надорвусь, но сделаю твоего Николая, моего Николая, таким, каким вижу… Критики тебя с Шекспиром сравнивать будут.

— С Шекспиром? — Виктор с подчеркнутым изумлением поднял брови. — Ты стал драматургию измерять Шекспиром?

Он не забыл, как не раз встречал в институтских коридорах хмурого Сашу, который в третий или четвертый заход намеревался сдавать зачет по Шекспиру.

— А почему бы и нет? — Лукьянин сдавленно, счастливо засмеялся. — Вот, вожу с собой.

Он достал из бокового кармана пиджака тоненькую книжечку, на желтом переплете которой игривой вязью чернело: «Трагедии». Виктор равнодушно полистал тонкие, почти прозрачные страницы.

— И что ты мечтаешь сыграть? — спросил без интереса. — Гамлета?

— Ни за что, — замотал головой Лукьянин. — Рефлексия, колебания, комплексы. Не смогу… Король Лир! Отелло! Ричард Третий!

— Зачем же ты из Старого Театра ушел? — Божко, посматривая через стекло на улицу, сунул Александру книгу. — Там классику любят. И ты в фаворе был.

После дипломного спектакля мастер курса пригласил Сашу в труппу Старого Театра — там хотели поставить «Тихий Дон». В театре к Лукьянину, как к будущему премьеру, отнеслись почтительно, с уважением — еще бы, сразу после института и главная роль — да где! — но потом с постановкой что-то не получилось, ее отложили, а вскоре от «Тихого Дона» и вовсе отказались, и Саша затерялся среди статистов.

— Надо было остаться, — продолжал Виктор. — Все-таки фирма: Старый, бывший императорский, Театр!

— Мне не фирма, — разозлился Лукьянин, — мне роль нужна, как ты не поймешь?! Я актер, я играть должен — это моя работа, моя жизнь. А в Старом, кроме: «Кушать подано», ни черта не делал. Роль мне нужна, роль!.. «Коня, полцарства за коня»! — вдруг с отчаянием и яростью рыкнул он. Русый казачий чуб его упал на лоб, прикрыл правый глаз, а левый — злобный, волчий — с такой затравленностью, болью и ненавистью глянул на Виктора, что тому стало зябко.

— М-да, — поежился он. — Темперамент у тебя прямо какой-то разбойничий. Конечно, тебе в моей «Трудной любви Николая Веткина» тесновато.

— Ничего, развернемся, — Лукьянин с силой стукнул кулаком по сиденью. — Я год был в простое. Ни одного слова, ни единого выхода. Злости и желания работать скопилось на десятерых, поэтому играть буду как зверь. — Он задумался, всматриваясь перед собой. Вздохнул: — Жалко только, что годы уходят, лучшие годы. А я еще ничего не успел сделать…

Божко глянул через плечо водителя на счетчик. Виктору всегда, когда люди начинали сожалеть об ушедшем времени, становилось скучно. Человек, который вздыхал, что ничего не успел в жизни, признавался, что он неудачник, а неудачников, как людей слабых, не умеющих утвердиться, пропустивших свой шанс, Божко не любил и не жалел.

Александр медленно повернулся к собеседнику, увидел его вежливо-равнодушное лицо и тронул шофера за плечо:

— Остановите, пожалуйста. Мне здесь надо. — И полез за деньгами.

— Ты что, платить вздумал? — схватил его за руку Божко. — Не выдумывай.

— Ладно. — Александр открыл дверцу. — Если тебе показалось, что я заныл, выбрось это из головы. И не обижайся. Просто у меня сегодня настроение паршивое… День рождения.

— Ну! — удивился и обрадовался Виктор. — Что ж ты молчал. Сколько?

Лукьянин бодро улыбнулся.

— Тридцать три, — он старался говорить непринужденно, но это получилось плохо. — Возраст Христа, Александра Македонского и Остапа Бендера. Один создал учение, другой основал мировую империю, третий получил миллион, а я леплю образ Николая Веткина. Да и то по твоему сценарию. Одним словом, «земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу». Так, кажется, у Данте?

— Подожди, не хандри, — Виктор за рукав потянул его в машину. — Илья Муромец тоже до твоих лет на печке провалялся. Пойдем, посидим где-нибудь. Отметим.

— Не могу, — Лукьянин с сожалением прищелкнул языком. — Семья. Лида ждет и… — покачал на руках воображаемого ребенка. — Хочешь, поедем ко мне. Хотя тебе скучно будет. Тесть, теща. Наследница плачет.

Виктор, сосредоточенно сдвинул брови, задумался. Вспомнил, что ехать надо куда-то на окраину, представил, что весь вечер придется слушать ворчание тещи Саши на непутевого зятя, хмыканье тестя, старика сурового и властного, неискренне восхищаться грудной дочкой Лукьянина, делать умильное лицо, восторгаться фальшиво: «Ах, какая славная девчушка! Вылитая мама». Он виновато посмотрел на Лукьянина:

— Извини, старик. Не могу. Дела.

— Ну что ж. Будь здоров, — Александр хлопнул дверцей, помахал прощально рукой.

Виктор, пригнувшись к стеклу, подмигнул Лукьянину и приказал:

— Кафе «Театральное»!

Машина развернулась, и Божко еще раз увидел Лукьянина.

Тот стоял, чуть раздвинув ноги, стоял твердо, устойчиво и смотрел перед собой, слегка прищурясь, словно прицеливаясь. «Ну нет, этот не неудачник, — подумал Божко. — Этот знает, чего хочет, и добьется своего». И легкое чувство раздражения, оставшееся от разговора, сменилось радостью — не зря настоял на худсовете, чтобы именно Александру дали главную роль! Лукьянин остался Лукьяниным, поэтому за фильм можно быть спокойным.

Божко отвернулся, открыл портфель, достал из него бумаги и сразу же забыл о Лукьянине. В кафе Виктор договорился встретиться с знакомым режиссером телевидения — надо предложить тому одноактовку о строителях таежной трассы и, если материал не заинтересует режиссера, показать сценарий детективного фильма, который забраковали: можно переделать в пьесу.

Несчастный случай

Полина Ефимовна, полненькая невысокая блондинка, торопливо сняла шубку, старательно стряхнула снег с белого норкового воротника.

— Замерзли? — участливо спросила гардеробщица, принимая шубку, и улыбнулась. Ей нравилась Полина Ефимовна: такая симпатичная, общительная.

— И не говорите! — Полина Ефимовна осторожно поправила перед зеркалом прическу. — Что это за погода такая!

— Декабрь, — откуда-то из рядов пальто вздохнула гардеробщица. — Главное, ветер. Отродясь такого не видела. Если б не ветер — не беда, а ветер — вот и холодно.

— Да, да, — рассеянно согласилась Полина Ефимовна. Она внимательно оглядела себя, новый бежевый костюм, представила, как ахнут в отделе, когда увидят его, и, довольная, побежала к себе на второй этаж — не опоздать бы.

Опаздывать Полина Ефимовна не любила — не хотела привлекать внимания к своей работе. Работа была нетрудная — следить за правильностью и своевременностью исполнения приказов руководства — и занимала от силы полчаса разговоров по телефону. Но Полина Ефимовна научилась создавать впечатление, будто занята целый день: по нескольку раз переписывала карточки учета, перекладывала их в ящичке, меняя местами; с легким, но слышным всем, возгласом: «Ах, чуть не забыла!» — звонила куда-то, выясняла подробности, которые ее не интересовали и в которых она ничего не понимала. Но в глубине души Полины Ефимовны крепло чувство, переходящее в уверенность, что ее работу может по совместительству выполнить другой сотрудник, и она очень боялась, что это чувство может возникнуть и у начальства.